Затем ее опытная рука приблизилась сзади к промежности Энн и снова погрузилась в расселину. Я услышал, как Клэр шепчет: «Она вся мокрая, эта малышка…» — И потом: — «Прямо целое озеро!» Без труда найдя отверстие, она погрузила в него большой палец до самого основания, затем вынула и снова вонзила, Энн начала постанывать.

Стоны становились более протяжными и хриплыми по мере того, как Клэр продолжала свои ласки, двигая рукой взад-вперед между бедер подруги.

Со своего места я не мог в точности наблюдать за движением пальцев Клэр, но все усиливающиеся крики Энн свидетельствовали о том, что действия привели к успешному результату.

Я, со своей стороны, довольствовался лишь тем, что ласкал влажные губы Энн и кончики ее грудей, наблюдая за ритмичными колыханиями ее прелестных ягодиц.

Но вскоре мне пришло в голову, что Клэр не настолько несведуща, чтобы не понимать, на какие непристойности она обрекает свою подругу, предлагая ее мне в такой позе. Я вынул член и поднес его к склоненному лицу пленницы.

Сначала та невольно отпрянула, но потом, смирившись, услужливо и покорно округлила губы. Несомненно, ее использовали для этого и раньше. Я положил руку ей на затылок, чтобы легкими толчками направлять движения ее головы вверх-вниз.

Когда я почувствовал, что скоро эта шлюшонка получит плод своих стараний, я крикнул Клэр:

— А теперь хлестни ее получше!

Клэр, которая опиралась одним коленом о пуф, откинувшись назад, вновь принялась жестоко хлестать девушку, обрушивая плеть на наиболее уязвимые места — внутреннюю поверхность бедер и промежность, что вызывало у несчастной восхитительные конвульсивные подергивания.

Чтобы они мне не мешали, я крепко обхватил ладонями белокурую головку, так что теперь она могла двигаться лишь взад-вперед — именно это мне и требовалось, чтобы довершить наслаждение.

Вечером следующего дня, явившись к Клэр на улицу Жакоб, я увидел ее в излюбленном домашнем наряде: облегающих черных брюках и тонком черном свитере.

Ее прием показался мне довольно холодным — хотя, впрочем, не более чем обычно. Только находясь вдали от нее, я представлял ее себе менее неприступной. Мы сели в кресла. Я не стал спрашивать, где маленькая Энн.

Мы обменялись какими-то незначительными фразами.

— Становится все теплее, — заметил я. — Можно подумать, что сейчас самая середина августа.

Клэр взглянула на меня со своим загадочным, слегка надменным видом, так хорошо мне знакомым. Затем ей в голову внезапно пришла какая-то идея, и она, улыбнувшись мне дружелюбной, хотя и ироничной улыбкой, ответила:

— Мне жаль, мой дорогой друг, что нам приходится оставаться одетыми. Но у нас такие роли… вы же понимаете… это необходимо.

Это «у нас» звучало хорошим предзнаменованием.

— Верно, — ответил я, — действительно необходимо… Особенно для вас, не так ли?

— Да, возможно, особенно для меня, — легко согласилась Клэр.

В этих словах проскользнуло легкое сожаление. Одновременно ее взгляд затуманился и стал уже не таким жестким. Мне снова показалось, что я чувствую, как в ней пробуждаются другие искушения.

Такой она была красивее, гораздо красивее… Я рискнул сделать ей намек:

— А в этом костюме вам никогда не было жарко?

В лице Клэр ничего не изменилось; но мало-помалу его черты стали жестче. Затем в уголках глаз появились морщинки, а губы сложились в удивленно-презрительную гримаску:

— Нет, никогда, — ответила она.

Потом встала с кресла и добавила:

— Девочка, должно быть, уже готова. Следуйте за мной.

К ней снова вернулась прежняя уверенность.

Дверь, которую она отворила без стука, вела в помещение, где я еще никогда не был. Это оказалась ванная комната.

Ее большие размеры и роскошная обстановка, столь непривычная в старых меблированных домах, явно указывали на недавнее переоборудование, устроенное, скорее всего, самой Клэр. Должно быть, она пожертвовала ради этого одной из жилых комнат.

Я был поражен, увидев, кроме сантехники из бледно-голубого фарфора, обычный диван в углу. Ванна стояла перпендикулярно ему сбоку, у дальней стены. Она была широкая, тоже голубая, облицованная, как и стены, белой квадратной плиткой.

Маленькая Энн стояла в ванне, лицом к двери, и намыливалась обеими руками.

Она тут же инстинктивно прижала ладони с растопыренными пальцами к груди и низу живота, чтобы хоть как-то прикрыть их. Но достаточно было лишь одного взгляда ее хозяйки, чтобы она тотчас же отказалась от этого стыдливого жеста. Она опустила маленькие руки одну за другой, неохотно и боязливо, и осталась стоять, вытянув их вдоль тела и опустив голову.

Ее бело-розовая кожа блестела от мыльной пены, которая местами собиралась в густые белые ручейки. Нежные округлости ее тела так настойчиво призывали коснуться их, что можно было заранее ощутить эту влажную липкую упругость плоти, постоянно выскальзывающей из рук.

Клэр указала мне на диван, где я вытянулся, опираясь на локоть. Сама она уселась боком на край ванны и бросила своей подруге, все еще стоявшей неподвижно:

— Ну, продолжай же!

Девушка снова принялась намыливаться. Но Клэр, которой показалось, что она делает это уже не так старательно, принялась командовать, указывая, какие места нужно потереть и какие позы при этом принимать (как бы для того, чтобы легче до них дотянуться), а также регулируя протяженность и быстроту малейшего прикосновения.

Все тело было намылено, включая самые потайные уголки. Повернуться лицом или спиной, наклониться или выпрямиться, поднять ногу или широко раздвинуть бедра, закинуть руки за голову, потереть шею и грудь или расселину между ягодиц, — все эти распоряжения Энн пришлось выполнить. Клэр, разумеется, получала удовольствие, заставляя ее повторять самые интимные и непристойные движения.

Два-три раза она даже помогла Энн ловкими пальцами, под предлогом наглядного пояснения своих требований. Она выполняла эту работу со всей серьезностью и тщательностью, что отчасти скрывало ее нарастающее возбуждение. Однако я без труда заметил, что она говорит и обращается со своей воспитанницей все более грубо.

А бедная девочка исправно демонстрировала покорность, даже когда ей подолгу приходилось стоять в неудобной позе, терпеть грубое вторжение пальцев Клэр или раскрываться самым живописным образом.

Когда она наконец опустилась в воду, Клэр, засучив рукава, наклонилась над ванной, чтобы самой вымыть остатки мыльной пены из самых сокровенных уголков. Она делала это нарочито медленно, растягивая удовольствие. Тело ее подруги, погруженное в воду, отвечало на малейшие прикосновения, поворачивалось в разные стороны, вытягиваясь и сжимаясь, раскрываясь и закрываясь с гибкой уступчивостью.

Я тоже подался к ванне, не вставая с дивана. Голова Энн оказалась совсем близко от меня. Ее хозяйка, покончив со своим занятием, обхватила девушку за шею и сильно сдавила ее, сделав вид, что собирается окунуть Энн с головой в воду.

Клэр улыбалась; но в зеленых глазах Энн промелькнул отблеск неподдельного страха.

Однако она повиновалась приказу закрыть глаза и убрать руки за спину, чтобы лучше изобразить беззащитную жертву… И Клэр осторожно продолжала опускать ее голову под воду…

Энн подчинялась безо всякого сопротивления.

Только в этот момент я обратил внимание на руки Клэр. Они были очень красивы, как я уже говорил; но тем не менее я не ожидал, что они окажутся настолько изящны.

Но Клэр быстро заметила, что я смотрю на нее, а не на ее жертву. Она тоже пристально посмотрела на меня, заставив опустить глаза.

Я улыбнулся ей… Потом сказал, что у нее очень красивые руки.

Она разжала пальцы и выпрямилась. Как легко было предугадать, ее замешательство привело лишь к тому, что она стала еще более жестока к маленькой Энн.

— Поднимайся! — приказала она.