Он оказался на поверку много умнее советчиков и пророков.

– Только условимся сразу, – выпалил Дил, едва его спина коснулась спинки кресла, – все начистоту и без обиняков!

Иван усмехнулся. Он ожидал совсем другого, он думал, что Дил сейчас ему заявит менторским тоном: «Ваня, можешь ничего не говорить, я сам все знаю... и не советую». А потому он потянулся к стойке-столу, набрал шифр, щелкнул задвижкой и вытащил стопку мнемограмм.

Дилу Бронксу не надо было ничего объяснять. Он сам мог объяснить, что к чему, когда дело доходило до космографии. И потому он, лишь бегло взглянув сначала на мнемограммы, потом на Ивана, присвистнул и впервые за время их встречи сомкнул свои толстенные синюшного цвета губы.

– Ваня, ты сокрушался, только что – о моих монетах, об этой жалкой кучке, – сказал он с расстановкой, будто говорил с недоумком, – а ты знаешь, сколько тебе надо будет, чтоб сигануть в эту дыру?!

Иван не ответил.

– Толик со мной сязывался, жаловался на тебя, дескать, всю кровь из жил высосал! – продолжал Бронкс. – И ведь это правда, Ваня! Я видал твои баки, я все понимаю – из-за тебя Толик всех посадил лет на пять на сухой паек, до тебя это доходит?

– Брось, Дил! Я не на прогулку собираюсь. Мне нужен возвратник! – Иван решил брать быка за рога.

Но Бронкс не отозвался. Он все больше выкатывал свои и без того выкаченные глаза, казалось, что они вот-вот вывалятся или лопнут.

– Это же больше, чем полмиллиарда монет, Ваня! Нет, как лицо частнособственническое, я тебя не понимаю. По-моему, ты просто дурак, Ваня!

Ну вот, начинается снова, подумалось Ивану. Он включил обзор. Капсула подходила к обсерватории. Ах, что это была за обсерватория, что за игрушечка! Иван много чего повидал, но таких ухоженных и до предела нашпигованных даже снаружи всякой всячиной станций он не видывал. И впрямь Дил Бронкс был прирожденным хозяином. Обычные и радиотелескопы торчали во все стороны будто стволы орудий крейсера, локатор выпирал, казалось, из локатора, немыслимые хитросплетения солнечных батарей раскинулись на десятки километров чуть ли не во все стороны от станции, но они ничего не заслоняли.

– все было фантастически гармонично, даже не верилось! Теперь пришла очередь присвистнуть Ивану.

– Дам я тебе возвратник, дам, – вдруг обиженно проворчал Бронкс. Но сквозь обиду проступало иное – он явно видел, какой сногсшибательный эффект произвела на гостя его обсерватория, а потому и прятал настоящие чувства за показными.

Иван сразу же оторвался от экранов.

– На вот, держи! – Бронкс протянул ему плоский диск на ремешке. – Я не зря прихватил – думал, чего будет у парня душа болеть, надо сразу дать, чтоб не мучился. Держи!

Иван взял диск в руку, пригляделся – фирменных знаков что-то не было видно: и не разберешь, где сработан – за океаном, в Европе, России.

– Какая модель? – спросил он вместо благодарности.

– Последняя, – махнул рукой Бронкс, – если не нравится, давай назад.

– Нет, что ты, Дил! Я тебе очень благодарен. Ты сам не представляешь, как меня выручил! – опомнился Иван.

– Да чего там! – Бронкс снова улыбался от уха до уха. – Я же тебе не просто так даю.

– А как же?

– Ну-у, привезешь чего-нибудь оттуда, – после некоторых раздумий ответил Бронкс.

– Например?

– Да не морочь ты мне голову, Ваня! Чего попадется под руку, то и привезешь! Так что ты того, не думай, что я благотворительностью промышлять начал, нет, Ваня, у частнособственнических акул навроде меня на уме одно – нажива!

Иван расхохотался, хлопнул Бронкса по массивному обтянутому титанопластиковой тканью плечу.

– Годится, Дил! – сказал он. – Ну, а коли не вернусь, считай, что ты прогорел!

– Еще бы!

Капсулу чуть качнуло. Они пристыковывались к приемному узлу обсерватории. Дверь сразу же распахнулась, в капсулу влетело шесть, а и то восемь, многоногих и многоруких биокиберов. Они засуетились, замельтешили, подхватили на руки и Ивана, и Дила Бронкса, и понесли их в обсерваторию с таким видом, будто несли героев-триумфаторов, вернувшихся на родину.

На ходу Иван сунул диск с ремешком за пазуху. И подумал – не окажется ли гостеприимство Дила чересчур навязчивым. Биокиберы несли их не спеша, торжественно. Ивану хотелось поднять руку и поприветствовать незримые толпы встречающих, в такой роли он еще не выступал, не доводилось, но был в ней особый вкус, изыск.

Внутри станция была ухожена не менее, чем снаружи. А встречать их вышла одна только Таека, жена и помощница Бронкса. Была она крошечного роста, неулыбчива и замкнута. Ей как никому другому шла роль затворницы на этой обсерватории. Таека поздоровалась и тут же выскользнула из огромного сферического приемного зала, такого лишнего на научно-исследовательской станции, но вполне уместного в частном космодворце.

– Вот так и живем, Ваня, учись! – сказал Дил без назидательства, добродушно, но все же с подтекстом. – А ты, небось так ничего и не скопил, ничем не обзавелся, да?

– Что правда, то правда, – вынужден был признаться Иван. – Даже наоборот, многое утратил.

Они помолчали минуту – в память о Свете. Дил знал ее, ценил – а он разбирался в женщинах.

Но долго грустить не полагалось.

– Ладно, сейчас с дорожки обмоемся, и за стол! – заявил Бронкс тоном, не терпящим возражений.

Часа полтора они парились в прекрасной и самой натуральной русской бане, выскакивая наружу, плюхаясь в псевдоснег, почти не отличающийся от настоящего земного снега, ныряя в прорубь, выскакивая будто осатанелые обратно.

– А вот глубина не та! – выкрикнул Иван в запале. – Надо, чтоб до дна – метров шесть было, тогда самый смак!

– Да ладно, – Дил не обиделся. Он видел, что гостю все нравится.

Еще бы, у кого на станции найдешь такое: зальчик – сто на сто метров, в нем травяной покров, тут же снег, полынья, а посредине чудо-чудесное: срубленная из настоящих земных бревен русская банька с печкой, со всем, что полагается... Нет, умел Дил Бронкс жить!

– А это у тебя чего? – Ваня, никак уверовал?

Иван прикрыл рукой крестик. Не стал отвечать на шутку. Он знал, что Дил охальник, безбожник и насмешник. Только в этот раз тот не стал зубоскалить, наоборот надул свои пухлые губы и изрек:

– Понимаю, Ваня. Ежели бы я шел на такое дело, я б в чего угодно уверовал... Но вот поможет ли?! Ну ладно, ладно, не серчай!

Когда они уселись за богатый и необъятный стол в следующем зале, зале – столовой, к ним присоединился еще один старый знакомый – Серж Синицки, который, как выяснилось, работал на станции без малого два года. Ивана он встретил без восторга, спокойно. Сначала даже не узнал. Лишь потом раскинул руки, широко – широко раскинул... но не обнял однокашника, а тут же опустил их. Точно так же сошла с узких губ улыбка.

– О-о! – воскликнул Серж. – Это есть ти, Ванья? Майн готт?! Якой шорт приносиль тэба сьюда?!

Иван видел, что Серега Синицкий, уроженец Новорыбинска, обасурманился окончательно, до беспамятства и полуутраты языка. Но корить за это не счел нужным. К тому же, Серега мог просто придуриваться, он частенько чудачил – хорошая была пара астрофизиков на Дубль-Биге-Четвертом! Негр Бронкс говорил на чистейшем русском – недаром в Школе заколачивали в головы слушателей все существующие языки, заколачивали на уровне перехода к подсознанию, так что не вытравишь. Но русскому Сереге Синицкому его родного языка не внедряли в мозг искуственными методами, и потому, что осталось с детства и юности, то осталось, а чего не осталось – увы!

– Какой погод есть родина? – поинтересовался Серж.

Иван сжал ему предплечье, заглянул в глаза.

– На родине, Серый, всегда хорошая погода. Жаль ты этого так и не понял!

Серж и сейчас ничего не понял. Но когда Бронкс в двух словах, рассказал об Иване, Серж сбегал к себе в каюту и приволок целый мешок всякой всячины.

– Их тэбе есть брать, Ванья, – проговорил он и прослезился.

Иван хотел было заглянуть в мешок. Но Серж его оторвал.