осуществления его гордых замыслов.

Великой торжественностью дышало начало дня, и брахман сказал сам себе:

“О глубокий, покойный сон! Сегодня ты отказался посетить меня, так не являйся ко мне и впредь, до того

часа, пока я своей рукой не возведу Чандрагупту на престол Паталипутры!”

И с этим он приступил к совершению утреннего ритуала . Он со всем старанием исполнял привычный

обряд, но душа его не участвовала нынче в святом таинстве. Все его мысли были устремлены к Вриндамале,

Мурадеви и Чандрагупте. Уже за полдень он выполнил полностью долг благочестия и почувствовал приступ

голода. Как и накануне, Васубхути прислал ему от себя кое-что из съестного, и сегодня Чанакья уже со

спокойным сердцем не пренебрег этим подношением. Принимаясь готовить себе еду, он пожалел, что не взял с

собой хотя бы одного ученика — тогда он избавил бы себя от подобных забот. Но потом подумал, что стоит

только освоиться в городе и выказать намерение обучать, как от учеников не будет отбоя.

Брахман разжег огонь и, когда пища была готова, совершил трапезу строго по ритуалу. А после того

снова отправился в монастырь к Васубхути. Монах, по-видимому, тоже освободился уже от своих религиозных

обязанностей, потому что был занят какими-то письмами.

Чанакья молча сел неподалеку, ожидая, когда монах кончит писать. Наконец Васубхути покончил с одним

письмом и, призвав своего ученика, которого звали Сиддхартхак, приказал ему тайно передать это письмо

Вриндамале.

Тотчас в уме Чанакьи мелькнула мысль, что вот он, тот самый удобный момент, и, решив сразу же

привести эту мысль в действие, он сказал Васубхути:

— Святейший монах, я недавно здесь и еще совсем не видел Паталипутры. Если вы позволите, я пошел

бы вместе с вашим учеником и по дороге осмотрел красоты этого города.

Монах задумался лишь на мгновение и тут же согласился:

— Хорошо, ступайте. Только вот я посылаю его с тайным делом, так что…

— О нет, если мое присутствие может чему-нибудь помешать, я не настаиваю. Но прошу никогда — ни в

настоящем, ни в будущем — не допускать и мысли, что я могу разгласить тайну или повредить делу того, кто с

такой добротой и гостеприимством принял меня, едва я вошел в этот город. Единственное, что я могу сделать,

так это заплатить долг, предложив свою помощь.

Чанакья говорил так искренне и взволнованно, что малейшая тень сомнения не закралась в душу

Васубхути.

— Конечно, Сиддхартхак, — сказал он ученику, — ты возьми с собой благородного брахмана. Только

постарайся, главное, сделать так, чтобы никто не видел, когда ты будешь передавать письмо Вриндамале.

Итак, Чанакья, довольный, ушел вместе с учеником монаха. Сиддхартхак был еще совсем юноша, но

пережить успел немало. Родился он в знатной семье и одно время был приближенным раджи. Но потом невесть

за что на него обрушился царский гнев, его лишили почестей и состояния. Один бог знает, что сталось бы с

юношей, если бы его не заметил монах Васубхути и не взял под свое покровительство. Сиддхартхак сделался

преданным учеником монаха. Чанакья с первого раза, как только увидел Сиддхартхака, подумал, что этот

юноша может очень пригодиться ему в его деле. Сейчас он шел за своим проводником и размышлял, как бы

расположить юношу к себе и завязать с ним дружбу.

Сиддхартхак нес письмо Вриндамале. Чанакья легко угадывал его содержание, поскольку накануне

присутствовал при разговоре служанки с наставником.

Пока они шли к своей цели, Сиддхартхак по пути показывал Чанакье достопримечательности города,

дворцы и храмы. Проходя кварталами богачей, называл имена самых знатных, самых богатых встречных.

Обращал внимание спутника на прекрасные сады и парки, на живописные виды, открывавшиеся с того или

иного холма. У Храма воды он остановился и, рассказывая его историю, упомянул имя раджи Дханананда. Лицо

его тотчас омрачилось, и он не удержался, чтобы не осудить раджу.

— Нет другого такого глупца и самодура, как Дханананд, — сказал он с горечью. — Справедливость

совершенно чужда его нраву. Вот и я пострадал от него безо всякой моей вины. Да в Паталипутре, пожалуй, ни

один человек не скажет о нем доброго слова.

Услышав такие слова о радже, Чанакья немного опешил, но тут же сообразил, что ведь юноша потерпел

от своего повелителя и в его гневе на раджу нет ничего неожиданного, Он уже приблизительно знал историю

Сиддхартхака и теперь захотел выяснить подробности. Юноша охотно вернулся к истории своих злоключений,

причиной которых был несправедливый гнев раджи. Он не один раз повторил, что за ним не было никакой

вины, и не жалел слов, чтобы описать дурной нрав своего раджи.

Под конец Чанакья, смеясь, заметил:

— Ну, Сиддхартхак, видно, сильно ты гневаешься на раджу. Мне кажется даже, что будь у тебя средство

как-нибудь повредить ему, ты не раздумывал бы и мгновения.

— Разумеется! — горячо согласился тот. — И уж не промахнулся бы никогда! Вам трудно себе

представить, какой ограниченный человек раджа, как он низок и жесток. Вриндамала рассказывала мне, что не

найти другой такой добродетельной женщины, как Мурадеви. Но раджа поверил наветам ревнивых жен и

отверг ее. И подумать только, даже велел убить ее чадо! Что можно сказать об этом? Теперь по случаю

торжества Сумальи ей дали прощение, наравне с настоящими преступниками.

— Вот как? Мурадеви и вправду такая достойная женщина? С тех пор как я вступил в этот город, я со

всех сторон слышу похвалы добродетелям этой святой женщины. Если она действительно такова, как о ней

говорят, хотелось бы мне увидеть ее.

— В этом нет ничего невозможного, — тут же ответил Сиддхартхак. — Мурадеви — преданная

почитательница Шивы. Она каждый понедельник посещает храм владыки Кайласы, чтобы взглянуть на

изображение владыки и послушать священные истории. Ей позволяли это даже в годы заточения. Послезавтра

понедельник, к тому же праздник. Так что на закате солнца она непременно будет в храме. Теперь с ней не

бывает стражи, поэтому увидеть ее не составит никакого труда.

Чанакья покачал головой, но ничего не ответил Сиддхартхаку. Некоторое время они шли молча. Вдруг

Сиддхартхак сказал брахману:

— Этот сад примыкает к царскому дворцу. Вы можете посидеть здесь, отдохнуть в тени деревьев, пока я

передам письмо моего наставника, так чтобы оно попало прямо в руки Вриндамале. Я скоро вернусь.

Чанакья на миг замер от неожиданности, но тут же изобразил, будто задет за живое:

— Сиддхартхак! — воскликнул он. — Ты сомневаешься во мне? Боишься, что я могу предать твое дело?

Почему ты велишь мне оставаться здесь? Я знаю обо всем, что написал твой наставник в этом письме. Я все

слышал: зачем приходила вчера ночью Вриндамала и о чем говорили они с твоим учителем. Так почему сейчас

ты опасаешься меня? Напротив, для тебя лучше взять меня с собой. Если что-нибудь случится, я смогу помочь

тебе. А что делать мне здесь — сидеть сложа руки?

Выслушав Чанакью, Сиддхартхак смутился. Не мог же он запретить брахману идти за ним. Ему

оставалось только согласиться.

— Если вы хотите, — сказал он, — то, конечно, пойдемте вместе. Я только боюсь, что не везде, где мне

легко пройти, вместе со мной пропустят и вас.

— Как? Что за порядки в этом городе? Чтобы не пустили меня, высокородного брахмана? Теперь уж я

непременно иду с тобой. И мы еще посмотрим, как это раджа сможет наказать брахмана, который вошел в его

дворец. Идем. Вриндамала меня знает. Она не подумает ничего плохого, увидав меня с тобой, и не рассердится

на тебя.

Говорить больше было не о чем, и юноша согласился:

— Ну, если вы так решили, то пойдемте.

И он двинулся дальше. Чанакья пошел с ним. Они остановились перед воротами антахпура1, который