— Доброе утро, инспектор. — поприветствовал я его.

Мистер Вильк ничуть не изменился с тех пор, как я видел его последний раз. Все такой же высокий и могучий, статный, облаченный в безупречно чистую и отглаженную форму с сержантскими нашивками, он по-прежнему гладко брился, в то время как большинство полицейских предпочитало отращивать усы. Еще будучи констеблем, он упоминал, что растительность на лице ему категорически не идет, и, как видно, взгляды его за это время изменений не претерпели. Единственное, что изменилось в нем, так это то, что теперь на груди у него красовался не полицейский жетон, а инспекторская бляха, шлем на покрытой темно-каштановыми волосами голове сменила форменная фуражка, да на поясе появилась кобура с табельным револьвером. В остальном же — все тот же могучий витязь с прямым и открытым взглядом — настоящее воплощение неотвратимости торжества правосудия.

— Здравствуйте сэр. — мы обменялись рукопожатием. — Даже не могу выразить, насколько я признателен Вам за то, что откликнулись на мою просьбу.

— Пустое, мистер Вильк. — ответил я с улыбкой. — Давно уже хотел развеяться, отдохнуть, набраться новых впечатлений…

— О, впечатления я Вам гарантирую, мистер О'Хара. — улыбнулся в ответ сержант-инспектор.

С учетом того широко известного факта, что он никогда не врет, эти его слова не могли меня не порадовать. Видать, не все тут так уж тоскливо и уныло, как это представляется при первом взгляде.

В которой мистер О'Хара узнает о паре весьма занимательных изобретений и, немного, о личности одного джентльмена.

Со стороны площади каменная часть станции выглядела несколько иначе. Теперь это была одинокая «башня» со «стеночками» по бокам, эдакие «врата в городской стене». Все свободное пространство в ней занимала широченная и высокая арочная дверь, за которой шел коридор до двух (изначально) выходов на перрон. Какой смысл был делать проход в форме буквы Y я так и не уразумел, хотя, не могу не признать — оригинальное архитектурное решение.

Что больше удивляло, так это наличие крупного циферблата над входом. В таком-то медвежьем углу — откуда?

— Пришлось починять. — сказал Вильк, заметив мой взгляд. — Четыре года сломанные стояли, заржавело все. Возни было, доложу вам, преизрядно.

— Простите, инспектор? — не понял я.

— Мне их чинить пришлось. — пояснил тот. — На часовых дел мастера в казне Комарина денег не было, пытались даже подписку организовать на ремонт, да только…

Он махнул рукой.

— Сэр Филтиарн хотел было ремонтировать за свой кошт — нехорошо это, когда станционные часы не работают, и для пассажиров неудобно — да его отговорили. Правильно сделали, доложу я вам, мистер О'Хара, ведь ежели горожанам самим это не надобно, то и приучать их к дармовщине не следует. Привыкнут, начнут чего-то требовать, себе всех обязанными считать, а поди не дай, так они «Марсельезу» могут вдарить… Нет, правильно его отговорили, я вам доложу.

— Погодите. — помотал головой я. — Вы хотите сказать, что починили часы? Сам?

— Ну а что ж в этом такого? — пожал плечами этот исполин. — Я, знаете ли, механикой очень даже увлекаюсь. Еще констеблем был, когда первый часовой механизм заново собрал.[1] Зато, хотя и бесплатно, знаете, на какие высоты мой авторитет тут сразу поднялся?!! Я тогда только в должность же вступил… Да что мы стоим, мистер О'Хара? Едемте уже. Носильщики, я вижу, уже погрузили Ваши вещи в коляску.

Я обернулся в ту сторону куда указал мистер Вильк.

Надобно признать, что площадь перед станцией выглядела куда как презентабельнее ее же перрона. Замощенная, пусть и не лучшим образом, с керосиновыми фонарями, круглая словно цирковая арена, окружена она была строениями, в которых легко угадывались конторы, а в одном — так даже что-то вроде ресторации. Напротив же входа в станцию расположилось приземистое двухэтажное здание, не опознать в котором ратушу мог только слепец.

По бокам от ратуши имелось два выезда в город, а в центре площади стоял памятник изобретателю паровоза, Ричарду Тревитику. Не слишком патриотично, но что уж поделать, коли англичанин нас тут умудрился обскакать? Не Государю же рядом с паровозами памятник ставить…

Носильщикам я по фартингу все ж таки дал. Слово, данное пусть и по незнанию, есть слово, и держать его надо. Стоило, разумеется, предположить, что мистер Вильк сам меня встретит, или кого-то пришлет, но зная его характер, его серьезное отношение к службе, я допустил, что ожидать он будет меня уже в окружном околоточном участке. Просьба его была личной, и отвлекаться он мог себе и не позволить. Да и телеграф… Ну как сообщение мое вовремя не дошло?

Инспектор взгромоздился на облучок коляски, намереваясь править, а я поспешил усесться рядом с ним, оставив мягкие кресла повозки своим чемоданам.

— Вы все столь же неприхотливы в быту, как я вижу? — сержант-инспектор иронично приподнял брови.

— Прихотлив. — покаянно вздохнул я. — Но так мы сможем побеседовать, а сидя в экипаже и обращаясь к Вашей спине… Спина, согласен, могучая, но ушей на ней быть не должно.

— И ведь предлагал же мистер О'Раа взять кучера… Н-но-о! О чем же вы желали поговорить, сэр Донал?

— Ну, во-первых, не «сэр». Отец мой был эсквайром, не спорю, но в браке с маменькой не состоял, и меня своим ублюдком признавать не пожелал тоже. Во-вторых, мне очень интересно узнать о здоровье и успехах молодого Вилька, а равно о том, как здесь обосновалась миссис Мэри.

— Ниро — я назвал сына в честь дедушки, — здоров, слава Богу. Доктор Уоткинс мне на свадьбу подарил гуронский амулет для новорожденных, так мальчик растет не по дням, а по часам. Смышленый малец, мой сын, скажу без хвастовства. — ответил инспектор. — Очень любит сидеть напротив вашей картины, когда я читаю, тыкать пальчиком в нее, потом говорить «Па-па».

Он настолько точно передал младенческие интонации в последнем слове, что я прыснул со смеху. Айвен тоже улыбнулся — все же, как я понимаю, отцовство для нас, мужчин, очень большое счастье, о котором наш брат может размышлять и разглагольствовать достаточно долго. У меня детей пока нет — в конце-концов мне только восемнадцать! — но общаясь с почтенными отцами семейств, наблюдая за ними, к такому именно выводу я и пришел. Дети — они облагораживают. Не всех, но большинство.

Разговаривая о всяческих житейских мелочах и обмениваясь новостями про общих знакомых (с удовлетворением узнал, что констебль Стойкастл также получил сержантские нашивки и переведен в Главное Управление), мы проехали половину города — небольшого, но не оставляющего впечатления гнетущей бедности, а напротив, довольно ухоженного, и остановились у церкви. По виду, так позапрошлого века постройки.

— Вы ведь не против еще одного попутчика? — поинтересовался мистер Вильк.

— Ничуть. — ответил я, глядя на поспешающего к нам пожилого священника.

— Это отец Игнаций О'Йола, пастырь местных душ. — прокомментировал сержант-инспектор. — Человек крайне набожный, но игрок в карты просто потрясающий. Не припомню, чтобы он был в проигрыше. Не припомню также, чтобы и выигрыш он не пускал на нужды храма. Говорит, что таким образом у нечистого богу отбирает, и соглашусь с ним. Проиграть на храм — какой же это грех?

Однако… Видимо меня ждет неординарное общество в этих местах.

Падре Игнаций, на представление нас друг-другу, пробормотал лишь «Наслышан-наслышан», будучи погружен в некие думы, что, признаюсь, удивило меня несказанно, и уселся на заднее сиденье коляски.

Мы вновь двинулись в путь, и довольно скоро выбрались из города, на простую грунтовую дорогу, идущую вдоль железнодорожной насыпи. Вот тут я и был вынужден признать, что обещание мистера Вилька о гарантированных впечатлениях не просто верны, а верны чертовски.

— Что… это? — кивнул я на монструозную конструкцию, возвышающуюся над нами.