До того, как я не начинаю падать. Я кричу.

— Ш-ш-ш. Все в порядке, Эмма. Я всего лишь сел. Ты на моих коленях, — он поглаживает мои волосы и качает меня взад-вперед. — Что-то с твоей головой? Скажи, что я могу сделать.

Когда я киваю в его грудь, слезы на щеках впитываются в его рубашку.

— Должно быть, что-то с головой. Прежде со мной такого не случалось.

— Не плачь, пожалуйста, Эмма.

Он вздрагивает, когда я хихикаю в его рубашку. И в качестве наказания, голову пронзает сильная боль.

— Держу пари, ты уже жалеешь о том, что привел меня сюда, — говорю я.

Он расслабляется.

— Я бы так не сказал.

Его голос, как бальзам. В объятьях его умелых рук, мое тело расслабляется, находясь вне моего контроля. Паника утекает из меня, как вода из разбитой вазы. Мои глаза отказываются открываться.

— Я немного устала.

— Стоит ли тебе спать? Все, что я читал о травмах головы, так это то, что ты не должна засыпать, — даже когда он это говорит, он позволяет вытянуть мои ноги поближе, прижаться плечом под мышку и подвинуться выше на его коленях. Он закрепляет мое новое положение напряженными руками. Жар медленно закипает между нами и охватывает меня, как зимнее пальто. Прижиматься к скульптурному блоку гранита просто не может быть более комфортным.

— Я думаю, все это верно, но только сразу после травмы. Сейчас же я уверена, что могу поспать. В смысле, я же спала прошлой ночью, так ведь? Серьезно, сейчас у меня навряд ли выйдет не уснуть.

— Но... ты ведь не теряешь сознание, а просто спишь? В этом есть разница.

Я снова зеваю.

— Спать. Возможно, мне просто нужно поспать.

Он кивает в мои волосы.

— Сегодня ты выглядела уставшей после школы.

— Теперь ты можешь положить меня на кушетку.

Он не двигается, просто продолжает качать меня. Все еще само внимание, будто поблизости скользкий склон.

— Гален?

— Хмм?

— Ты уже можешь отпустить меня.

— Я еще не готов, — он еще крепче прижимает меня.

— Ты не должен обнимать...

— Эмма? Ты меня слышишь?

— А, да. Я прекрасно могу слышать. Я только лишь не могу видеть...

— Так уже лучше. На мгновение, я подумал, ты, возможно, не слышала меня, когда я сказал, что еще не готов.

— Болван.

Он смеется в мои волосы.

— Засыпай.

Это последнее, что я запоминаю.

* * *

Из плохого: он больше меня не держит. Из хорошего: я снова могу видеть. Я осматриваю комнату, но еще не пытаюсь принять сидячее положение. Похоже, что я все еще в доме у Галена. Все в этой комнате кричит о роскоши. Предметы искусства, которые должны быть дорогими уже только из-за своего уродства. Необычной формы мебель, изготовленная чисто для броскости, а не для комфорта. На стене над камином огромный телевизор с плоским экраном. На меня накинуто кашемировое одеяло, такое мягкое, что не потревожило бы и наихудший солнечный ожог. Ах да, и еще вид на пляж. Во всю заднюю стену дома стеклянное окно. Никаких тебе дюн, закрывающих обзор. Даже лежа, я вижу набегающие волны и собирающийся в отдалении шторм.

Садиться — огромная ошибка по двум причинам. Во-первых, это заставляет голову пульсировать, и перед глазами мелькают пятна. Во-вторых, это заставляет кого-то закричать.

— Гааааааален!

Бормоча, я прикрываю уши и уединяюсь в кашемировой пещере.

— Трезубец Тритона, Рейна, ты ее разбудишь!

Рейна? Фан-черт-возьми-тастика. Грубиянка-сестра Галена. Но голос принадлежал не ему. Может, у него есть еще и брат?

— Она уже проснулась, перегар ты кальмарий. С чего бы еще я его звала?

— Хорошо, но его здесь нет, принцесса.

Я слышу шарканье и любопытство практически одолевает меня настолько, чтобы выглянуть из-под одеяла. Но вместо этого, одеяло и так слетает у меня с лица. Рейна пристально смотрит на меня и тычет пальцем.

— Видишь? Я же говорила тебе, она проснулась.

Парень рядом с ней качает головой и наклоняется ко мне.

— Эмма? — я в шоке, увидев еще одну пару фиолетовых глаз. И, конечно, этот парень тоже хорош — не так великолепен, как Гален, но правда, кто же он? — с такими же густыми черными волосами и оливковой кожей, как Рейна и ее брат.

В ответ я киваю.

— Эмма, я Тораф. И думаю, ты уже знаешь Рейну?

Тораф? Родители правда назвали его "Тораф"? Но я ничего не спрашиваю, только киваю.

— Слушай, ты не должна вставать или вообще что-нибудь делать. Гален просто... э... пошел поплавать. Он совсем скоро вернется.

Я смотрю между ними на пляж. И качаю головой.

— Что? Что не так, Эмма? — беспокоится он. Мне нравится Тораф. Он, кажется, искренне заботится обо мне, хоть никогда и не видел меня прежде. Рейна же выглядит так, будто хочет надавать мне по голове и закончить то, что не доделала дверь кафетерия.

— Шторм, — выдавливаю я. От одного слова у меня перед глазами снова расплываются цветные пятна.

Тораф улыбается.

— Он вернется до начала бури. Могу я принести тебе чего-нибудь? Что-нибудь поесть? Попить?

— Вызвать такси? — вставляет Рейна.

— Иди-ка ты на кухню, Рейна, — обращается он к ней. — Или ты уже готова поискать остров?

Не уверена, где здесь находится кухня, но кажется, она топала туда целых минут пять. Как на меня, поиск острова — не такое уж ужасное наказание за грубость. Но пока моя голова не в лучшем состоянии для соображений, поверю ему на слово. К тому же, всегда есть возможность, что я смогу сама понять, что он имел в виду.

— Ты не против, если я сяду? — спрашивает Тораф.

Я качаю головой. Он присаживается на краешек дивана, поправляя мне плед. Надеюсь, он примет мой кивок за "спасибо".

Он наклоняется ко мне и шепчет:

— Слушай, Эмма. Пока Гален не вернулся. Я хотел кое-что у тебя спросить. Нет, не волнуйся, это вопрос на "да" или "нет". Не нужно разговаривать.

Надеюсь, мой кивок он принимает за "Да, конечно. Ты очень мил".

Он оглядывается по сторонам, словно собирается меня ограбить, а не задать вопрос.

— Ты чувствуешь...э... покалывание... когда Гален вблизи тебя?

В этот раз, надеюсь, он сочтет он мои широко раскрытые глаза и энергичный кивок за "ОБожеТыМой, как ты об этом узнал?"

— Я так и знал! — не удерживается он. — Слушай, буду тебе очень благодарен, если ты не расскажешь об этом Галену. Вам обоим будет лучше, если он додумается до этого сам. Обещаешь?

Я киваю. Надеюсь, он поймет его как "Это был самый странный сон в моей жизни".

И все погружается во тьму.

* * *

Мне не нужно было открывать глаза, чтобы знать, что буря уже здесь. Дождь сильно бьется о стекла, и раскаты грома оглушают все вокруг. Или, возможно, это урчит мой желудок? Пока сознание проясняется, вспышки света от грозы проникают сквозь веки, как свет от стробоскопа*. (* — светодинамическая установка для дискотеки, использующая вспышки с разной частотой импульсной лампы) Подглядывая через мелкую сеточку одеяла, я открываю глаза. Свет в гостиной выключен, что заставляет меня смотреть на бурю, сверкающую, как фейерверк. Я была бы благодарней, если бы дразнящий запах еды не разыграл мой аппетит.

Когда я сажусь, кашемировый плед соскальзывает на пол. Я держусь ровно и хватаюсь за диван, в ожидании, что комната поплывет вокруг или испарится из моего взора. Я поворачиваю голову из стороны в сторону, вверх и вниз, и кругом. Нет ни головокружения, ни провала, ни пульсации. Вспышка молнии на мгновение освещает комнату, и когда она исчезает, я оборачиваюсь за ней к окну и направляю свой взгляд ей вслед к морю. В отражении на окне я замечаю стоящую позади меня фигуру. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто создает такой большой контур, или кто заставляет меня покрыться мурашками.

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, — говорю я его отражению.

Он перепрыгивает через спинку кушетки и берет меня за подбородок, а затем вертит голову в разные стороны, верх, вниз, вокруг, наблюдая за моей реакцией.