Она говорила едва слышным шепотом. Повторяла ли она эти слова машинально или в самом деле так думала?

— Тебе нравится плеть? — продолжала ее мучительница.

Нежные губы выдохнули: «Да».

— Встань, — приказала Клэр.

Она сидела напротив меня.

Маленькая Энн, сидевшая между нами, слева от меня, встала из-за стола и повернулась спиной к стене. Клэр продолжала:

— Обопрись руками о стол и наклонись… Раздвинь ноги… Согни колени…

Девушка исполнила приказание.

Воспользовавшись тем, что никто не мог ее увидеть, Клэр просунула сзади руку под платье Энн. И тут же сообщила мне о результате:

— Она уже промокла, потаскушка! Потребовалось всего лишь пообещать ей плетку… Хотите убедиться?

Я тоже просунул руку под платье Энн и наткнулся на тонкие пальцы Клэр, двигавшиеся туда-сюда вдоль влажной расселины…

И снова встретил дружелюбно-заговорщический взгляд Клэр, готовой на любые, самые рискованные развлечения.

Юный официант подошел к нам принять заказ. Мне пришлось убрать руку.

Клэр, напротив, придвинула свое кресло к стене, приняв таким образом более естественную позу, не прекращая своего изощренного мучения. Маленькая Энн, охваченная паникой, попыталась выпрямиться. Но она не осмеливалась полностью освободиться от ласк подруги. Так и продолжала стоять у стола, отчаянно вцепившись в него руками, с глупым видом уставившись на растерянного официанта.

Я постарался как можно дольше объяснять все детали нашего заказа. Впрочем, молодой человек, казалось, меня не слышал — он не мог оторвать глаз от хорошенькой девушки с обезумевшим лицом, широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, которая корчилась под действием какой-то невидимой силы в двух шагах от него.

Когда я наконец сказал: «Пока все», он поспешил уйти в полном смятении. Клэр спокойно спросила:

— Ну что, малышка, тебе хорошо?

— Отпустите меня, прошу вас, — еле слышно выдохнула Энн.

Но Клэр продолжала:

— Что тебе больше нравится: когда я тебя ласкаю или когда делаю больно? — И потом, обращаясь ко мне: — Так значит, Жан, вы говорите, сегодня она была недостаточно послушна?

Я подтвердил, что девушка в самом деле заслуживает наказания. Клэр не стала требовать пояснений. Без сомнения, она знала, что это неправда.

— Что ж, — сказала она, — сейчас кто-то наплачется.

Личико Энн жалобно сморщилось. Теперь рука хозяйки, орудовавшая под платьем, причиняла ей боль.

Когда через несколько минут подошел официант с подносом, Клэр все же убрала руку.

— Но так легко тебе не отделаться, — сказала она. — Когда вы сможете прийти к нам, Жан?

— Завтра вечером, — ответил я. — После обеда.

— Очень хорошо. Тогда отложим это до завтра. Ты можешь сесть.

Энн рухнула в кресло.

Официант — уже не тот молодой человек, который подходил раньше — расставлял на столе чашки и блюдца и раскладывал приборы, не обращая внимания на происходящее.

Клэр понюхала свои пальцы, затем поднесла их к носу подруги.

— Понюхай, — сказала она, — как ты хорошо пахнешь.

Девушка снова покраснела.

— Оближи!

Энн открыла рот и вытянула губы, чтобы осторожно облизать кончики пальцев, пропитанные ее собственным ароматом.

Клэр убрала фотографии в папку. Она казалась недовольной. Я не знал, как вернуть ее к той короткой, немой сцене, которая разыгралась над изображением ее тела (я окончательно убедился в том, что это именно она). Состояние, в которое ее на мгновение повергла мысль о том, что какой-то мужчина увидел ее открытой, возбужденной, в непристойной позе, казалось, говорило о новых возможностях, о которых нельзя было даже заподозрить при виде ее обычной манеры держаться.

Однако, когда она со своей обычной снисходительной вежливостью спросила, что я думаю о ее способностях палача, я снова ощутил, что совершенно не способен преследовать ее или даже просто лелеять надежду сломить ее сопротивление.

Маленькой Энн было вполне достаточно, чтобы удовлетворить ее потребность в унижении. Это была жертва, которую Клэр отдавала на съедение другим вместо себя.

Я ответил, что ее способности палача не уступают таланту фотографа, и тем самым сделал ей весьма лестный комплимент.

— Благодарю вас, — сказала она, сопровождая свои слова полуироничной улыбкой и легким кивком.

Однако никакой легкости и беззаботности не ощущалось. Клэр, быстро придя в себя после необъяснимой слабости, уже встала в защитную стойку и готова была укусить. У меня появилось впечатление, что сейчас она только и ищет возможности показать свою силу или бесчувственность. Она сказала;

— А мою модель вы не похвалите?

Я предпочел упомянуть в ответе только маленькую Энн и заверил Клэр, что она, безусловно, имеет в своем распоряжении прелестнейшую из жертв.

— Вы встретились с ней на днях, не правда ли? — поинтересовалась Клэр.

— Да, на Монмартре. Но тогда она вовсе не была прелестной!

— Вот как?.. И что же?

Я на мгновение задумался, пытаясь понять, что именно знает Клэр о нашей встрече.

— Она была не расположена вступать в беседу, — уклончиво ответил я.

— Она была с вами недостаточно почтительна?

— Я не думал, что она обязана такой быть.

Я улыбнулся: такая идея меня позабавила.

— Будет, если я захочу, — сказала Клэр.

Впрочем, именно так я и сам с недавних пор понимал ситуацию. Оставалась только одна проблема: догадаться, чего именно хочет Клэр. Очевидно, многого, лишь бы всё происходило в ее присутствии.

Что до меня, то сейчас мною сильнее всего двигало любопытство.

Но когда маленькая Энн вошла в студию, повинуясь зову подруги, в котором звучала угроза и одновременно обещание, я заметил, что во мне пробуждаются и другие чувства.

Мы с Клэр снова сели в два маленьких упругих кресла, повернутых к середине ковра. Низенький столик, больше не нужный, был отодвинут в угол.

Энн пришлось предстать перед нами, как обычно: уронив руки вдоль тела и потупившись. На ней была блузка и юбка в складку; она не надела туфель и стояла в одних чулках. Ее вызвали, чтобы разобраться с тем, что произошло в книжном магазине, и подвергнуть наказанию, если она этого заслужила.

Разумеется, речь шла не о том, чтобы узнать, виновата Энн или нет, но о том, чтобы найти повод помучить ее вволю под видом наказания. Клэр, кроме того, говорила с такой жестокостью, которая не предвещала жертве ничего хорошего.

Понадобилась всего лишь пара минут, чтобы изобличить Энн в серьезном проступке. Было решено немедленно наказать ее, причем ей даже не дали произнести ни слова в свое оправдание.

— Раздевайся! — приказала Клэр.

Маленькая Энн хорошо выучила свою роль, поскольку ничего уточнять не потребовалось. Она опустилась на колени перед хозяйкой, на ворсистый ковер, и стала постепенно снимать с себя одежды. Судя по всему, она исполняла привычный церемониал.

Поскольку было очень жарко, одежды на Энн оказалось немного. Она начала с юбки — расстегнула крючок и молнию сбоку и стянула ее через голову. Трусиков на ней сегодня опять не было. Пояс для чулок был из светло-голубого шелка с узкой кружевной оборкой. Потом Энн расстегнула короткую блузку и оставила ее полураспахнутой. Из-под тонкой ткани виднелась грудь.

Затем она расстегнула пряжки, удерживающие чулки, и скатала их один за другим, поочередно приподнимая колени. Расстегнула поясок за спиной и положила его вместе с юбкой и чулками рядом с собой на ковер.

Освободившись наконец от блузки — единственного, что на ней еще оставалось — Энн закрыла лицо руками.

Так она и осталась стоять — на коленях, раздвинув бедра, выпрямив спину, полностью открытая нашим взглядам.

Тело у нее было нежное и пухленькое, еще хрупкое, но изобилующее округлостями и ямочками — самое восхитительное, которое я когда-либо видел. Кожа, очень гладкая, была ровного кремового оттенка, чуть более светлого на животе и грудях, кончики которых были чуть подкрашены розовым. Хотя я смотрел на девушку спереди, мне вспомнилась фотография, на которой она была видна со спины: прикованная к железной кровати в похожей позе, со следами плети на ягодицах. Воспоминание о фотографиях, где были изображены ее мучения, придало еще большую прелесть той искушающей позе, в которой она сейчас находилась.