Вывело к раскрытым воротам базара, за которыми тянулись нескончаемые пёстрые ряды продавцов овощей, фруктов, свежей зелени, орехов. Казалось, это были те же самые овощи, фрукты, зелень и продавцы, что и в прошлый его приезд. Только цены наверняка изменились.

Он прошёл мимо всех рядов, мимо деревянного навеса, под тенью которого висели оплетённые золотистой соломой прошлогодние дыни, и уселся на солнышке за один из врытых в землю столиков пустой в этот час чайханы.

Каморка чайханщика была уже открыта. Худой подросток в тюбетейке и длинном белом переднике тотчас принёс оттуда пиалу, чайничек с заваркой зелёного чая, спросил:

— Манты будете? Больше ничего нет.

Артур кивнул.

Манты оказались скользкими кусочками плохо проваренного теста, набитого прогорклым луком вместо мяса.

Отставив в сторону мисочку с мантами, он встал, чтобы пройти к видневшемуся отсюда прилавку с виноградом: захотелось купить к зелёному чаю хоть одну гроздь.

— Эй–эй! — закричал, выбегая из своей каморки, подросток в переднике, а вслед за ним высунулся лысый толстый чайханщик. — Куда?! Заплати!

Артур хотел было отмахнуться от их смехотворного подозрения, но тут же опустился обратно на стул.

Наливая из чайника в пиалу зелёный чай и одновременно прикрыв глаза, представил себя старым, толстым чайханщиком, сделался им до того, что верхнюю губу защекотали длинные жёсткие усы, росшие у чайханщика под носом, властно подумал: «Купить этому, чёрному, как головешка, кисть винограда».

И вот тяжёлая кисть купленного красно–чёрного прошлогоднего подвядшего винограда опустилась из руки чайханщика на поверхность пластикового столика рядом с дымящейся пиалой.

— Спасибо. Сколько я вам должен за все? — спросил Артур ничего не заподозрившего старика, расплатился с ним и принялся пить чай, отщипывая приторно–сладкие, сморщенные виноградины.

Прикосновение солнца к щеке, ко лбу становилось всё более явственным. В голове Артура словно бы послышался укоряющий голос Анны: «Почему не помыл виноград?»

Он попытался представить себя ею в надежде понять, где она сейчас, что с ней, почему Богу было нужно в секунду убрать её из этого мира, где принято солнцу греть, винограду — расти, а ему, Артуру, оказаться совсем одному в этой, в сущности, чужой стране… Но Анна не воплощалась. Артур с испугом подумал, что, наверное, начинает забывать её облик. Невольно глянул на безымянный палец правой руки. Там чётко виднелась полоска — след обручального кольца, которое он снял по совету Стаха позавчера в Москве, когда исполнилось девять дней…

Покинув чайхану, пробираясь обратным путём через гудящий, уже переполненный покупателями базар, Артур осознал, что напрочь разлюбил это место, которое раньше было исполнено для него экзотического очарования. То тупые, то хитрые физиономии продавцов несли на себе ту же печать алчности, как и у спекулянтов–перекупщиков на московских рынках, в кооперативных киосках. А здешние цветастые халаты и чалмы теперь воспринимались всего лишь как дешёвая костюмерия. Во всём вокруг незримо витал отвратительный привкус халтурно приготовленных мантов, так и не смытый из горла зелёным чаем.

Зато, когда он вышел с базара и, чтоб не идти прежним путём, повернул в другую сторону, перед ним за будочкой сапожника предстало дерево. Еще без листвы, оно было сплошь покрыто красными цветами. Цветы густо росли из сучьев, из ствола, словно торопясь известить мир о начале весны, первыми порадовать его красотой, не требуя взамен абсолютно ничего. Этот живой букет наглядно противостоял базару, и Артуру стало горько, что Анна, прожив на этой земле, никогда не видела такого дерева.

Несколько раз оглянулся на него. И пошёл через весь город к Ботаническому саду, где, как он вспомнил, работала одна из его прежних пациенток. Тем более что свободного времени было непривычно много. А ему хотелось куда‑то себя деть.

Артур не помнил, когда в его доме, в Москве, где собрались друзья помянуть на девятый день Анну, возник Иван Степанович Стах. Во всяком случае дверь ему открыл не он.

Состояние, в котором Артур тогда находился, допускало все на свете, и поэтому явление Стаха, то, как он помогал женщинам на кухне готовить закуску, как выносил ведро с мусором в мусоропровод, как потом сидел сбоку у стола, кряжистый, загорелый, то и дело зачем‑то посматривающий на часы, все это было странным, но казалось в порядке вещей мира, давно сошедшего с ума.

Последний раз он видел Стаха пять лет назад, когда тот провожал его в аэропорту этого самого города. Артур ещё не был женат на Анне. Стах не видел её никогда. И поэтому теперь Артуру легче всего было общаться именно с ним.

Поздно вечером, едва все разошлись, Артур стал стелить ему в спальне, куда до сих пор не заходил девять суток: страшно было заходить в эту комнату, где всё дышало Анной, из‑под тахты ещё торчали её домашние тапочки.

Как это ни удивительно, Стах не вырывал у него из рук чистые простыни, сидел в кресле, переодевшись в спортивно–тренировочный костюм, почему‑то продолжал поглядывать на часы.

— Иван Степанович, какое дело привело? Или ты здесь просто в командировке? — наконец спросил Артур, взбивая подушку.

— Ничего–ничего, — странно откликнулся Стах и добавил: — Давай‑ка паспорт. Завтра с утра добуду тебе билет. Улетим вместе.

— С какой стати?

— Неужели сам не понимаешь? Сейчас тебе здесь будет хреново. Сменишь обстановку, другие люди, другая жизнь.

— От себя не убежишь, — отозвался Артур.

Только сейчас, когда Артур Крамер шёл то по жарким, то по теневым сторонам улиц к Ботаническому саду, он впервые задумался о некоторой странности поведения Стаха.

…В сущности малознакомый человек появляется в горькую для тебя минуту, покупает билет, сажает рядом с собой в самолёт, и вот ты оказываешься на этих улицах, где в молодой лоснящейся траве газонов разгуливают майны — индийские скворцы, с минарета раздаётся призыв муэдзина, а около памятника Низами сидят на корточках студенты с какими‑то плакатиками в руках.

Артур так толком и не понял, зачем Стах появился в Москве, почему, пока летели в самолёте, вдруг напомнил о том, как пять лет назад, когда они находились на глухом кордоне у Шахского озера, туда прикатил рыбачить кинорежиссёр Бобо Махкамбаев — местная знаменитость. Почему Стах о нём заговорил, почему вчера вечером, едва приехали из аэропорта, стал звонить именно ему и был просто сломлен, узнав, что Махкамбаев утром улетел на неделю со своей новой картиной в Сирию на фестиваль.

— Зачем он тебе сдался? — спросил Артур, видя, как Иван Степанович обескураженно сидит у телефона.

— Да низачем! Да пусть они все горят со своими фестивалями!..

Сворачивая с оживлённой городской магистрали в тихую улочку, в конце которой, как он помнил, за длинным забором находился служебный ход в Ботанический сад, Артур вдруг заподозрил, что Стаху для чего‑то нужно свести их вместе — его, Артура, и Бобо Махкамбаева.

«Какие‑нибудь провинциальные интриги, суета жизни», — подумал он, открывая калитку и проходя мимо пустой будки вахтёра.

Асфальтовая дорожка вела его мимо распускающихся кустов роз, высоченной магнолии, лиственниц, вела к виднеющемуся за рощей плакучих ив стеклянному дворцу оранжереи, чей прозрачный купол сверкал на солнце.

Вход в оранжерею оказался запертым. Артур нажал на кнопку звонка. Через минуту дверь отворилась. На пороге с папиросой в зубах стояла дородная дама в сатиновом халате. Мочки её ушей оттягивали тяжёлые золотые серьги с зелёными камнями.

— Вам кого?

И тотчас за её спиной раздался голос:

— Господи! Неужели вы? Ирина Константиновна, да это Артур Крамер! Заходите же, Артур! Как я рада, что вы снова здесь. С приездом!

— Спасибо. — Артур обнял прильнувшую к нему хрупкую женщину, тоже одетую в синий халат, резиновые сапоги. — Нина, как здоровье? Как дела?

— Артур, с тех пор все хорошо. Представьте себе!

— Ну и слава Богу.

Они сидели втроём в лабораторной комнате, уставленной по углам высокими штабелями цветочных горшков, пили чай с лепёшкой.