Он повторял этот вопрос снова и снова, встретив любое знакомое лицо. Не в обычае Хироюки было первым заводить разговор, здороваться с первым встречным. Он был известен своей необщительностью. Он сам не мог понять, что заставляло его вести себя таким образом. Собственное поведение смущало его. Как будто он пытался создать у всех этих людей впечатление, что он только и делает, что ходит и ищет свою жену.

Дом Хироюки был на углу двух кварталов; от лавки, в которой он только что был, туда вела прямая дорога. Дом занимал почти весь участок и практически не имел двора. Его лодка, «Хамакуци», стояла на приколе в западном конце порта, в нескольких минутах хода от дома. Два года назад они перестроили и расширили дом. С тех пор старую, первоначальную часть дома они использовали под склад. Хироюки родился и вырос в той части своего дома, где теперь хранил рыбу. За все свои тридцать три года он не жил больше нигде.

– Я пришел!

Сейчас он стоял в дверях своего дома, но никто ему не ответил. Хироюки рассчитывал увидеть до боли знакомое лицо жены в проеме двери, что она ответит на его приветствие, рассеяв тревоги. Тишина слишком быстро развеяла его иллюзии.

Значит, она еще не вернулась.

Он щелкнул языком и пересек гостиную, отодвинув одну из ширм, отделявших от гостиной комнату в традиционном японском стиле.

Его дочь Харуна и его отец Шозо сидели на полу у низкого столика, не сводя друг с друга глаз. Оба они ели булочки с джемом. Хотя Шозо было всего пятьдесят пять лет, глядя на его истощенное тело и седые волосы, ему можно было дать все восемьдесят.

Шозо чуть не погиб в море. Это было двадцать лет назад. Он вывел свою лодку из гавани в спокойную погоду, но ветер внезапно изменился, и на лодку немилосердно обрушились волны, принесенные южным ветром. Его ударило лицом о борт и вышвырнуло в воду. По счастью, он выжил, но в результате этого случая у него стало развиваться старческое слабоумие, постепенно лишившее его разума, памяти и дара речи. Последние несколько лет его жизнь представляла собой монотонный цикл, состоящий из еды, сна и удовлетворения естественных надобностей. Не ясно, было ли это следствием несчастного случая, или просто из-за этого несчастного случая проявились симптомы врожденного умственного расстройства Хироюки и другие члены семьи считали, что болезнь, возможно, была и врожденной. Для такого предположения были основания. У дочери Хироюки Харуны, которой уже исполнилось семь лет, начали проявляться симптомы афазии или чего-то в этом роде.

Она до сих пор нормально развивалась и общалась с окружающими, но последние три месяца не могла как следует говорить и вместо этого издавала какие-то мычащие звуки. Первый месяц она, казалось, еще понимала, что хочет сказать, ей просто трудно было произносить слова. Но однажды она прекратила всякие попытки что-то сказать. Харуна всегда была странным ребенком, и у нее были сложности в школе. Потеряв дар речи, она и в школу перестала ходить. Поскольку свободного времени у них было с избытком, дедушка и внучка сидели вместе, поглощая булочки с джемом. Чтобы чем-то занять ее, достаточно было дать ей булочку с джемом. Семья скоро поняла, что любых хлопот можно избежать, всегда имея в запасе булочки с джемом и давая ей больше, чем она сможет съесть. Хироюки постепенно терял волю, мотивацию – и вообще все, что могло бы наладить жизнь в его семье.

Когда он увидел свою дочь и своего отца, сидящих друг напротив друга в полном молчании и поглощающих булочки с джемом, эта картина навела на него еще большую тоску. Как это бесит – то, что он не может спросить ни у кого из них, вернулась ли его жена, пока его не было дома. «Бесит» не то слово; ему начало казаться, что две темные стены надвигаются на него сверху и снизу, чтобы выдавить из него жизнь. Одной жизнь дал он; другой дал жизнь ему. Сейчас он зажат между ними.

Он закрыл ширму, не в силах больше смотреть на них. Хироюки уже почти примирился с мыслью о том, что ему придется в будущем страдать от того или иного рода умственного расстройства, но, естественно, он предпочитал избегать напоминаний об этом.

«...Ну так куда же, ради всего святого, она делась?»

Хироюки озадаченно сложил руки на груди.

Когда время подошло к пяти часам, его раздражение усилил голод. Его переполняла обида на жену, которая бросила семью на произвол судьбы. Ему не на кого было обрушить гнев, и тот лишь рос и рос.

Единственное, что приходило ему в голову, – это что жена внезапно покинула его. Хироюки сам чувствовал искушение покинуть дом и бросить семью. Разъяренный до предела, он представлял себе, как говорит ей: «Уходи, сука, если хочешь. Но знай: ты убиваешь детей и старика».

Так он, как ребенок, выплеснул свое раздражение и отер слезы с лица тыльной стороной ладони, сжимавшей банку пива.

Он внезапно вспомнил про книгу расходов, которая хранилась на столике на кухне. Разыскав эту книгу, он пролистнул ее, но не нашел ничего необычного. Никаких больших сумм не было израсходовано в последнее время. Если жена действительно покинула его, она сделала это импульсивно, под влиянием внезапного душевного порыва.

В таком случае она вернется, как только этот порыв пройдет. Она уступила мгновенному соблазну, вот и все.

Почувствовав себя несколько лучше, он решил выйти из дома. Он знал бар под названием «Мари», где можно было купить чего-нибудь поесть.

– Возьми пока этих булочек с джемом, – сказал он сыну, надел пару сандалий и ушел.

Хироюки шел по дороге к парку мимо рыболовного порта. Серая вода в открытой гавани была в малиновых отблесках от сумеречного, затянутого облаками неба. Не было ни ветра, ни волн, и лодки без движения стояли на якоре у верфи. Хироюки посмотрел туда, где стояла его собственная лодка.

Даже отсюда он мог ясно разглядеть название лодки «Хамакуци» на ее корпусе. Он остановился. Он чувствовал, как внутри у него все сжалось, и он не знал почему. Его пульс бешено участился; самые темные страхи поднялись откуда-то из глубин его сердца и растеклись по всему телу. Он с трудом сглотнул. Какой-то низкий гул, казалось, наполнил его внутренний слух.

Хироюки сам не понимал, что случилось. Он посмотрел на гавань. Как только он бросил взгляд на свою лодку, он представил себе ее каркас, ее внутреннее устройство. Никто не знал этой лодки лучше, чем он, ведь он пользовался ею годами. Он провел на этой лодке больше времени, чем дома Что же его беспокоило? Его забывчивость с годами все возрастала Иногда он не мог припомнить события вчерашнего дня.

Может быть, он чего-то не закончил на работе, может быть, что-то в лодке нуждалось в ремонте, какую-то снасть он забыл оттуда унести. Он пытался догадаться, не забыл ли он чего-нибудь в этом роде, но разум его оставался пуст.

Он поглядел вперед и увидел слева светящуюся неоновую рекламу – «Мари». Хотя он жаждал найти ответы на свои вопросы, но зашел в бар и закрыл за собой дверь.

– Привет, дорогой!

Барменша лучисто улыбнулась, увидев его в дверях. Он обычно не скупился – и был в этом баре желанным посетителем.

Как только Хироюки услышал голос барменши, беспокойство, снедавшее его, просто исчезло.

Хироюки проснулся, как всегда, чуть раньше трех часов утра. Просыпался он инстинктивно и годами не нуждался в будильнике. Конечно, это было не самое лучшее время для ловли рыбы. Он ловил только морских угрей. Чем раньше он отправлялся рыбачить, тем раньше он возвращался. Чем позже он был дома, тем позже мог начать пить. Он сидел, скрестив ноги, на футоне и смотрел в пространство. Вся семья спала. Обычно рядом с ним спала жена, но теперь ее не было. Когда она была рядом, она все брала на себя. Сейчас ее не было, и он должен был делать лишнюю работу по дому.

...Но где же она, черт ее подери?

Он совершенно не представлял себе, где искать пропавшую жену. Единственное, что могло прийти ему в голову, – идти, как обычно, рыбачить и ждать, пока жена сама вернется. Он ругался и колотил подушкой по футону.