устроить так, как вы сказали. Но только знайте, это очень трудно. Мурадеви не то что на час — на минуту не

покидает своего господина. А если она уходит, то всегда возле раджи остается кто-нибудь из ее рабынь.

Поэтому выбрать минуту, когда махараджа будет совсем один, почти невозможно. Госпожа всегда знает, кто что

говорил махарадже. Я постараюсь, но хочу, чтобы вы знали: это совсем не легкое дело. Да поможет мне великий

Владыка Кайласы!

Тут Суматика умолкла. Ракшас внимательно поглядел на нее, потом протянул письмо и сказал:

— Все-таки ты постарайся отдать письмо, а об остальном уж я позабочусь.

Служанка взяла письмо и покинула покои министра. Но она не пошла прямо по дворец Мурадеви.

Хираньягупта следил за ней, однако где-то по дороге она исчезла с его глаз, и он не смог узнать, куда она

ходила. Ему ничего не оставалось, как поджидать ее невдалеке от дворца. Наконец служанка появилась.

Обозленный своей неудачей и странным поведением Суматики, Хираньягупта бросился к ней и строго спросил:

— Где ты была? Почему не пошла с письмом моего господина прямо во дворец?

— Где я была? — насмешливо переспросила служанка. — Эх, ты! А тебя еще называют правой рукой

господина министра! И ты задаешь такие вопросы? Так если бы я пошла сразу во дворец, кто-нибудь мог

увидеть меня и догадаться, что я иду от министра Ракшаса. Поэтому я и пошла нарочно кружным путем. Шла

потихоньку, зашла в два места, побыла в храме Владыки Кайласы. А ты, значит, следишь, куда я хожу, что

делаю? Это мне не по душе. Вот возьму и не стану с тобой встречаться. Какая мне корысть? Я уважаю и

почитаю господина министра. Он сказал, что все, что я делаю, — для блага махараджи и его наследника. Иначе

разве бы я согласилась? Но если мне не доверяют…

Она вынула письмо Ракшаса и протянула Хираньягупте:

— Возьми, отдай господину министру.

Хираньягупта опешил и, с трудом успокоив Суматику, заставил ее снова спрятать письмо и пошел своей

дорогой.

Суматика же, которая у него на глазах изображала столь неподдельный гнев, как только он скрылся из

виду, усмехнулась и, осторожно поглядывая по сторонам, вернулась во дворец своей госпожи. Она хорошо

знала, что ей надлежит делать.

Уже на следующий день первый министр получил приглашение от раджи явиться к определенному часу.

Получив это приглашение, Ракшас не мог нарадоваться проворству и ловкости своей новой сообщницы и

с великой надеждой стал готовиться к встрече со своим господином. Он думал о том, как откроет радже глаза,

предупредит, что его повелителю грозит смертельная опасность.

Первое, что сказал Дханананд Ракшасу, когда они встретились, было:

— Вы писали мне об угрозе нападения на Паталипутру. Откуда взялись такие опасения? Какой безумец,

ищущий своей гибели, осмелится посягнуть на столицу Магадхи?

У Ракшаса ответ был готов:

— Махараджа, воистину никто из индийских царей не осмелится посягнуть на Магадху. Но греческому

сатрапу Парватешвару давно не дает покоя слава Пушнапури. А теперь глаза у него еще больше разгорелись. Я

слышал, он уже сделал кое-какие приготовления. Мои лазутчики донесли мне об этом, и я посмел сообщить

моему повелителю. Нужно когда-нибудь покончить с этим наглецом. С каждым днем он все выше поднимает

голову. Похоже на то, что в этом году моему господину придется с ним рассчитаться. Но, махараджа, эта

опасность — не главное, ради чего я пришел. Главное — это враги внутри государства…

— Внутри государства? И вы знаете, кто они?

— Нет, сегодня еще не знаю, — обронил Ракшас горькое признание, — но вам следует беречься.

— О да, я тоже так думаю и поэтому всегда очень осторожен.

— Если махараджа осторожен, тогда нет причин страшиться.

— О да, конечно. И, благодарение судьбе, есть еще люди, которые охраняют мою жизнь. Уже был

случай…

— Был случай? — встрепенулся Ракшас. — И махараджа простил?

— Пока да. Чтобы схватить вора, надо поймать его с поличным. Не так ли?

— Но, махараджа, если враг рядом — разве можно закрывать на это глаза? Так и до цареубийства

недалеко. Молю вас, не оставляйте этого без…

— Посмотрим, что будет дальше.

— Но чего же махараджа ждет? Подозреваемых следует наказать… хотя бы удалить…

— Нет, нет. У меня уже есть опыт. Нельзя наказывать по одному только подозрению. Довольно мне таких

ошибок. Вот и госпожа наша настаивает, чтобы не наказывали слишком поспешно тех, кого другая на ее месте

мечтала бы наказать.

Ракшас никак не мог взять в толк намеков и недомолвок, какими говорил раджа. Ум его лихорадочно

искал отгадки, но всякое предположение только еще больше запутывало его. Был случай? Мурадеви просит за

виновных?

— Махараджа, прикажите, и ваш слуга тотчас же расправится с виноватыми!

— Нет, нет, это не для вас… Мои близкие… Я сам займусь, — покачал головой раджа и добавил:

— Господин министр, я столько лет жил в разлуке с Мурадеви, что дорожу теперь каждой минутой,

чтобы побыть с ней вдвоем. Если у вас нет больше дел, то прощайте.

Ракшасу ничего не оставалось, как почтительно поклониться.

— Ах, господин министр, — сказал ему на прощание Дханананд, — мы из пустых сомнений посчитали

подделкой драгоценное ожерелье. Какую несправедливость совершил я однажды! О творец! Я возблагодарю

провидение, если когда-нибудь мне удастся искупить эту вину. И диво: вместо того чтобы послать мне

наказание за грех, бог снова подарил мне безмерное счастье! А то, что я почитал драгоценным сокровищем,

оказалось пустой галькой. Сначала они заставили меня своей рукой убить собственного сына, едва не погубить

любимую жену, а теперь посягнули и на мою жизнь!

В недоумении ушел от своего господина Ракшас: беседа с раджей привела его в полную растерянность.

Гла в а XIX

ТАЙНАЯ БЕСЕДА

Мы не знаем, о чем дальше совещался военачальник с Чанакьей и что нового сообщил ему брахман, но, с

тех пор как они встретились и между ними произошла тайная беседа на берегу Ганги, взгляды Бхагураяна очень

изменились. Теперь, казалось, он проникся к Чанакье еще большим уважением. Когда-то в разговоре Чанакья

заметил, что Ракшас, конечно, предан радже, но трудно сказать, так ли уж он верен истине. Эти слова Бхагураян

стал часто вспоминать и много раз говорил Чанакье, что всецело согласен с ним.

“Действительно, — рассуждал Бхагураян, — министр верен радже, и раджа для него дороже истины. А

раз это так, то он не предан правде по-настоящему. И если ради справедливого дела Ракшаса обмануть, то в

этом не будет никакого греха”.

Чанакья был доволен.

“Бхагураян в моих руках, — говорил он себе. — А это много значит. Основа есть, для начала ничего

больше и не нужно”.

Однако Чанакья испытывал некоторую досаду, видя, что Бхагураян действует не так быстро, как ему

хотелось бы.

“Сущность политики в том, — размышлял брахман, — чтобы не терять времени, когда требуется смелое

и быстрое решение. Кто знает, долго ли все будет оставаться к тайне. Если что-нибудь станет известно, враг

поведет себя осторожнее и придется расстаться по крайней мере с половиной надежд”.

Свои опасения Чанакья высказал Бхагураяну. Однако тот все еще не был уверен, следует ли ради успеха

дела обращаться за помощью к врагам Магадхи. События могли принять весьма нежелательный оборот, если бы

неприятеля не удалось сразу изгнать из ее пределов. Кроме того, хотя Бхагураян сначала и сказал, что готов

помочь устранить Дханананда и возвести на престол Чандрагупту, тем не менее у него не было особого желания

делать это своими руками. Нерешительность Бхагураяна и объяснялась тем, что он искал выхода из этих

противоречий… Между тем Чанакья, боясь оттолкнуть военачальника излишней настойчивостью, решил