— Всё! Далее пытать не буду, а так-то оно и лучше, док, без водки-то. Тайга пьяницам не мирволит. Успеется нам выпить.

— Ты сначала покажи, что у Пса Габыра хапнул.

— Чаво? — испуганно дёрнулся Ерофеич.

— Ну, то самое, за что он твою душу в карты выиграл и велел тебя в вечную кабалу продать.

Ерофеич сник, вяло махнул рукой и пробормотал неохотно:

— Ладно, все свои припрятки тебе покажу, а то и сам забуду про них, как тот бурундук забывает, где кедровые орешки в тайге припрятал. А они потом прорастают новым лесом.

Ерофеич забрался на приставную лестницу и извлёк из схрона под притолокой двери симпатичный чемоданчик, похоже, что из крокодиловой кожи.

— Японский крокодил, — с нежностью стёр он пыль рукавом с лакированной крышки.

— Так уж и японский! — усмехнулся док. — Что-то я о крокодилах в Японии не слышал. Пожрали всех, наверное, если таковые там и были.

— А то как же! Японский. С наборным шифром, два замка. Настоящий сейф. Как забудешь комбинацию цифр, так сам хрен откроешь.

В чемоданчике лежали пачки валютных кредиток, запаянные в плёнку, прозрачная папка с документами и цветная фотография, похожая на открытку с видом на море. На ней — машина на лужайке перед домиком с садиком.

— Гроши считать будешь?

— И без того помню, какую сумму я Псу Габыру за тебя проплатил.

— Тогда забирай своё! — выложил валюту Ерофеич на стол. — Ни копеечки не тронул. Зато это вот моё!

Он показал документы и фотографию с домиком у моря и машиной во дворе.

— Есть куда на старости лет приткнуться и кости у тёплого моря погреть. Посёлок Карачун. Чёрное море — почти что Сочи. Смотри и завидуй!

Гость презрительно отодвинул от себя запаянные в плёнку пачку с валютными кредитками:

— Мне от твоей бедности ничего не надо, мужик.

Ерофеич поджал губы от обиды.

— А о черноморском побережье в нынешней Русской державе забудь, мужик! Оно теперь не для нас. Маосталинисты шпильманов и убийц не жалуют. Можешь вдоволь полюбоваться, чуть-чуть помечтать, но это уже не для нас с тобой. В Восточной Сибири ещё кое-как можно развернуться крутому и лихому человеку, пока ею Международная комиссия по дерусификации временно распоряжается. А в России, то есть в новоиспечённой Русской державе, тебе ловить нечего.

— С чаво-то так-то вдруг? — выпучил глаза Ерофеич. — Мне обещались кореша, что документы на домовладение стопудово у любых юристов прокатят.

— Налоговые фискалы первым делом спросят, откуда у зачуханного таёжника Куздрина (ну, официальную фамилию ты себе, конечно, в документах другую выдумал, покойничек) нелегальные доходы. И оттяпают у тебя домик у моря за неуплату налогов. И повезёт тебе, если сошлют счастливого домовладельца на южный берег моря Лаптевых, а не тихо шлёпнут в подвале МГБ, оборудованном суперсовременным крематорием.

— Мне пацаны с Магадану обещали такую отмазку справить, что сам генеральный прокурор из Москвы не придерётся.

— На маосталинистов в новой России старые ходы не действуют. И твоих пацанов давно нет в Магадане. Там следствие ведёт компьютер-психоанализатор. Проверяет пункты обвинения компьютер-прокурор, а компьютер взяток не берёт, в ресторанах не гуляет, в сауне с девками не оттягивается.

— А если оператору за компом дать на лапу?

— Если он сам тебя не пошлёт подальше, то его народный контроль пошлёт так далеко, что он концов своей судьбы не увидит.

— А куда ссылать-то? У русских Восточной Сибири с вечной мерзлотой больше нет.

— Ну и тундра ты, мужик! Нынче в Москве просчитали, что лагеря для зэков убыточны. Деловых и лихих людей маосталинисты высылают за границу в развитые страны с либеральной экономикой и неограниченной свободой предпринимательства.

— Ну и чо страшного с того-то?

— А то, что либеральные акулы свободного рынка такого ловкача или делягу местечкового разлива за месяц без штанов оставят. И наймётся тот бедолага апельсины в Калифорнии собирать.

— Подумашь — апельсинки кушать! Это же не мусор за другими выгребать.

— Тупой ты, мужик, как слоновья задница. Мусорщики за бугром зарабатывают дай боже как! Там такая мусорная мафия, что к ним в банду не вобьёшся. Станешь права качать — твой трупик вывезут в мусорном контейнере на завод по переработке твёрдых бытовых отходов, и всё. А на сборе цитрусовых ты себе на одну холодную водичку заработаешь. Спать будешь вповалку с латиносами под алюминиевым навесом от дождя, жрать фасоль с рисом и кукурузный хлеб.

— Не боись, у меня ещё козыри припрятаны! — Ерофеич развернул замшевый свёрток и показал увесистый золотой самородок. — И сколько ещё по всей тайге у меня таких в припрятках сховано.

— Левое золотишко — роскошь нищего. У тебя его любые власти конфискуют, не только на Руси.

— Так я сам его нашёл! Собственноручно выкопал.

— Богатства земных недр везде и всюду принадлежит государству, а тебе за находку полагается только грошовая премия. Таков стратегический курс Цитадели Цивилизации, так теперь называют Евросоюз, и прихвостня Америки — ОПГ, Организации Прогрессивных Государств свободного мира.

— Врёшь ты всё, док! — разгорячился Ерофеич и сам, без компании заглотил полстакана тёмной настойки из четырёхгранной бутыли старинного стекла. — У меня столько золота в тайге схоронено, что любого чинушу за морем куплю. Для фольклендской оккупационной зоны я почти что Ротшильд. Мне любой армейский блокпост пройти — раз плюнуть! Я уж про якутских погранцов с таможенниками и не говорю.

— А дальневосточная таможня?

— Туда мне дороги нет. Там же маосталинисты. Они из Охотского моря рыбхоз сделали. Не сунешься ни по мокру, ни по суху. По всем Курилам до самого Владивостока сеть из цепей о самого дна тянется. Вверх по Енисею до Карского моря плыть — самоубийство. Севморпуть весь под маосталинистами от Гренландии до Аляски. Мне с тобой одна дорога на волю вольную — через Китай.

Ерофеич катал по столу хлебный мякиша и недоумённо глянул на гостя круглыми глазами, как пойманный врасплох хорь из норки:

— Как могла Америка этим маосталинистам такую волю дать! У неё же ракеты и ядрёные бонбы.

— Ты бы, мужик, ещё про луки со стрелами вспомнил. Ядерные бомбы — оружие позапрошлого века.

— Чего ж ты до сих пор с таким богатством в таёжной дыре торчал? — с издёвкой спросил гость, хотя заранее знал ответ.

— Боялся секирбашей Пса Габыра. Всё ждал, когда он подохнет, — вздохнул Ерофеич. — Чтоб не пустил за мной по следу своих гончаков.