Руиз теснее прижался к Ласе. Боб Пикуль попытался его оторвать, но безуспешно.

— Послушай, Ласа, — сказал надсмотрщик, — разве это достойно?

Полуотец Руиза Релито заговорил:

— А что достойного в воровстве детей, Пикуль?

Голос Релито, обычно жесткий, теперь, казалось, проходил через кучу камней, набившихся в глотку.

Боб Пикуль отпустил Руиза и повернулся к Релито.

— Воровство детей, говоришь? Как же может Лорд Баллисте воровать то, что уже принадлежит ему? Менее щедрый хозяин давно бы разобрал вашу семейку по кусочкам и перераспределил на более эффективные производственные единицы, как я ему много раз советовал. Вместо этого он милостив.

— Да, милостив, — горько рассмеялся Релито.

Узкое лицо Боба Пикуля покраснело, а глаза опасно заблестели.

— Хватит, — сказал он.

Он схватил Руиза за руку и грубо оторвал его от Ласы, которая упала на колени, словно что-то в ней сломалось.

Тут воспоминание разлетелось в клочья и уплыло прочь в темноту. Накер все еще тихо лежал в иле на дне сознания Руиза. Крестьянский мальчик, обычный раб, — подивился Накер. Кто бы мог догадаться? Нелепость этого каждый раз развлекала Накера, когда он погружался в сознание Руиза.

Прошло много времени, прежде чем еще одно воспоминание-веха приплыло достаточно близко, чтобы его стимулировать, оно было достаточно длинным, чтобы Накер успел испугаться, как бы одна из нитей-щупалец послания-на-задание Лиги не притронулась бы к нему и не спровоцировала бы на включение смертную сеть, прежде чем он смог бы убраться прочь. Или же что его могут атаковать огромные хищные нейронные схемы, умело порожденные Руизом для того, чтобы защитить его мнемонической океан от грубого вторжения. Но ничто не касалось его, и в конце концов Накер выпустил еще один стимулирующий заряд. Он взорвался еще об одно воспоминание: Руиз уже почти превратился в мужчину.

На Руизе были те самые нарядные одежды, которые покойный Боб Пикуль обещал ему столько лет назад, и он скорчился по правую руку от Лорда Баллисте. Но больше ничего не было в том порядке, в каком должно было быть. Перед парчового камзола Руиза затвердел от засыхающей крови, крови последнего раба-охранника Лорда. Сонический нож булькал в руке Руиза, передавая свое голодное жужжание его руке.

Они прятались в маленьком проходе комнаты для аудиенций Лорда Баллисте. Лорд Баллисте ласкал инкрустированный драгоценными камнями карабин-ломовик, перекидывая его из руки в руку. Лорд постарел и ослаб душой и телом. Его губы, посиневшие от больной печени, дрожали, дыхание со свистом вырывалось из иссохшей груди.

Лорд бесконечно что-то шепотом кудахтал, пока они затаились в ожидании.

— Когда они тут окажутся, когда они сюда доберутся, тогда мы посмотрим, а, Руиз, мы посмотрим… Мне мороженого хочется, свеженького, лимонного хорошо бы… А почему ты в красном?

Лорд продолжал болтать, но Руиз не обращал на него внимания. Он напрягал уши, прислушиваясь, какие звуки еще будут раздаваться, теперь, когда самые громкие взрывы смолкли. Вольные стрелки-освободители уже покончили с делами внизу, и в любой момент они могли появиться, чтобы завершить свой контракт с бывшими рабами Лорда Баллисте.

Лорд Баллисте шептал все более настойчиво:

— Ну, Руиз, скажешь ты мне или нет? Я же с ними хорошо обращался, я соблюдал приличия. Как же это так, что они обратились против меня и пожирают меня?

Руиз не отвечал. Он услышал осторожное клацанье шагов в комнате аудиенций.

— А ну, тихо, Лорд. Может, они нас тут не найдут, если мы совсем притихнем.

— Да-да, ты прав, молодой Руиз, ты единственный, кто остался верен.

К счастью, Лорд Баллисте заткнул пасть.

Прошло долгое томительное время. Было тихо. Потом гобелены, которые прикрывали проход, зашевелились. Секунду спустя один из освободителей медленно отвел гобелен в сторону дулом полузаряженного дротикового ружья. Это был крупный гибкий человек в потрепанной и поцарапанной угольной броне, и он последовал за дулом своего ружья с плавностью и легкостью ласки, которая проскальзывает в крысиную нору. Руиз застыл совершенно неподвижно, надеясь, что он и Лорд хорошо спрятались за пыльной грудой стульев, поставленных один на другой у дальней стены темного прохода.

На протяжении шести ударов сердца человек стоял совершенно неподвижно, потом он повернулся, чтобы уйти, и Руиз приготовился медленно выпустить воздух, который он так долго задерживал в груди.

В этот момент Лорд Баллисте решил подняться и выстрелить из своего церемониального карабина. Взрыв разнес ногу освободителя. Сила удара развернула человека, и он выпустил из рук оружие. Он соскользнул вниз по стене.

Лорд рассмеялся и шутливо прицелился снова своим ружьем.

Руиз принял решение.

Он встал и всадил лезвие своего сонического ножа в длинный череп Лорда, как раз впереди уха. Карабин со стуком упал на пол. Руиз дернул нож, он с ревом вышел из черепа Лорда, разбрызгивая вокруг разжижившиеся мозги, превратившиеся в тонкую дымку, которая нимбом окружила голову Лорда на то мгновение, когда он упал и умер.

В следующий миг еще двое освободителей вкатились под гобелены, готовые стрелять. «Подождите!» — резко сказал раненый, и они застыли. Сдержанность, которую Руиз посчитал необходимой при каких-то обстоятельствах. Но оба ружья и две пары глаз нацелились на Руиза, пока он выключал свой нож, откладывая его в сторону, и потом скрестил руки на голове, встав абсолютно неподвижно.

Раненый посмотрел вниз на свою раздробленную ногу, потом снова на Руиза.

— Тебе понадобится новая работа, — сказал он. — Если мы остановим кровотечение, может, я ее тебе и дам.

Накер почувствовал, как через все его естество, сосредоточившееся в щупе, пробежала дрожь. Каждый раз, когда Руиз Ав приходил к нему, Накер касался этого воспоминания. И каждый раз Накер находил его очень тревожным. То решение, которое Руиз принял, было абсолютно правильно. Это было единственное решение, которое могло дать ему хоть какой-то шанс выжить. Нет, Руиза нельзя было судить ни на этических, ни на практических основаниях за его предательство бывшего Лорда-рабовладельца. Скорее, та скорость, с которой Руиз поменял свои ценности, тревожила и заставляла холодеть. Накер в первый раз понял, что Руиз может отреагировать с такой же молниеносной губительностью, если он и Накер когда-нибудь окажутся по разные стороны баррикады.

Накер полагал, что именно от освободителей Руиз усвоил основы своего ремесла: устрашение, пытки, убийства. Вероятно, освободители были хорошими учителями, но Накер был уверен, что Руиз был особенно понятливым и способным учеником. Накер вспомнил экономную ловкость, с которой Руиз уничтожил волков, странный огонь при этом в глазах Руиза.

Эти мысли не давали сосредоточиться Накеру, поэтому он постарался отрешиться от них. Он снова ждал, пока целая гроздь вех-воспоминаний не приплыла в поле действия. Накер по очереди активизировал их быстренько, уже не обращая внимания на содержание, только имея в виду хронологию.

Последнее воспоминание, которого коснулся Накер, было мелочью, которая мелькала среди более глубоких течений, быстрое и неуловимое. Накеру показалось, что Руиз оставил это воспоминание незащищенным, словно надеялся, что оно умрет. Но память была слишком сильна, слишком деятельна, воспоминание было таким ключевым для человека, которым стал Руиз. Поэтому любопытство Накера проснулось.

Руиз ждал смерти. Мысли его были замедленны, слабо оформлены. Он проваливался в безответную трясину своего угасающего тела. Поэтому солнце Линии уже не палило его так свирепо и немилосердно, как три дня назад, когда линианцы прикрутили его к игольному дереву. Боль уже не была непосредственной, когда шипы дерева пробирались все глубже и глубже в его тело. Время от времени шип проникал в очередной чувствительный орган, и Руиз несколько секунд извивался, пока не истощались небольшие запасы его сил. Но кричать он уже перестал.