К сожалению, мы не могли унести все, что нам хотелось, поскольку тащить на себе тяжелые сумки, пересчитывая многие тысячи ступенек – удовольствие сомнительное. А потому мы сперва навалили в коридоре большую гору барахла, а потом с препирательствами и спорами принялись ее прореживать.

Я предложил на дорожку немного перекусить, но Кира по-прежнему отказывалась даже прикасаться к экспроприированным в холле воде и продуктам, ограничившись одной выпитой с утра бутылкой. Так что из чувства солидарности и мне пришлось обойтись без завтрака, но я надеялся, что чуть погодя жена образумится. Силы ей еще понадобятся, я один все далеко не унесу.

Свои «Орисы» я сменил на старую потрепанную жизнью «Мотыгу», припасенную как раз для таких случаев, когда впереди меня ожидали приключения с плохо прогнозируемым сюжетом. Выезды на природу, дружеские попойки и все такое прочее. Большие, тяжелые и неубиваемые часы, которые, при необходимости, можно использовать в качестве кастета.

Перед выходом мы еще выгребли оставшиеся продукты из уже изрядно провонявшего холодильника и отнесли мешки к мусороприемнику. Он, разумеется, не работал, так что нам пришлось просто добавить свой мусор к скопившейся на полу куче других мешков. Запах в коридоре также уже слабо походил на благоухание весеннего сада, но человек быстро адаптируется, и мы почти перестали обращать внимание на то, что дышим густой смесью ароматов городской свалки и загаженного нужника.

Я взвалил на спину увесистый рюкзак, Кира перебросила через плечо свою сумку, и мы вышли из квартиры. Заперев дверь, я спрятал ключ поглубже во внутренний карман куртки. Кто знает, понадобится ли он нам еще когда-нибудь?

В холле я задержался у разгромленного автомата. Наши соседи собрали вывалившиеся из него банки, бутылки и упаковки печенья и чипсов, сложив все аккуратными рядами вдоль стены. Не требовалось ничего пересчитывать, чтобы догадаться, что никто из них не взял себе ни крошки и не выпил ни капли, не осмеливаясь пойти на прямое нарушение закона. Я же подобных затруднений не испытывал и присел рядом на корточки, выбирая, что бы еще прихватить с собой. Ведь достаточно поголодать всего пару дней, чтобы начать куда более трепетно относиться к продовольственным запасам, которые, как известно, карман не тянут.

-Опять воровать будешь? – в вопросе Киры прозвучало не столько осуждение, сколько любопытство. Произошедшие со мной перемены воспринимались ею как своего рода эксперимент, и я не стал ее разочаровывать.

-С детства мечтал питаться одними чипсами и газировкой. А тут такая возможность подвернулась! - я рассовал по карманам несколько хрустящих пакетиков и поднялся, сжимая в руках по бутылке, - ой!

Я аж отпрыгнул от неожиданности, нос к носу столкнувшись с соседом, который давеча стращал меня полицией и прочими карами. Выглядел он весьма скверно, почему я, собственно, от него и шарахнулся. Трехдневная щетина только подчеркивала осунувшееся лицо и глубоко запавшие глаза, которые буравили меня полным страдания взглядом, то и дело норовящим сползти вниз, на воду в моих руках.

В какой-то момент человек оказывается неспособен думать о чем-либо, помимо терзающей его жажды, что только подтверждалось замызганным воротником его давно не глаженой сорочки. Обитатели верхних этажей «Айсберга» ранее даже помыслить не могли, чтобы показаться на людях в таком неопрятном виде. Понятно, что и я сам выглядел немногим лучше, но мы с Кирой, равно как и он не имея возможности постирать белье или принять душ, по крайней мере, переоделись в чистое.

-У Вас… чего-нибудь попить… не найдется? – даже не прохрипел, а просипел он, с трудом шевеля потрескавшимися губами.

На языке у меня буквально столпилась очередь едких и не шибко вежливых вариантов ответа, но если у мужчин после свадьбы и не вырастают глаза на затылке, как у их половин, то определенная чувствительность к направленному в спину жениному взгляду развивается однозначно.

Я медленно выпустил уже набранный в легкие воздух.

Если бы несчастный мог, он уже давно взял что-нибудь из разложенного на полу возле автомата ассортимента. А раз нет – то он и из моих рук спасение не примет, ибо оно также будет ворованным и превратит его самого в соучастника.

-Принесите какую-нибудь кружку, что ли, - предложил я.

Мужик умчался к себе домой с прытью сбежавшего с уроков школьника.

-Что ты задумал? – подступила ко мне Кира.

-Еще одну небольшую ложь во спасение, - оглянулся я на нее, - я же теперь могу сочинять всякие небылицы в неограниченных количествах. Или мне стоит рассказать ему все как есть?

Ответить она мне не успела, так как сосед уже вернулся и трясущимися руками протянул мне большую чашку, на дне которой присохли несколько чаинок. Забрав ее, я велел ему подождать и вышел на лестницу. Я вытряхнул из чашки мусор и перелил в нее воду из только что подобранной бутылки.

-Вот, - вернувшись в холл, я протянул ему заполненную почти до краев посудину, - это дождевая. Я там лужицу нашел, собрал все, что смог.

Бедняга принял ее у меня с таким трепетом, словно это была не вода, а нитроглицерин, грозящий взорваться от любого неосторожного движения. Честно говоря, я предполагал, что он тут же выхлебает ее одним махом, но, к моему немалому удивлению, мужик проявил редкостную выдержку, едва промочив губы и позволив себе только небольшой глоток, чтобы слегка ополоснуть пересохший рот. Определенно он, так же, как и мы, уже не надеялся на скорое разрешение ситуации и экономил ресурсы, готовясь к длительной осаде.

-Спасибо! – теперь его голос звучал уже чуть бодрее.

-Никаких проблем.

Сосед окинул нас уже чуть более осмысленным взглядом, обратив внимание и на нашу уличную одежду и на мой рюкзак.

-Вы куда-то собрались?

-Попробуем выбраться отсюда, пока дело не зашло слишком далеко.

-Пешком?

-Разве есть другие варианты? Да, путь неблизкий, но куда деваться?

-Ну, тогда удачи вам! – он заглянул в чашку, видимо прикидывая, сколько сможет еще продержаться, - когда выберетесь, скажите там кому-нибудь, что тут остались живые люди… пока еще живые.

* * *

Чьи-то громкие голоса ворвались в тревожную полудрему, и по глазам полоснул луч яркого света. Юлия приподнялась на локте, заслоняясь ладонью от слепящего фонаря. Она не знала, сколько проспала, что полностью лишило ее ориентации во времени. Здесь, в глубине глухого бетонного лабиринта не представлялось возможным даже определить, что сейчас снаружи – разгар дня или глубокая ночь. Она помнила рассказы о спелеологах, заблудившихся в пещерах, которые, утратив счет времени, так сильно расходились с миром вовне, что, выбравшись на поверхность, обнаруживали свои внутренние часы отставшими от жизни на несколько суток. Кто знает, быть может и она кукует на этом жестком коврике уже целую неделю?

-Что случилось? – девушка прищурилась, но так и не смогла ничего разглядеть в темноте позади ярких кругов направленных на нее фонарей.

-Сядьте! – резкий голос Волочина просто невозможно было спутать с чьим-либо другим.

Юлия осторожно села прямо, по-прежнему не понимая, что происходит.

-Опустите руку.

-Сначала уберите свои прожектора, - ей совершенно не нравилось покорно исполнять чужие команды.

-Как хотите, дело Ваше, - хмыкнул полковник и обратился к кому-то другому:

-У тебя все готово?

-Так точно. Мы в эфире.

-Понял.

Что-то коротко лязгнуло, и тут же по ушам ударил резкий хлопок выстрела, от которого воздух в тесной бетонной коробке запел точно церковный колокол. Юлия сдавленно вскрикнула и схватилась за левое бедро, словно пронзенное раскаленным прутом.

-Снял? – вопрос полковника с трудом пробился через стоящий в ушах звон.

-Да, все в лучшем виде.

-Хорошо, перевяжите ее.

Из темноты на свет вышли два человека с медицинской сумкой, которые довольно бесцеремонно уложили Юлию обратно на коврик и занялись ее простреленной ногой. Волочин присел рядом с ней на корточки, держа фонарь, освещающий медикам рабочую зону.

-Какого… черта!? – прошипела Юлия сквозь стиснутые зубы.

-Как выяснилось, некоторые люди туговато соображают и не понимают прямых намеков. Увы, но Ваш отец все же пошел у них на поводу.