— Что такое? Медицинская сестра едет в Кошчинар? Скажи, цветок розы, долго ли надо учиться на медицинскую сестру? Моя дочка — пусть она будет счастлива, ей всего пять лет — только и делает, что перевязывает своих кукол… — перегибаясь через спинку сиденья, спрашивает молодая женщина с узлом на коленях.

Старуха, не слушая ее, кричит свое:

— Не скажешь ли ты, отчего это у меня, как вечер, так начинает ломить ноги? А?

— У моего прадеда — да будет земля ему пухом, — начинает длинную историю толстый мужчина в белой чалме, — болела правая лопатка. Что он только не делал!.. И что вы думаете? Наш табиб заговорил ему боль…

— Чепуха! — изрекает глухая старуха. — Знахари были хороши в старое время. Теперешние знахари — просто мошенники. К чему они, когда есть врачи, дай бог им здоровья…

Разговор о болезнях принимает новый оборот: вспоминают случаи чудесных исцелений… Чтобы сделать приятное спутнице, каждый говорит, обращаясь к Халиме:

— Да, красавица, очень полезное занятие выбрала ты себе… — или что-нибудь в этом роде.

Молчавший до сих пор Эсамбай-ата вдруг произносит глубоким, звучным голосом, который, наверное, далеко слышен в горах:

— Мой отец никогда в жизни не болел. Когда ему минуло сто двадцать, он уже не мог взойти на гору, что возвышалась над нашим селением. И он сказал нам, шестнадцати его сыновьям: «С этих пор я могу уже назвать себя пожилым человеком!» Вот так.

Все молчат. Автобус несется по желтой дороге.

Из районного центра выезжали вечером. Сразу, словно отрезало их, кончаются сады и виноградники. Впереди лежит пустыня, песчаные пространства, поросшие саксаулом и янтаком.

Пыльным облаком обдает душный ветер. В автобусе подымают стекла окон. Теперь он словно спичечная коробка, беспомощный, маленький, плывет в песчаном море. Пассажиры дремлют в удобных креслах автобуса дальнего следования. Халима смотрит в окно. Очертания горного хребта кажутся незнакомыми, чуждыми. Месяц тихо-тихо идет, словно крадется, над барханами. Верблюжий караван проплывает мимо, медленный, таинственный, как во сне или сказке.

Халима дремлет. Первый раз она едет из родного города. Одна. Куда? Что ждет ее там, вверху, где два чинара стоят выше облаков?..

Медицинская сестра! Они ждут ее. Кто ее ждет? Может быть, старые пастухи, с глазами, выпитыми ветрами горных вершин? Женщины с детьми на руках — резкий климат, дневная жара и ночной холод вызывают простуды… А может быть, малярики с желтыми, осунувшимися лицами… Или больные горной болезнью — зобом…

Халима дремлет. Автобус покачивается, все кружится перед глазами. Говорят, что многих укачивает в машине. Но она, Халима, готова ехать так хоть целую миделю!

Ничего, что она не стала парашютисткой, вдруг почему-то вспоминает она. Что из того, что Нора прыгала? Ей это теперь ни к чему. В свите доктора Кафанова можно и без этого.

Халима просыпается от холода. Автобус стоит у глинобитной ограды. Какой-то человек с фонарем в руках освещает низкую калитку: она открыта; в слабом свете видна выложенная кирпичом дорожка, ведущая куда-то в темноту. Да, еще совсем темно. Там, на востоке, где должно взойти солнце, чуть-чуть светлеет полоска неба.

Люди, разминаясь и зевая, выходят из автобуса. Человек с фонарем приглашает:

— Проходите, уважаемые. Выпейте с дороги чаю и прилягте отдохнуть. Водитель заправит горючим машину и поспит немного. Вы отправитесь в путь до жары. А после полудня вы будете уже высоко в горах, и зной не нагонит вас…

Человек говорит и говорит, слова его катятся мерно и легко, словно гладкие камешки с невысокого склона.

Это совсем маленькая чайхана с земляным полом, устланным паласами. Обширная супа занимает почти всю комнату. Пахнет кокчаем и свежими лепешками. Даже на расстоянии чувствуется, каким жаром пышет огромный самовар в углу.

Самоварчи вешает фонарь на крюк и начинает хлопотать у самовара. Ему помогает мальчик в пестрой тюбетейке.

Пассажиры располагаются на супе. Теперь Халима может лучше рассмотреть их: сидя в автобусе, она стеснялась вертеть головой, чтобы увидеть соседей.

Сейчас все они, как одна семья, довольные теплом и предвкушением чая, сидят на супе. Говорливый самоварчи приносит два больших пестрых чайника и стопку лепешек.

Мальчик тащит блюдо с урюком, ставит пиалы с вареньем и местными сладостями.

Первую чашку наливают старшему, Эсамбаю-ате, пастуху высокогорного колхоза «Кзыл Михнат». Далеко разнеслась слава о каракулеводах колхоза. Широко разливаются по склонам гор отары каракульских баранов.

Эсамбай-ата известен всей республике. Халима вспоминает, что видела его портреты в газетах. Халима молчит, молчат и два молодых человека в скромных халатах, перепоясанных ситцевыми платками. Неприлично вмешиваться молодежи, когда говорят старшие. Неторопливая беседа касается видов на урожай хлопка на посевных площадях в горах, на плоскогорьях, открытых солнцу. Еще говорят о новой породе овец, выведенной на опытной станции колхоза «Кзыл Михнат».

Тихо, чтобы не мешать старшим, Халима выходит на айван. Ох, как все изменилось вокруг! На восточной стороне неба открылась глазу чудесная страна: в ней розовые долины, полные тумана, и голубые холмы, облитые струящимся светом. Она все ширится, разливается на полнеба, нестерпимо сверкание ее снежных вершин.

— Пора! Пора! Скоро солнце будет высоко, зной догонит нас! — говорит кто-то.

И Халима спешит вместе со всеми к автобусу.

Теперь дорога идет в гору. Все выше, все выше.

Мягко трогается автобус. И уже сады мелькают в окне да шуршание шин по щебню напоминает: ты в дороге, в дороге…

Длинна дорога и разнообразна. В ней есть солнечные долины и сумрачные ущелья. И маленькие чайханы на развилке, где на угольях шипит баранина, где пахнет молодым вином и изюмом. И тянутся вдоль дороги поля и сады. Щедрое лето идет по дороге, зори всходят персиковым цветом, закаты окрашивают небо вишневым соком. Бежит дорога мимо, вбирая краски ландшафта и ароматы полей. В дороге — встречи, разговоры. Длинные стариковские поучения, острая быстрая речь молодых. Встречи у костра, на заправках у колонки, в сельских чайных…

Но вот начинаются настоящие горы. Эти не ласковы, не манят, не обещают. Грозят.

Знаете ли вы, что такое горная дорога? Видели ли вы, как прямо над вами нависает свод серо-зеленого камня и громоздится вверх, все вверх, до самого неба, и — ой-ой-ой! — куда же это несет обезумевшая машина? Ведь в самый тупик, в стену, в скалу, в тартарары!

Но дорога огибает вислый камень — где-то на самой кромке пропасти вьется она. Вьется, кружится — вот-вот пропадет!.. Не пропадает!

А с другой стороны… Ух, глубина! Там, далеко внизу, — еле слышно, еле видно! — поблескивает, шумит, пенится вода. Откуда она там? Приглядись. С вершины летит поток — как он летит! Словно без оглядки, без удержу мчится серебряный всадник, мчится и не исчезает из виду, несется, а все тут!

Знаете ли вы, что такое горная дорога? Воздух видим. Да, вы видите его, он окрашен то глубокой синью, когда утес, нависший над дорогой, бросает свою тень, то желтизной скрытого за туманом солнца, то багрянцем далекого заката.

Это краски высоты, краски горной дороги. Змея сухо и зло прошуршала прошлогодней листвой. Орел шумнул крылом над самой твоей головой; глухо и тревожно звучит бегущая вода. Это звуки высоты, звуки горной дороги.

А что делать человеку, который боится высоты? Отвернуться? Забиться в угол автобуса, закрыть глаза? Не видеть, не слышать? Обидно!

Да, вот они, два чинара! Это, разумеется, они. Как далеко видны их стройные силуэты!

Тем временем машина делает еще два… еще один виток вокруг вершины и останавливается у приземистого глинобитного домика. Это чайхана, она же контора автотранспорта.

Они прибыли. Это Кошчинар. Это ее первое место работы.

Халима прощается с попутчиками: все они едут дальше. Она стоит с чемоданом в руке на дороге и глядит, как удаляется этот временный и уже привычный ее дом — автобус дальних расстояний. Вот они и скрылись из виду. Прощайте! Не уставайте!