Две слезинки, почти застенчивые, беспокоящиеся о том, как бы не коснуться подушки, медленно скользят вниз. Ники укрывается получше. И на мгновение чувствует себя защищённой этим одеялом, которое отделяет её от мира.

Полпервого ночи. Ники вертится в кровати. Подушка кажется ей неудобной. Мысли – как ножи под матрасом. Вдруг – шум открывающегося замка. Отражение света из прихожей.

— С недавних пор Фаскати мне кажутся нелепой парочкой! Ты слышал? Он злится, что его жена не хочет записаться на курс танго! Но если ей неинтересно, то ей незачем танцевать!

Симона как всегда оставляет ключи на полке. Ники слышит шум. И представляет её. Слушает, что они говорят.

— Да, но для него это было бы красивым жестом любви. И он знает, что ей не нравится, но хочет, чтобы в первый раз они пошли вместе.

— Но нельзя же ожидать, что, только потому что ты кого-то любишь, этот человек должен делать то, что ему не нравится! Он должен был сказать ей: дорогая, ты тоже должна пойти делать то, что тебя нравится, а потом мы поговорим дома! Так ведь гораздо лучше! Компромисс…

— Конечно! Ты, например, ходишь на водную аэробику, а я – на теннис.

— И я не стану просить тебя, чтобы ты ходил на этой курс со мной и ещё девятнадцатью женщинами!

— Отчасти потому, что там я буду один среди двадцати женщин, одетый как для эксперимента Леонардо Да Винчи! Погоди-ка… Ты сказала – девятнадцать женщин?!

— Да, дурачок! Но они все невротички. Я куда как лучше…

Звук движущегося стула. А потом тишина. Полная тишина. Глубокая. Тишина поцелуев. Та, которая рассказывает о снах и сказках, о спрятанных сокровищах. Самых прекрасных. И Ники это знает. И пока она подтягивает подушку всё сильней, то думает, что настоящая любовь – это, наверное, как у её родителей. Простая любовь, каждый день вместе, у каждого свои обязанности и увлечения. Любовь, сделанная из смеха и шуток по возвращении домой среди ночи, из завтраков по утрам, из детей, которых надо воспитывать, из того, что ещё не сделано. Да, мои родители любят друг друга. Они не были друг у друга первой любовью. Они познакомились после того, как уже встречались с другими. И, возможно, совсем не так всё было с другими. Может быть, необходимо постоянно встречаться и расставаться, пока не найдёшь того самого. Может быть, когда любишь, каждый раз как первый.

10

— Какой красивый дом… — говорит одна из русских.

Алессандро смотрит на неё и улыбается. Элена никогда мне такого не говорила! Он едва успевает открыть дверь, как Андреа пробирается внутрь и обходит всю гостиную.

— Да, в самом деле, очень красивый, серьёзно… А-а-а, эти фотки я уже видел. Да, Элена приносила их в офис, потому что хотела сделать рамки. Они очень клёвые… Твои работы, да?

— Да, — Алессандро немного отходит, чтобы впустить Пьетро и трёх русских девиц. — Так, это гостиная, там туалет, ванная, здесь кухня, — он обходит всё и показывает дальше. — Это спальня для гостей с ванной. Ну, если кому-то понадобится…

Алессандро и Пьетро смотрят друг на друга и улыбаются.

— Да, — кивает Андреа, — если кому-то понадобится.

— Ладно, ещё одна важная вещь: вы должны всё делать максимально бесшумно, потому что сейчас… — Алессандро смотрит на часы, — почти два часа ночи, и я иду спать… туда, — он кивает на большую комнату вглубь коридора, который выходит из гостиной.

— Эй, я совсем не помню, чтобы спальня была там! — довольный, говорит Пьетро.

— Потому что она и не была там. Но Элена захотела всё переделать.

— Но как? Именно сейчас, когда… — но Пьетро вспоминает, что здесь ещё и Андреа.

— Именно сейчас, когда? — спрашивает тот.

— Я хотел спросить, почему именно сейчас… Обычно же ремонты и перестановки делают летом, не весной!

— Правда, ты прав…

— Правда, Алессандро, в том, что ты имеешь полное право быть подавленным.

— Но я вовсе не подавлен.

— Подавлен, ты в стрессе. Хочешь вишенку?

— Нет, спасибо, я пошёл спать.

— Русскую красотку?

— Тоже нет.

— Видишь, как стресс раздавил тебя?

— Ну ладно, ладно, доброй ночи. Не шумите и закрывайте двери осторожно, когда будете уходить, потому что соседи жалуются, когда я закрываю со стуком.

Пьетро потягивается.

— Какой абсурд. Ты сам можешь подать на них жалобу.

Алессандро закрывается на ключ в своей комнате, быстро раздевается, чистит зубы и ложится в кровать. Включает телевизор и листает каналы, ищет, что бы посмотреть. Но ничто не привлекает его внимания. Он встаёт. Открывает шкаф, который раньше принадлежал Элене. Пусто. Открывает один из ящиков. Только несколько парфюмерных мешочков, которые сделала она сама. Он берёт один. Жимолость. Другой. Магнолия. Ещё. Цикламен. Ни один не пахнет ею. Он складывает всё обратно, выключает телевизор, свет, медленно закрывает глаза. В темноте, перед тем как уснуть, он видит запутанные изображения, воспоминания. В тот раз, когда они ходили в кино, после того, как они попросили билеты в кассе, он понял, что оставил бумажник в машине. Видя, как он копается в карманах, Элена протянула деньги в окошко кассиру, красивой блондинке, которая тактично ничего не замечала, чтобы не поставить его в ещё более неудобное положение: «Простите его, он это делает для равенства полов, но ему неудобно, и поэтому, чтобы заставить меня заплатить, он сначала должен устроить спектакль». Ему в тот момент хотелось провалиться сквозь землю. Или когда у него захватило дух, когда она вошла в комнату, в эту самую комнату, одетая в одни только прозрачные трусики… А потом на диване… пум, пум, пум… С вожделением. Со страстью. С яростью. С желанием. Тум, тум, тум. Но не так громко. Тум, тум, тум… Алессандро просыпается и едва не подпрыгивает.

— Что такое? Что происходит?

— Это Ксения.

— Что за Ксения?

— Ксения Бурикова.

Но кто ты такая, хотел спросить Алессандро, я тебя совсем не знаю.

— Это Ксения, — теперь Алессандро вспоминает, что у него в доме три русские девушки. Он встаёт и открывает дверь. — Ты слышишь? Тому парню плохо…

— Кому?

— Я не помню, как его зовут. Моя подруга Ирина вызывает… — Алессандро не расслышал, кого.

— Кого? Кого она вызывает? Что ты говоришь?

Алессандро быстро надевает рубашку и бежит по коридору. Он не успевает добежать до гостиной, как видит Ирину на террасе, кричащую как сумасшедшая:

— Человеку плохо! Быстро, звоните всем, человек умирает!

В доме напротив загорается свет. Выходит сосед с женой.

— Эй, ты! Зачем ты кричишь, хватит! Мы уже вызвали скорую!

Алессандро выходит на террасу и хватает русскую за руку, пытаясь затащить её внутрь.

— Скорую, скорую, скорую, ему плохо… — она похожа на заевшую пластинку. — Скорую!

— Хватит! Зачем ты подняла шум? Кому плохо?

— В ванной!

Алессандро отпускает девушку и бежит туда. Андреа Сольдини лежит на полу, держится за унитаз и с трудом дышит. При виде Алессандро он изображает улыбку. Он весь в холодном поту.

— Мне плохо, Алекс, так плохо…

— Да, я вижу. Давай, расслабься и всё пройдёт…

— Нет, мне жаль, у меня порок сердца, а я нюхнул кокаина…

— Что?! Посмотри на себя, ты просто придурок! Пьетро, Пьетро! Где ты, Пьетро? — Алессандро помогает Андреа Сольдини встать. Потом выходит из ванной, поддерживая его под руку, и пытается заставить его идти. Дверь в комнату для гостей открывается. Задыхающийся Пьетро выходит, на ходу надевая рубашку, русская девушка выглядывает за дверь, улыбаясь и жуя вишню. Лучше любой рекламы, думает Алессандро, запрокидывая голову.

— Что такое?

— Этот идиот принял наркотики, и теперь ему плохо… И мне бы очень хотелось узнать, что за мудак принёс кокс ко мне в дом.

Андреа дышит со всё большим трудом.

— Но в этом нет ничьей вины, мне дали немного в доме Алессии.

— У Алессии?

— Да, но я не собираюсь говорить, кто мне его дал.

— Мне похер, кто тебе его дал там. ТЫ притащил его в мой дом!!!