— Подпевайте оба!

— Языка не знаю, — оправдывался Ерофеич.

— Тогда мычи.

Ерофеич подвывал, закатив глаза, покуда пот по лбу не побежал. От собственного воя его разбирало, как от крепкой водки. Даже перед глазами все поплыло, как если бы смотреть на заснеженную тундру сквозь горячий воздух, поднимающийся над раскалёнными углями остывающего костра. Шаман по ходу камлания давал отрывистые пояснения:

— Я с вами и не с вами. Когда пою, пребываю одновременно в двух явях — в нашем мире и в том или ином слое верхнего или нижнего из многочисленных миров, населённых духами. Я вижу одновременно и людей и духов. Могу общаться с ними и с вами — теперь я переводчик с языка духовных сущностей на языки существ. Духи говорят, что душу больного изъял и похитил Етагыр. Теперь я полечу за ним вослед.

Под звук бубна шаман обошёл вприпрыжку опять же по солнцу вокруг кумирницы рядом с лежаком Шмонса. Кричал, подражая крикам вороны или кукушки.

— Эти хитромудрые птицы слагают хвалебные песни духам и усыпляют их бдительность.

Затем он высыпал в рот пригоршню белого порошка и посерел с лица, по которому струился пот. Ноги его словно подкосились. Шаман пошатнулся и сел лицом к огню и спиной к ним, тихо и мерно стучал в бубен и повёл гневный и скандальный разговор с незримыми духами. Снова вытащил мешочек с толчёными мухоморами и прочими псилоцибиновыми грибами, бросил в рот щепотку и принялся сосать жвачку и причмокивать, даже не скривился. Без этого ни один шаман в мире не обходится. Так он якобы «летает» в мире духов. Может, это и правда. Хотя, кто проверял на себе? Если подсел на грибные глюки, ты уже ничего не расскажешь.

После грибов шаман несколько раз падал на спину без памяти. Лежал бревном, а то и бился в конвульсиях. Когда духи-помощники наконец явились перед ним и шаман стал их ясно видеть, он внезапно вскочил на ноги и снова принялся обходить с подскоками опять же по солнцу (или по часовой стрелке, чтобы понятней было) вокруг кумирницы и толкал пяткой расслабленного Шмонса, не подававшего признаков жизни. Сам он при этом громко и быстро стучал в бубен и распевал особые песни, в которых он вел разговор с духами и описывал зрителям всё, что он видел. После грибов он стал говорить только по-русски.

— Тут высокая гора из черепов и костей. Я нашёл в куче костяков потерянную душу больного! — объявил он, захлёбываясь от наркотической эйфории. — Она забилась в щель между двумя пластами тёмного мира.

Шаман схватил у печки рогач, каким ворочают горшки, и принялся тыкать воздух перед собой, пытаясь высвободить пленённую душу Шмонса.

— Теперь я знаю, в чем причина несчастья — чужие деньги, которые больной спрятал в капище Етагыра. Этим вы оскорбили непочтением беспощадного и мощного духа Етагыра, хозяина этих мест. Деньги — только золото, а пустые бумажки — обман. Сейчас я буду бороться с Етагыром за украденную душу.

Во время схватки с демоном шаман делал неожиданно резкие, стремительные движения, совершал диковинные подскоки, кувырки, разве что колесом не ходил. Лицо кривилось, как у заправского мима, менялось до неузнаваемости, словно он надевал маски. Он всячески грозил не только Етагыру, а всем злым духам, преследовал их в воде и в воздухе, звал на помощь духов-помощников из стаи длинных щук, мудрого одинокого тайменя призывал в свидетели, а пескарей — в фанатов-болельщиков для духовной поддержки.

— Уходи в пасть чёрной щуки!.. Пропади в вонючем чреве сома-падальшика, которого проколет острогой самый презренный из охотников с трясущимися от водки руками… Пусть потроха того сома расклюют не мудрые вОроны, а помойные ворОны, пихающие в себя всякую гниль!

Бросил рогач и ещё долго гонял плёткой злых духов по всей избе, стегал ею Шмонса под шкурами и Ерофеича с тунгуской, причём не понарошку, а до крови, если попадал по голому телу. Шмонса начало корчить и крутить, как умирающего на смертном одре. Потом он как-то подозрительно притих.

Шаман скинул свой диковинный головной убор, задрал на Шмонсе рубашку и приложил ухо к груди больного.

— Чего бес тебе шепчет?

— Заткнись и не мешай!.. Слышу полное и внезапное прекращение эффективной работы сердечной мышцы с отсутствием или наличием биоэлектрической активности, я не смог определить точно.

— И чо страшного-то?

— Гипоксия — кислородное голодание — всех тканей и органов приводит к клинической смерти.

— Помрёт? — с испугом дал петуха в голосе Ерофеич.

Шаман только отмахнулся от него. Сбегал на двор к своим саням и вернулся с металлическим чемоданчиком с наляпкой красного креста на крышке. Вытащил из чемоданчика тонкий фонарик и посветил лучом в глаза Шмонсу, задрав ему поочерёдно веки.

— Расширение зрачков и полная утрата реакции на раздражитель. Изменение цвета кожных покровов лица на синюшность-цианоз или жуткую бледность пока нет.

Взрезал на левом бедре Шмонса штаны и приложил к коже средний и указательный палец левой руки и одновременно с этим правой рукой мягко прощупал кожу с боков шеи.

— Пульс не прощупывается. Надо реагировать мгновенно!

Шаман засучил рукава и что было сил в размахе ударил Шмонса кулаком в грудь.

— Ты ж его зашибёшь!

— Первоначально необходимо произвести «прекордиальный удар» — удар кулаком в среднюю часть грудной клетки. Понял? Вот грудная клетка начинает подыматься — это является признаком наполнения лёгких кислородом. Теперь непрямой массаж сердца.

Он положил одну ладонь на грудь Шмонсу, а другой стал периодически резко надавливать на грудную клетку.

— Ты так его задавишь!

— Массаж сердца нужно выполнять до тех пор, пока кожа не начнет приобретать нормальную, естественную окраску.

— А разве она приняла эту окраску?

— Сам посмотри…

Шаман порылся в чемоданчике и разорвал стерильную упаковку шприца и пинцетом из бикса насадил на него длиннющуюю иглу.

— Чавой-то творишь?

— Внутрисердечное введение смеси лидокаина, атропина и эпинефрина. Не мешай!

После укола Шманец дёрнулся и захрипел.

— Вот и всё в порядке… Больной чаще всего выживает, если сердечная деятельность восстанавливается в течение пяти-шести минут после остановки… Я продолжаю обряд.

Лицо шамана изменилось — в нём пропали европейские черты, а жёлтый лик стал напоминать плоскую восковую маску с щёлочками глаз, за плотно сомкнутыми ресницами даже зрачков не заметишь. Потом шаман расправил руки, как птица крылья, и заорал, аж стёкла затряслись:

— Я бросаюсь в межмировое пространство!

Шаман упал на горячие угли и лежал, воняя смрадом палёной шерсти. Потом он снова резиновым мячиком заскакал по избе. С одного подскока на месте влетал через люк на чердак и возвращался через дверь в сенцах, прыгал в подвал и тут же выскакивал, как подброшенный оттуда кем-то. За ним не уследишь — носится как угорелый, у Ерофеича даже голова закружилась, будто бы шаман и на самом деле летает по избе, разве только пешком по потолку не ходит. Едва отдышавшись, шаман отбросил плётку и схватился за бубен. Застучал в него колотушкой, взывая к духам.