Три дня — немало, но партизаны знают, что продвигаться в лесу, где на каждом шагу может попасться враг, возможна стычка, — это не такой уж большой срок. Отряд торопился, но и смотрел в оба, чтобы не попасть впросак. Говорят, поспешишь — людей насмешишь. Но если не поспеть вовремя — прилетит самолет на пустое место, покружит и улетит ни с чем. И отряд снова останется без радиостанции.

Двое суток не спали, всё шли…

— Успели, — улыбнулся Жилбек. — Теперь осталось выбрать площадку для костров, место, куда будет сброшен груз в двадцать четыре ноль-ноль…

Тимофей Михайлович затянулся — без дымящейся трубки его невозможно было представить — и сказал:

— Постройте своих разведчиков, Акадилов. Жилбек подал команду, и парни его выстроились перед штабом.

Коротченко вынул изо рта трубку, разогнал широкой ладонью дым перед собой.

— От имени всего партизанского отряда объявляю вам, товарищи, благодарность. Спасибо за образцовое выполнение боевого задания!

— Служим Советскому Союзу! — отчеканили усталые н гордые разведчики.

— Приказываю повару приготовить праздничный обед — заслужили!

Пока разведчики обедали, Коротченко направил роту Григория Галдина по направлению к деревне Глинка. Там, в трех-четырех километрах от базы, рота должна расчистить площадку для костров и заготовить побольше сухого хвороста, чтобы дыма было поменьше, а огня побольше.

К полуночи несколько партизанских групп окружили приготовленную ротой Галдина большую поляну. Приближался назначенный час. В кустах щелкали зажигалки — нетерпеливые освещали часы, считали, сколько осталось ждать.

Наконец послышался гул самолета. Галдин с тремя партизанами подожгли кучи хвороста. Пламя сразу полыхнуло вверх, широко освещая кроны деревьев. Когда самолет зарокотал над головой, партизаны, не выдержав, вскочили, в восторге начали бросать шапки вверх.

Самолет сделал три круга над кострами и сбросил первый груз. Партизаны вслух считали парашюты. Один, два… три… четыре… Когда насчитали двадцать пять парашютов, самолет сделал еще два круга и улетел на восток. Через минуту гул его затих в отдалении, а в ушах людей от гула моторов остался как бы отзвук больших надежд…

Начали собирать тюки. Пятнадцать парашютов упали прямо на поляну и лежали гигантскими белыми цветками, освещенные пламенем догорающих костров. Шесть парашютов нашли поблизости, шагах в пятидесяти от поляны. Оставалось найти еще четыре. Искали долго, тщательно, но четыре парашюта словно растворились в воздухе, не долетев до земли. Если бы парашюты, падающие с самолета, считал кто-то один, можно было бы усомниться — а верно ли он посчитал? Но тут считали все, считали вслух.

Сомнений быть не могло — четыре парашюта пропали. А что спущено в них? Коротченко был озадачен: судя по шифровке, о которой говорил Акадилов, на одном из парашютов должен был приземлиться радист. Беда, если его отнесло, если он попал в лапы врага. Отряд снова останется без связи с Большой землей. Без радиостанции как без языка.

К утру отряд вернулся на базу, так и не найдя злополучных четырех парашютов.

Утром Тимофей Михайлович вызвал к себе опять следопытов Жилбека и послал их на поиски в район поляны.

Разведчики не ударили в грязь лицом и на этот раз — к вечеру привезли в лагерь радиостанцию, радиста и трех десантников. Оказалось, что все они прыгали в последнюю очередь. Парашюты отнесло в сторону от костров. Приземлившись, они услышали людские голоса, но пойти на них не рискнули — а вдруг засада. Они свернули парашюты, тщательно замаскировали радиостанцию и стали ждать утра. В полдень снова услышали голоса людей, ржание коня и пошли навстречу.

Первым заметил незнакомцев зоркий Батырхан. Спрыгкув с коня, он побежал к ним с возгласом:

— Кто такие?

— Большая земля, — ответил десантник, улыбаясь.

Батырхан схватил его в объятия и тряс до тех пор, пока его не оттащили подбежавшие разведчики.

— Ты Большая земля, а я партизан Батырхан! — орал он на весь лес, растягивая в улыбке рот до ушей. — Давай свою машину, вызывай станцию Челкар, улица Набережная. Там живет моя жена, звать ее Хурма, передавай привет!

Немного успокоившись, Батырхан начал задавать вопросы:

— А где парашюты, ребята? Бросать нельзя, можно рубашку сшить, можно майский костюм сшить, летом палатку сделать. Видишь, какую одежду носим, — Батырхан приподнял на животе полуистлевшую гимнастерку.

Десантники вытащили парашюты, погрузили их на коней.

— Как тебя зовут, радист? — продолжал допытываться Батырхан. — Ты почему молчишь, меня боишься, что ли?

— Меня зовут Аркадий Винницкий.

— Очень хорошо! Значит, ты радист?

— Да, радист.

— Завидую. Теперь ты будешь самый уважаемый человек. Ты будешь говорить с Москвой. Если ты поймаешь Челкар, я пойду в разведку и принесу тебе самого большого барана во всей Белоруссии!..

Десантников встретили на базе как дорогих гостей.

В девятнадцать часов по московскому времени партизаны услышали до боли знакомый бой московских курантов. Возле штаба стало так тихо, что было слышно, как тонко, словно в проводах, гудит ветер в верхушках сосен.

Отряд получил срочное задание: взорвать железнодорожное полотно с обеих сторон станции Понятовка, нанести врагу как можно больший ущерб, вывести дорогу из строя на долгое время.

Коротченко собрал командиров. Решили разделиться на три группы. Одну поведет сам Тимофей Михайлович, вторую — Жилбек, третью — Алимбай. Охранять базу останутся роты Василия Зарецкого и Гриши Галдина.

Жилбек получил задание выйти непосредственно к Понятовке. От базы до станции немалый путь — восемьдесят километров. Путь долгий и нелегкий, каждый должен нести на спине по двадцать-тридцать килограммов «подарков»— мины, тол, запалы.

Первой преградой на пути оказалась река Воронец, неширокая, но быстрая. С тяжелым грузом за плечами переплыть ее не так-то просто. Можно было найти переправу, какие-нибудь мостки, но без риска этого не сделаешь — любой мост возводится вблизи населенного пункта и охраняется либо солдатами, либо полицаями. Выход один — искать переправу в безлюдном месте, в лесу.

Жилбек снял с себя рюкзак, разделся, вошел в воду.

— Осторожней, Жора, речка злая, — предупредил его Павлик.

— Ничего, — подбодрил Мажит. — Иртыш еще злее.

Выросший на Иртыше Жилбек плавал прекрасно. Перебравшись на другой берег, он обшарил все прибрежные кусты и наткнулся на утлую плоскодонку. Осторожно, боясь мины, он осмотрел колышек, к которому была привязана лодка, тихонько отвязал ее и вернулся к своим.

Полчаса потребовалось отряду, чтобы переправиться через Воронец. Вдали показались огоньки деревни Ходынки.

— Не курить, — приказал Жилбек, — двигаться без шума. Если наткнемся на засаду — не стрелять, немедленно ложиться. И груз под пули не подставлять, сами понимаете, что может из нас получиться. У каждого пороховая бочка за плечами.

Двинулись неслышным, но спорым шагом.

Благополучно обогнули Ходынки, все время косясь на огоньки, и уже вышли было на прямой курс, как вдруг послышался чей-то говор. Прислушались — немцы! Залегли.

— Ползком вперед! — прошептал Жилбек. Немецкий патруль, услышав шорохи в кустах, открыл стрельбу наугад. Над головами засвистели пули.

— «Подарки» беречь от пуль! — то и дело напоминал Жилбек.

Метров через тридцать спустились в лог. Над деревьями ярко вспыхнула ракета и, медленно снижаясь, стала падать, казалось, прямо на замерших партизан. Немцы для острастки и для собственного успокоения выпустили несколько длинных очередей из автоматов и смолкли.

В полночь остановились в лесу, возле Артемовки. Заботливо сняли смертоносный груз, легли и сразу уснули. Не спал один Жилбек, чутко ловя ночные шорохи. Из Артемовки доносились выстрелы, далекие, приглушенные расстоянием крики. В Артемовке были немцы. «Если остаться здесь до утра, днем нас могут заметить, окружить. И тогда все пропало, не выполним задания».