Никого, кроме их троих, в бухгалтерии не было.

— Я хочу кое-что сказать вам, — значительно произнес Гец. — Степан Евгеньевич, оторвитесь на минуту, пожалуйста.

— Да, слушаю вас, Лев… гм…

— Лев Борисович.

— Да, да, слушаю вас, Лев Борисович…

Старицын перестал постукивать пальцами по столу и с интересом посмотрел на Геца.

— Видите ли… — начал Гец. — Я хотел спросить, что вы, Степан Евгеньевич, и вы, Вадим, думаете по поводу фактов, которые мы обнаружили. Нам ведь осталось совсем немного, и в основном все уже ясно, не так ли?

Оба, не понимая, смотрели на него. Один старый, осунувшийся, в помятом пиджаке и в очках, другой молодой, красивый, тщательно выбритый, в яркой нейлоновой сорочке.

Лев Борисович ждал.

— Слушайте, что-то непонятно… Как это «что думаете»? Отдать материалы куда следует — и дело с концом, — сказал наконец Старицын.

«Так и есть», — отметил про себя Гец.

Сыпчук, пожав плечами, посмотрел на Старицына, снял и начал протирать свои очки. Потом снова водрузил их на переносицу и воззрился на Геца.

— Я тоже так думаю… — медленно проговорил Лев Борисович. — Но…

Да, оба явно ничего не понимали. Он подождал.

Старицын вдруг покраснел и с ненавистью посмотрел на Геца.

— Вы что же, хотите… А? Что-то непонятно!..

— Ну-ну, — сказал Гец. — Давайте-давайте. Дальше.

— Слушайте, что-то я ничего не понимаю, — пробормотал Старицын. — Вы что же, хотите… В чем дело, Лев Борисович?

— А вы что думаете, Степан Евгеньевич? — обратился Гец к бухгалтеру.

— Я? Гм… Ну, так… Я, что же… Так вы, собственно, о чем?

— Видите ли, товарищи, — начал Гец уже совсем просто, стряхнув с себя высокомерие, — дело в том, что есть мнение…

Но он не успел. В кабинет вошел Нестеренко.

— Здорово, хлопцы дорогие, — сказал он, энергично потирая руки, и персонально к Гецу: — Здорово, Лев Борисович. Погодка-то, а? Разгуливается погодка, за грибками можно в воскресенье поехать, за грибками… Ну так, — прервал он сам себя. — Делу — время, потехе — час. Как у тебя успехи, Степан Евгеньевич?

Бухгалтер Сыпчук все еще не изменил своего непонимающего выражения. Он смотрел то на Старицына, то на Геца, то на Нестеренко.

— Ничего успехи, хорошо, — ответил он наконец председателю комиссии. — А что?

— Дело в том, Степан Евгеньевич, дело в том, товарищи, что пора нам уже черту подводить. Уложились мы с вами в кратчайшие сроки.

— Когда вы хотите подводить черту, Петр Евдокимович? — спросил Гец.

— Ну да хоть сегодня, хоть завтра. У вас ведь все уже, как видно?

— Да, почти все, — ответил за всех Гец. — Сегодня едем по поводу процентования, а к завтрашнему дню, я надеюсь, будет все.

— Гм… Ну что ж, ну что ж. С вами-то кто поедет?

— Вот все трое и поедем — надеюсь, вы не возражаете, Вадим и Степан Евгеньевич? Да, Петя куда-то пропал…

— Хм… У меня, Лев…

— Борисович.

— …Борисович, у меня, собственно, еще тут кое-какие… — заколебался Сыпчук.

— А, брось, Степан Евгеньич! — перебил Нестеренко. — Все уже ясно. Что это ты там блох выискиваешь?..

И, заулыбавшись, председатель комиссии обвел всех троих шутливым взглядом.

— Да что там, Петр Евдокимович, пусть уж Степан Евгеньевич делает, что ему надо, — сказал Гец, — мы ведь и вдвоем справимся. Только Петя, нам еще Петя нужен… — деловито добавил он.

Петр Евдокимович едва смог скрыть свою обескураженность: шутку не оценили и спорят опять, — но сказал миролюбиво:

— Ну, ладно, остается, так пусть остается… А мне что же? И мне с вами ехать?

— Нет, что вы, Петр Евдокимович, пустячное дело, мы за полдня и вдвоем управимся. Кстати… Вы ведь помните, что там в письме говорилось о главном инженере? Да и мы тут со Степаном Евгеньевичем…

— Да-да, — оживился Сыпчук. — Там что-то подозрительно с этой Нечаевой Г. А. Вы бы проверили, Петр Евдокимович, а?

— С Нечаевой? С главным инженером Нечаевой? Что ж, это мы установим, за этим дело не станет, — бодро сказал Нестеренко, и тут же заныло у него: опять ему, председателю, старому служаке, приказания отдают! Но что было делать, что ответить этому дохлому филину Сыпчуку? И Нестеренко ничего не нашел, как повторить со значительностью: — Да, за этим дело не станет!

И вышел из бухгалтерии.

С самого начала Вадим Старицын отнесся к комиссии как к мероприятию чисто формальному. Когда Нефедов в закусочной излагал свой план вылавливания жуликов, Вадиму это казалось фарсом, не больше. Его очень удивило, когда, осуществляя план, они действительно накрыли-таки жуликов в управлении, но и этому не придал он значения: раз произошло, — значит, так надо, и вовсе нет здесь ничьей личной заслуги. Правда, Лиля со своим детским интересом к его новой роли заставляла рассказывать ей подробности, а, рассказывая, он, естественно, представлял все в несколько ином, более романтическом свете, но все-таки что это были за подробности? Как они рылись в документах, а похожий на старую гориллу бухгалтер с приторной готовностью подсовывал им папки?

Однако сегодня странные слова Геца заставили Вадима задуматься.

Гец с самого начала понравился ему своей интеллигентностью. Когда сели в машину и поехали на объект устанавливать перепроцентаж, Вадим сам начал:

— О чем вы хотели сказать в бухгалтерии, Лев Борисович? Что-то я вас не понял!

— Видите ли, Вадим, я просто хотел знать, какого мнения вы обо всем этом деле с комиссией. Вернее, что вы думаете о фактах, которые мы обнаружили? — сказал Гец, небрежно развалясь на заднем сиденье.

— Я? Не знаю… А что я могу думать? Мы ведь свое дело сделали.

Гец помолчал.

— Видите ли, — сказал он наконец, — есть люди, которые, как мне кажется, хотят сделать так, чтобы факты, которые мы обнаружили, ну… никуда не просачивались, что ли. Вот скажите, что бы вы предприняли на месте того руководителя, который прислал комиссию для проверки этого самого СУ? Мы же теперь все в курсе дела, вернее, дел, которые здесь вершились… Что бы вы предприняли?

— Я? То есть… Ну, передал бы материалы куда следует, что ли…

— А куда следует?

— Как куда? Я не очень-то разбираюсь в таких делах… Ну, в прокуратуру, что ли. И потом по партлинии… Сначала, конечно, во всем окончательно разобраться надо, я не знаток…

— Да, верно, что ж, — медленно протянул Гец. — Я ведь не знаток тоже, в сущности. Может быть, и… Впрочем, что вы! Ведь факты, которые мы обнаружили, они же бесспорны. Так?

— Ну, так.

— Липовая отчетность… Обман государства с прогрессивной оплатой… Премии… Приписки, в чем я тоже уверен… Я уж не говорю о качестве.

— Да, да, все это так, — перебил, торопясь, Старицын. — Вот и Степан Евгеньевич говорил, что безобразие потрясающее, под суд надо их, мерзавцев, но все-таки прежде надо ведь, чтобы следственные органы…

— Верно, верно, — не спеша проговорил Гец. — Все это так. Но вы знаете, по-моему, что СУ-семнадцать несколько лет подряд получает переходящее знамя и так далее?

— Да, знаю, — сказал Старицын и замолчал.

«Что, собственно, он хочет от меня?» — подумал он и посмотрел на Геца. Тот, сохраняя свою небрежно-элегантную позу, смотрел в окно. «Проверяет мою политическую подкованность, что ли?» — Вадим слегка пожал плечами.

— Ну и что ж, что знамя, — сказал он. — Мало ли у нас очковтирателей? Так и тут, видимо…

А Лев Борисович все никак не мог понять, что же так злит, так раздражает его в словах Старицына. Он даже презирал его в этот момент. «Молодость, молодость, — думал он. — Разве такой должна быть молодость?»

— Ладно, Вадим, — сказал он вслух. — Скажите мне, только честно: если это дело замнут, вам будет все равно?

— То есть как замнут? Что-то непонятно. Как его могут замять?

— Могут, Вадим, очень даже могут. Так вы не ответили: вам все равно или нет?

— Разумеется, нет.

— Вопрос исчерпан. Сейчас мы будем устанавливать еще одну несправедливость. Приехали, кажется.