Комары с противным, тонким писком набросились на них, стараясь пробраться за воротник, в рукава, под платок — в малейшую щёлку.

— Ну, разгуделись, — ворчал Матвейка, смахивая с лица живую тучу.

Саша Александровна тоже будто не замечала их: шла и шла вперёд. Витька же не могла ни говорить, ни смотреть. Она закрыла лицо руками и в ужасе замерла.

— Ты чего? — обернулся к ней Матвейка.

— Я... не могу! — с отчаянием выговорила Витька. — Они меня едят!

— Подумаешь, принцесса! Всех едят, не тебя одну. Небось, не съедят.

— Дай руку, я ничего не вижу.

— А ты разлепи глаза-то, — посоветовал Матвейка, — и топай!

Какой ужасный, злой мальчишка! Неужели ему ни капельки её не жалко? Витька приоткрыла чуть-чуть один глаз и, едва перебирая ногами, двинулась вперёд.

Но много ли увидишь, если смотришь даже не вполглаза, а в тонкую щёлку? Конечно, она споткнулась на первой же кочке и упала. Ну, тут уж причина была уважительная, и Витька залилась горючими слезами.

— Вика, Витюша, в чём дело? — Саша Александровна услышала плач и вернулась. — Руки целы? Ноги целы? Ну и хорошо! Вставай быстренько. Комары доняли? Ух, негодники! Сейчас мы их распугаем!

Она достала из корзины пузырёк и осторожно намазала Витькины щёки и руки какой-то пахучей жидкостью.

— Ну вот, теперь ни один комар не сядет... А ты не робей, гони эту шушеру от себя! Ишь, почуяли нового человека и обрадовались. Кыш! Кыш!

Слёзы высохли на ресницах, но внутри — Витька чувствовала — их было ещё очень много. И зачем только она согласилась пойти? Сидела бы дома и ждала маму. А всё Матвейка: «Пойдём в тайгу! Пойдём по грибы!».

— Домой хочу, — шёпотом сказала Витька.

— Да что ты, девочка моя! — расстроилась Саша Александровна. — Мы ещё ни одного грибка не встретили — и домой?

— Принцесса на горошине, — вставил Матвейка. — Пусть идёт, никто не держит.

— Ну и сынок у меня! Ну и дружок! Завёл в глушь и иди куда хочешь? Первый раз человек в тайге — понимать надо. Привыкнуть к ней сначала нужно, полюбить, тогда и тайга откликнется, не станет обижать.

Витька закусила губу, чтобы не расплакаться снова, и пошла рядом с Сашей Александровной. А та всё говорила, говорила...

— Ты грибы поглядывай, — учила она Витьку. — Они хитрые, прятаться любят. Особенно белые да грузди. Поговорка есть: «Любят грузди прятки — попадают под пятки». Но уж если найдёшь хоть один, смотри по сторонам — рядом есть и другие. А у маслят характер другой: они все напоказ выставляются, все на виду хотят быть...

— Родится один маслёнок, и другие лезут из пелёнок, — вставил Матвей-малый.

— Да вот и он, лёгок на помине! — воскликнула Саша Александровна. — Ишь, красуется. Поклонись ему, — посоветовала она Витьке. — Им это страсть как нравится. Да не рви с грибницей, с корнем, ножичком срежь. Сумеешь?

Витька кивнула, нагнулась к серо-шоколадной головке маслёнка и чуть подальше увидела ещё один, а там и третий, четвёртый — целый хоровод!

— Вон грибочки, вон! — закричала она радостно. — Сама нашла! Не тронь, мои, — предупредила Матвейку.

— А чьи в лесу шишки? Тоже твои? Эх ты-ы! Да я побольше твоего найду.

Обидно было Витьке, что Матвейка напомнил ей про жадного Волка из мультика «Чьи в лесу шишки?», но она не сдавалась:

— А вот я побольше!

— Я!

— Нет, я!

— Ну, петушки, — вмешалась Саша Александровна. — Всем хватит. Ещё собирать надоест.

И правда: через полчаса у всех, даже у Витьки, корзинки были полнёшеньки! Вот это да! Губы у Витьки сами по себе расползались в довольную улыбку: видела бы её сейчас мама, а ещё лучше — папа!

— Что, грибнята, к деду пойдём? Напрямую тут уж совсем близко: кедрачок вон тот перейти.

— Тётя Саша, а можно я ещё пособираю? — Витька смотрела так умоляюще, что Саша Александровна рассмеялась.

— А комары? — лукаво напомнила она.

И верно — где же комары? Куда они подевались? Или они привыкли к Витьке, или она к ним?

— Мам, я тоже хочу, — сказал Матвейка. — Ты иди, а мы следом, только потихоньку. Я ведь знаю дорогу, сколько раз ходил.

— Хорошо, — согласилась Саша Александровна. — Тут действительно рядом. Я две корзинки по-быстрому отнесу и вам навстречу выйду. Ты, Матвей, в оба гляди, чтобы с пути не сбиться. А чуть что — кричите.

— Уж про это не беспокойтесь, — заверила Витька. — Уж кричать я умею! Ещё как!

«НЕ СМЕЙТЕ ИХ ТРОГАТЬ!»

В кедраче хвойный ковёр потолще — есть, где грибам в прятки поиграть.

У Витьки уже глаза устали их выглядывать. Может, грибы стали хитрее, но попадались они здесь значительно реже.

У Матвейки дела шли не лучше.

— Не будем больше, ладно? — предложил он. — Всё равно все не соберёшь, как мама говорит. Давай лучше шишки поищем. Которые поспелей да потяжелей, на землю падают. Смотри в траве, возле кедров должны быть.

— А если найдём?

— Сварим и съедим. А то в костре испечём, чтоб смола вытопилась.

Немного погодя Витька закричала:

— Шишка! Смотри!

Но Матвейка забраковал её находку:

— Старая, шелушёная. Белки, наверное, постарались.

— У-у...

— Вот тебе и «у-у»... Настоящие-то шишки, знаешь... толстые, тяжёлые и коричневые-коричневые, аж чёрные, с орехами! Вон видишь, валяется одна.

Шишка и в самом деле была крупная, с коричневыми чешуйками в серебристой смоле.

Тут и Витька нашла. Потом снова — Матвейка, и опять — Витька. Целая горка набралась, а складывать некуда — одна корзинка с грибами, а грибы жалко выбрасывать.

— Давай в мою майку, — сообразил Матвейка.

— Комары тебя сожрут, когда майку снимешь.

— Поди, цел останусь. Ты маши на меня, сильней маши!

Операция прошла вполне удачно. Комары, конечно, пытались напасть на храбреца, но ветряную бурю, которую устроила Витька, одолеть не смогли.

Конец майки связали Витькиной ленточкой, и получилась настоящая авоська, даже с ручками.

— Здорово, правда?

— Здорово! Кидай сюда шишки. Мы их дедуле отнесём. Любит старый вечерком орешками побаловаться, — Степанматвеичевым голосом добавил Матвейка.

— А маме? — возмутилась Витька. — Я ведь тоже собирала!

— И маме твоей хватит. Сразу «моё», «моё». Ты почему такая жадная? Мы с такими в детсаду никогда не играли.

— А ты хвастун! «Я!», «У меня!», — передразнила Витька.

— Принцесса на горошине!

— Бекалка-мекалка!

Матвейка лихорадочно придумывал, с кем бы ещё сравнить задавастую девчонку, как вдруг непонятный шум внутри кедрача привлёк его внимание.

— Что, каши мало ел? — торжествовала Витька. — А ты кизил-мазил, кедрач-лохмач, рыжий с лыжей... — торопливо перечисляла она. Куда Матвейке до неё: по части обзывательства Витьку не мог победить никто в их большущем дворе.

— Тихо! — шёпотом сказал Матвейка, и Витька сразу замолчала. — Слышишь?

— Что? — так же шёпотом спросила Витька.

— Трактор гудит.

— Ну и что?

Оттого, что они разговаривали шёпотом, казалось, теснее сдвинулись кедры, тревожней зашуршала трава, весь лес наполнился пугающими шорохами. А где-то неподалёку снова рыкнул двигатель трактора.

— Чего он тут околачивается? — задумчиво произнёс Матвейка.

— А тебе-то что? Пусть себе околачивается. Работает.

— А то, что никаких работ здесь не проводят.

— Так уж тебе и сказали!

— Я знаю, — Матвейка сказал так уверенно, что Витька поверила. — Надо поглядеть. Подожди меня.

— Нет, я с тобой,— запротестовала Витька.

— Только тихо, — предупредил Матвейка. Они, как разведчики, молча, след в след, шли друг за другом. Витьке казалось, что вот сейчас кто-нибудь выскочит из-за дерева — прямо на них — и... Она на секунду зажмурила глаза, пытаясь представить, что будет, но сразу же открыла их, потому что разведчик должен всё видеть, всё слышать, всё чувствовать!..

А шум между тем становился громче и громче.

— Может, вернёмся, а? — зябко поёжилась Витька.

Матвейка даже не повернул головы.