Нагло вели себя фашисты на советской земле, ходили, будто по своим улицам.

Как-то деревенские мальчишки сказали, что каждый день в одно и то же время по дороге из Бобруйска в Могилев проходит почтовая машина фрицев. Бойцы выбрали место, где дорога шла в густом лесу через небольшой мост, и взорвали этот мост. Они всегда имели при себе запас мин, которые собирали с оставленных минных полей. Появилась машина. Резко затормозила перед разрушенным мостом, и трое фашистов преспокойно вышли обсуждать положение. Бойцы уложили всех троих. Посылки оказались вещевыми, фашисты спешили отправить в Германию награбленное добро. Бойцы перетаскали ящики в лес и забросали их ветвями. Они решили, что на своей земле эти посылки еще пригодятся.

Однажды произошел курьезный случай. День выдался теплый, солнце впервые за несколько дней пригрело по-летнему, людей разморило. Жилбек предложил сделать большой привал.

— Впереди поляна. Перейдем ее по одному, каждый должен собрать побольше щавеля. За полянкой, в чаще, отдохнем. Поляну будем охранять, чтобы никто с этой стороны не подобрался.

Так и сделали. Перешли по одному, насобирали кислого щавеля и расположились на отдых.

Последние дни переходы стали настолько утомительными, что бойцы валились спать, не успев ослабить ремни. Сейчас решили отдохнуть как следует, разуться, просушить портянки.

Через минуту спали все, только бодрствовал на посту молодой боец Павлик Смирнов. Часовой примостился под развесистым деревом, прислонился спиной к нагретому стволу и начал позевывать.

Тишина. Изредка чуть слышно прошелестит в листве ветер, и опять тихо. Не может быть в такой тишине никакой угрозы, часового поставили просто так, чтобы не нарушить устав… Павлик клюнул носом разок, другой, потом, выпустив из рук автомат, тоже захрапел. Когда солнце стало переваливать за полдень, бойцы стали просыпаться, и только часовой безмятежно храпел под деревом, пуская слюну. Отдохнувшие бойцы просыпались весело, позевывая, почесываясь, разминая затекшие тела.

— Часовоой! — заорал рыжеватый парень над самым ухом Павлика. Тот вскочил, осовело повел глазами, схватил автомат.

— Все царство небесное проспишь! Проснулся и Жилбек, сел на траве, огляделся.

— Эй, джигиты, а где мои сапоги?

Все переглянулись.

— Какие сапоги, товарищ лейтенант?

— Мои сапоги, мои! — повторил Жилбек, оглядываясь. — Я их поставил просушить вот на этот пенек, на солнышко.

— Наверное, в кустах где-нибудь валяются, — неуверенно предположил Павлик.

— Куда смотрел, часовой?

— Да он храпел без задних ног, чего ему смотреть! Слава богу, что самого с потрохами не утащили.

— Разиня!

— Бросьте, ребята… Ну, подумаешь, задремал малость, — оправдывался Смирнов. — Столько суток глаз не смыкал, заснешь, пожалуй!

— Ну так где же мои сапоги?..

— Сейчас… может быть, найду, — продолжал оправдываться Павлик, обшаривая ближайшие кусты.

— Брось ты по кустам лазить! Я их поставил вот здесь на пенек, не могли же они улететь.

— Значит, кто-то к ним ноги приделал.

Смех смехом, а сапоги пропали. Значит, теперь один человек остался разутым — это раз. А во-вторых, и что, пожалуй, еще важнее, сапоги унес кто-то чужой. Теперь надо держать ухо особенно востро. Сапоги были разбиты, давно просили «каши», и все же кто-то позарился на них…

А может быть, это партизаны подали знак?

На ветвях дерева, под которым сидел Павлик, развевалась солдатская портянка с бурыми следами ступней.

— Чья портянка? — спросил Жилбек.

— Моя, — ответил Павлик, — повесил сушить, а что? Голова садовая! На посту стоишь и опознавательный знак повесил на дерево, чтобы фрицы за версту видели! Не в том беда, что сапоги пропали, а в том, что их мог взять вражеский лазутчик. Теперь мы снова должны делать марш-бросок, шпарить без передышки!

Жилбеку так и хотелось дать подзатыльник засоне, но вид у парня был такой понурый, что все решили на первый раз простить.

Встали, обулись, пошли. Опять впереди шел младший лейтенант, бородатый, косматый, гимнастерка без рукава, и вдобавок еще босой. Но как бы то ни было, несмотря на свой несуразный вид, Жилбек оставался командиром, и все ему подчинялись по-прежнему. И он, в свою очередь, чувствовал ответственность за вверенных ему людей. Сейчас перед группой стояла задача — пройти на Могилевщину и во что бы то ни стало перейти линию фронта.

Весь день Павлик не отрывал глаз от земли. Когда к вечеру стали на привал, он подошел к Жилбеку.

— Товарищ лейтенант, возьмите мои сапоги. И начал разуваться.

— Ладно, браток, не старайся, — успокоил его Жилбек. — Не все ли равно, ты будешь босой идти или я. Как-нибудь потом раздобудем. Хорошо, что ушли от беды.

После короткого привала снова двинулись в путь и всю ночь шли по широкой просеке. Потом наткнулись на хуторок, темный, безлюдный. Ни одно окно не светилось. На огороде нарыли картошки, набрали старых, твердых, будто в резиновой кожуре, огурцов. По хуторку можно было судить о том, что вблизи есть какое-то крупное селение.

На рассвете залегли в кустарнике, решив дождаться ночи, чтобы не рисковать, не напороться на немцев.

Спать договорились поочередно. Жилбек осторожно вышел на опушку и увидел вдали дымок. Он ползком выбрался на пригорок и увидел в бинокль деревню. Там шла, на первый взгляд, обычная мирная жизнь. Проковыляла женщина с ведром… Мальчишка гнал по улице корову… Потом из домика на краю деревни выбежала группа людей. Жилбек впился взглядом — кто такие? Одеты в военную форму, в руках карабины или автоматы. Скорее всего — немцы. Они бросились к какому-то деревянному строению. Что там у них? Склад боеприпасов, обмундирования? Обогнув строение, вооруженные люди спустились в овраг и скрылись.

Жилбек вернулся к своим.

— Надо двигаться, друзья. Я видел немцев.

— Но ведь мы ночью пришли сюда, нас никто не заметил!..

— Могли заметить на хуторе, когда мы картошку рыли. Они сейчас начнут прочесывать лес.

По глубокой лощине, прячась в кустарнике, отряд стал пробираться в глубину леса. Шли весь день. К вечеру, уже в сумерках, совсем рядом неожиданно прогремел выстрел. Шедший рядом с Жилбеком рыжеватый парень упал замертво.

— Ложись, засада! — крикнул Жилбек. И когда легли, тихо приказал: — Не стрелять, ползком за мной!

Враг замаскировался, устроил засаду, отвечать на его выстрелы — значит только обнаружить себя.

Удалось уйти и на этот раз. Теперь их осталось четверо. В лесной чащобе, когда миновала опасность, бойцы остановились, молча сняли пилотки, постояли, прощаясь еще с одним товарищем. И растворились в ночном мраке…

Они ничего не знали. Не знали, где сейчас наши войска, не ведали, каково положение на фронте. Как живут в тылу… Сколько километров пройдено ими за эти дни, недели, и всюду немцы и немцы. Жилбек закрывал глаза, и сердце его сжималось от боли, от отчаяния. Сколько же будет длиться проклятая неизвестность?!

Словно легкую былинку ветром, забросила судьба их в район Климовичей, Могилевской области.

— Наша эемля началась! — с каждым днем все больше радовался Павлик. — Скоро моя деревня будет, вот уж там отдохнем!

Каждый день надо было где-то доставать еду, на одних кореньях да на щавеле долго не протянешь. Обычно сам Жилбек выходил с биноклем на разведку, подолгу следил за деревней научившись по еле заметным признакам узнавать есть ли в деревне фрицы. Затем советовался с товарищами, и тогда кто-нибудь из бойцов шел к жителям раздобыть съестного.

Полдень. И опять на пути деревня. Чуткие ноздри изголодавшихся, истомившихся путников далеко улавливают запах жилья. Опять Жилбек выходит на разведку. Пристально осматривает каждый домик, каждый дворик. В деревне, по его мнению, фашистов нет. Можно сделать вылазку.

— Почему вы решили, что нет? — усомнился Павлик, начавший осторожничать в своих краях.

— Глаз наметан. А если есть, прихватим одного фрица, черт бы его побрал, — мрачно проговорил Жилбек, глядя на свои босые израненные ступни.