- Я чувствую отряд, - говорит Тораф, глядя на глубину. Он замирает, за долю секунды переходя из режима “Ромео” в режим “Ищейка”. - Ищейки из обоих домов. Архивы из обоих домов. Все собрались вместе, направляясь сюда, - он бросает взгляд на Галена и Грома, значение которого я не понимаю. - Полагаю, они должны были ждать вашего возвращения.

Гром кивает.

- Мы должны поторопиться, - говорит он маме.

Мама обнимает меня опять, во взгляде спешка. Даже если и так, она же в своей естественной среде. В виде Сирены. Рядом с мужчиной, которого всегда любила. Она чувствует себя уютно в воде. Красивая. Интересно, было ли ей достаточно человеческой жизни? Сомневаюсь. Я и представить себе не могу, как приготовление кофе, работа в две смены и покраска гостиной может сравнится с этим. С тем, что у нее есть в воде.

- Я люблю тебя милая, - говорит она. - Я скоро вернусь.

Я хочу процитировать какие-то известные слова, но дело в том, что я не знаю никаких знаменитостей, кто сказал бы подобное и не вернулся. Просто кажется, что сейчас один из тех классических моментов, когда в кино зрители чувствуют, что должно произойти что-то плохое.

И через меня пробежало именно такое ощущение сейчас.

Как только оно отпускает меня, Гален хватает меня за руку и я даже не успеваю охнуть, как он тянет меня на поверхность и на берег, делая паузу только для того, чтобы вытащить пару плавок из-под своей любимой скалы, куда прятал их всего десяток минут назад.

Я знакома с заведенным порядком и отворачиваюсь, пока он натягивает плавки, и не теряя больше времени, Гален вытаскивает меня на пляж и далее тянет к песчаным дюнам перед моим домом.

- А что мы собираемся делать? - спрашиваю я. Его ноги длиннее моих, и когда он делает два шага, мне приходится делать три, так что для меня это скорее бег, чем прогулка.

Он останавливается у дюн.

- Я делаю то, что других не касается.

Затем он притягивает меня ближе и обрушивается на меня в поцелуе. Теперь я понимаю, почему он не хотел, чтоб кто-то видел этот поцелуй. Я тоже не хотела бы, чтобы его кто-то увидел, особенно если среди зрителей моя мама. Это наш первый поцелуй после того, как он объявил, что хочет взять меня в жены. Этот поцелуй - обещание всего, что будет дальше.

Когда он отстраняется, я чувствую себя опьяненной и восхищенной, взволнованной и испытывающей жажду, которая навряд когда-либо будет удовлетворена полностью. Гален выглядит таким же.

- Наверное, мне не стоило этого делать, - выдавливает он. - Теперь мне будет раз в пятьдесят сложнее тебя покинуть.

Моя голова оказывается у него под подбородком и он крепко обнимает меня, вплоть до того момента, как наше дыхание возвращается в норму. Я не спеша вдыхаю его запах, наслаждаюсь его теплом, жесткими очертаниями его… ну, его всего. Это так несправедливо, что он должен уйти, не успев вернутся. У нас не было достаточно времени, чтобы поговорить по пути домой. У нас ни на что не было времени.

- Эмма, - бормочет он. - Море сейчас не безопасно для тебя. Пожалуйста, не заходи в него. Пожалуйста!

- Я не буду.

Я и в самом деле не буду. Он ведь сказал “пожалуйста”, в конце концов.

Он приподымает мой подбородок пальцем. В его взгляде читается нежность и доброта в каждом слове, ну и капелька шутки.

- И веди конспект по математике старательно, или я буду вынужден списывать у тебя и по какой-то дурацкой причине, чувствовать себя виноватым.

Интересно, что Гром, король Тритона, подумал бы об этом. Ведь Гален, по существу, только что заявил о своем намерении продолжать делать человеческие вещи.

Гален касается губами моего лба, а потом отстраняется и ведет меня обратно к воде. Все мое тело кажется холоднее градусов на десять, когда он отпускает меня - и температура воздуха здесь не причем.

Мы присоединяемся к другим как раз вовремя, чтобы увидеть, как Рейна бросается на шею Торафу. Я не могу удержаться от улыбки, когда они целуются. Это как смотреть “Красавицу и Чудовище”. И Тораф при этом не Чудовище.

Затем мы с Рейной наблюдаем, как четыре плавника - весь наш мир - уплывают от нас. Когда их силуэты растворяются в темной воде, мои нервы почти на пределе.

- Ты все еще чувствуешь их? - спрашиваю я Рейну. Будучи наполовину человеком, мои способности зондирования только в половину так сильны, как у полнокровной Сирены.

Она закатывает глаза, глядя на меня.

Я решаю поступить правильно и не подкалывать ее сейчас. На Рейну сейчас многое навалилось. С прибытием мамы на территорию Тритона, там, наверное, начнется безумие, так как мама недавно восстала из мертвых и прочее, а ее муж, Тораф, будет в самом центре этого безумия, когда все случится. Да, и ее совсем не устраивает статус няньки для малышки Эммы. Она терпеть не может оставаться в стороне.

- Ты думаешь, твоя сумасшедшая мамочка опять возьмется за старое? - она поворачивается ко мне. - Разве не поэтому ты спрашиваешь?

Ааа, так она все еще злится на маму из-за всех неприятностей по ее вине. Они действительно друг друга недолюбливают.

- Потому что на хвостах нет карманов. И у нее нет всех этих удобных местечек, где можно припрятать другой нож.

- Моя мама не прятала нож, Рейна. Она его мыла. Гален застал ее врасплох. Он нас обеих застал врасплох. Это был рефлекс, вот и все.

Я с вызовом смотрю на нее, но она бросает мне всего лишь испепеляющий взгляд, оставляя свое лицемерие при себе. Мы обе знаем - это дерьмовое оправдание ничем не лучше тех, которыми обычно от нее отделывается Тораф.

К тому же, это действительно был рефлекс. Мама и правда думала, что я в опасности, решив, что Гален собирается ее арестовать как Сирену-беглянку. Она должна была передумать целую кучу вещей за те две секунды, между ее реакцией и словами Галена: “Вам придется многое объяснить, Налия”.

Я была поражена не меньше остальных, когда она вытащила нож из мыльной воды и бросилась с ним на Галена. Так поражена, что и на дюйм не сдвинулась со своего места, не попытавшись помочь ни Галену, ни маме. И не повернула наконечник гарпуна Рейны в правильном направлении, чтобы она смогла выстрелить хотя бы в кухню, вместо ни в чем неповинного дивана.

Может быть, Рейна до сих пор зла, вспоминая это. Может быть, она думает, что я должна была помочь.

Может мне и стоило бы выбить все эти сопли из нее в конце концов.

Вместо этого, я спрашиваю:

- И что теперь?

Рейна нахмурилась.

- А теперь мы подождем.

Рейна поворачивается к берегу и направляется к нему так медленно, что первое, о чем я подумала - она поджидает меня, позволяя мне догнать ее. Даже против сильного течения, без хвоста, я добираюсь до нее за пару секунд. Но Рейна вообще не обращает на меня внимания. На самом деле, она даже не плывет. Когда я подплываю к ней, она расслабленно дрейфует под водой, уступая силе течения. Ее бархатный серебряный плавник, который обычно мало чем отличается от мощного, энергичного хвоста акулы, сейчас выглядит, как колыхающийся в воде кусок водоросли.

Рейна, которая всегда стойкая, упрямая и боевая. Рейна, которая выбила бы из меня всю дурь, скажи я ей, что ее хвост похож на водоросли.

Когда я достигаю берега, я все еще могу видеть, как ее тень плывет чуть ниже поверхности. И я решаю, что если Рейна волнуется, то и мне следовало бы побеспокоиться.

 Гален и вправду не волновался до тех пор, пока не ощутил размера полчища Сирен, плывущих по направлению к ним. Вплоть до этого момента, он беспокоился только об Эмме. Что она думает обо всем этом. О примирении ее матери с Громом. И чем она займется, пока их нет рядом с ней. Сдержит ли свое обещание держаться подальше от воды.

И … мысленно он путешествует обратно к их поцелую между песчаных дюн. Вспоминать вкус Эммы, смешанный со вкусом соленой воды - своего рода утонченная пытка. Именно такое сочетание он сохранил в памяти. Вода и берег. Мир Сирен и мир людей. Любовь к своему роду и любовь к Эмме.