Разумеется, учтивость в повседневном общении в немалой степени является непосредственным выражением внимательного и доброжелательного расположения, и этот элемент поведения большей частью не требует отыскания каких-либо скрытых оснований почтения, объясняющих как его наличие, так и одобрительное к нему отношение. Однако нельзя сказать то же самое о кодексе приличий. Последние являются выражением общественного положения. Всякому небезразличному человеку, разумеется, достаточно ясно, что наше поведение по отношению к прислуге и другим занимающим в денежном отношении более низкое и зависимое положение — это поведение члена общества, занимающего по состоянию более высокое положение, хотя нередко проявление статуса сильно видоизменяется, смягчаясь по сравнению с первоначальным выражением неприкрытого господства. Подобным образом ваше поведение по отношению к тем, кто стоит выше, а в значительной мере и к тем, кто занимает равное положение, выражает более или менее традиционное отношение подчиненности. Покажите такого благородного господина или госпожу, чье властное поведение, свидетельствуя о господстве и независимости их экономического положения, вызывало бы у нас в то же время столь же убедительное ощущение доброты и справедливости. Именно среди представителей того праздного слоя, который занимает самое высокое положение и с кем мало кто может сравниться, следование приличиям находит свое самое полное и зрелое выражение. Именно этот наивысший слой придает правилам приличия ту окончательную формулировку, в которой они служат законом поведения для более низших слоев. И здесь также кодекс поведения самым очевидным образом связан с достойным положением в обществе, демонстрируя со всей ясностью, что это положение несовместимо со всякой грубой производительной работой. Божественная самоуверенность и властное самодовольство, подобные тем, которыми обладает человек, привыкший требовать подчинения, не тревожась о дне грядущем, даются от рождения и являются мерилом оценки благородного господина, достойного своего высокого положения; а по общему представлению, даже более того, такая манера поведения принимается как качество, присущее превосходящему достоинству, перед которым низко-рожденный простолюдин счастлив склониться и уступить.

Как отмечалось ранее, есть основания полагать, что институт собственности зарождался с возникновением собственности на людей, главным образом — женщин. Побуждениями к приобретению такой собственности, очевидно, были: 1) наклонность к господству и принуждению; 2) возможность использования этих людей в качестве доказательства доблести их владельца; 3) полезность их услужения.

Личное услужение занимает особое место в экономическом развитии общества. На протяжении квазимиролюбивой производственной стадии, и особенно во время раннего развития производства в рамках этой стадии, полезность услужения людей представляется обыкновенно господствующим стимулом к приобретению людей в собственность. Прислуга ценится за ее службу. Однако этот мотив становится господствующим не за счет снижения собственной значимости двух других факторов полезности прислуги. Увеличение полезности последнего из названных назначений слуг, скорее, связано с изменением условий общественной жизни. Рабы, в частности женщины, высоко ценятся в качестве свидетельства состояния и в качестве средства накопления богатства. Наряду со скотом, если это пастушеское племя, они представляют собой обычную форму вложения средств для извлечения выгоды. Женщины-рабы могут настолько определять характер экономической жизни общества в условиях квазимиролюбивой культуры, что у некоторых народов, стоящих на этой стадии развития, женщина становится единицей стоимости — как, например, во времена Гомера. Там, где дело обстоит так, можно не сомневаться, что основой системы производства будет подневольное рабство и что рабами обычно будут женщины. Общественным отношением, до основания пронизывающим такую систему, является отношение хозяина и слуги. Общепринятым свидетельством состояния выступает владение большим числом женщин, а вскоре также и другими рабами, занятыми обслуживанием особы своего господина и производством для него материальных ценностей.

Вскоре начинается разделение труда, при котором личное услужение и обслуживание хозяина становится обязанностью особой части слуг, в то время как те из них, которые целиком используются в собственно производственных занятиях, все более теряют всякую непосредственную связь с особой своего владельца. В то же время те слуги, чья обязанность заключается в личном услужении, включая выполнение обязанностей по хозяйству, постепенно оказываются в стороне от производительных работ, выполняемых с целью получения прибыли.

Этот процесс постепенного отстранения от обычного вида производственных занятий, как правило, начинается с освобождения жены или главной из жен. После того как общество перешло к оседлому образу жизни, захват жен у вражеских племен как обычный источник обеспечения себя рабами становится практически невозможен. Там, где достигнут такой прогресс культуры, главная жена обыкновенно имеет благородное происхождение и этот факт будет ускорять ее освобождение от простой, низкой работы. Здесь невозможно рассмотреть то, каким образом зарождается понятие благородной крови, а также какое место это понятие занимает в развитии института брака. В целях нашего изложения достаточно будет сказать, что благородная кровь — это кровь, облагороженная длительным соприкосновением с накопленным богатством либо высокими привилегиями. В браке пользуется предпочтением женщина с такими предками — и благодаря получающемуся в результате союзу с ее родственниками, обладающими властью либо состоянием, и потому что, как представляется, высокое достоинство, которое было связано с немалыми ценностями и большой властью, черен кровь передается потомкам. Женщина будет невольницей своего мужа, как до приобретения мужем была невольницей отца, однако в то же время в ней течет благородная отцовская кровь; отсюда и возникает некоторая моральная несообразность в том, что женщина выполняет унизительную работу таких же, как она, служанок. При всем том подчинении, в котором женщина может находиться у своего господина, при всем ее более низком положении по отношению к мужским представителям того слоя общества, который ей определен рождением, свою роль сыграет принцип, заключающийся в том, что благородство передается по наследству, и этот принцип возвысит ее над простым рабом; а как только этот принцип приобретет силу закона, он будет действовать, наделяя ее в некоторой мере той прерогативой праздности, которая является главным признаком благородства. При содействии этого принципа наследуемости благородства жены все больше освобождаются от труда, если это позволяет состояние их обладателей, до тех пор, пока освобождение не охватывает как занятия ремеслом, так и унизительное прислуживание. По мере того как продолжается развитие производства и собственность оказывается сосредоточенной в руках сравнительно малого числа людей, степень состоятельности среди высших слоев повышается. Та же тенденция к освобождению от ремесла, а с течением времени — от низких занятий в хозяйстве будет проявлять себя в отношении прочих жен, если такие имеются, а также в отношении всех непосредственно обслуживающих особу своего господина. Это освобождение происходит тем позднее, чем отдаленнее связь, в которой находится слуга по отношению к особе своего хозяина.

Развитию особого разряда личных слуг, когда это позволяет денежное положение хозяина, способствует также тот факт, что личному услужению начинает придаваться весьма серьезное значение. Особа господина, будучи воплощением достоинства и чести, имеет наиважнейшее значение. И для его почтенного положения в обществе, и для его самоуважения делом одного момента должно быть появление по его зову слуг с различной специализацией, обслуживание которыми его персоны не отвлекается от этой главной их обязанности никакими побочными занятиями. Эта специализированная прислуга полезна больше для показа, чем для действительного несения службы. Поскольку же она содержится не просто демонстрации ради, она доставляет удовлетворение своему хозяину главным образом тем, что дает простор для проявления его склонности к господству. Правда, содержание постоянно увеличивающегося аппарата домашней прислуги может потребовать добавочного труда, но, так как прислуга обычно увеличивается с тем, чтобы служить в качестве средства создания доброго имени, а не удобства, такое ограничение не будет очень веским. Во всех этих аспектах наибольшей полезности прислуги служит увеличение ее численности и более высокая специализация. Происходит, следовательно, постоянное приумножение и разделение положения и обязанностей домашней и личной прислуги наряду с сопутствующим этому постепенным отстранением слуг от производительного труда. Благодаря тому, что такая прислуга является свидетельством платежеспособности, наблюдается постоянная тенденция включать в обязанности прислуги все меньшее число функций, так что эти обязанности в результате превращаются в чистую условность. Особенно это справедливо в отношении тех слуг, которые заняты самым явным и непосредственным обслуживанием хозяина, так что их полезность заключается теперь большей частью в их демонстративном отстранении от производительного труда, а также в том, что это отстранение представляет собой доказательство господской власти и богатства.