Икуко утверждала, что она была в ванной, когда мать опрометью выбежала из квартиры.

– Ты себе не представляешь, как это тяжело было – самой по лестнице карабкаться на крышу! – говорила она – Да что ты там делала?

Когда Икуко увидела, как ее мама карабкается по пожарной лестнице, ее сердце сжалось: она подумала, что мама может упасть. В ее голосе сквозил искренний ужас, что она останется одна. Как всякий ребенок, она всегда начинала истерически плакать, когда, проснувшись, обнаруживала, что она одна дома. Притворяться она не могла. Должно быть, так все и было, как она говорит. Ёсими бросилась на лестницу, не подумав, что ее дочь может быть в ванной и не зажечь при этом свет. А цифра, высветившаяся на панели лифта, внушила ей мысль, что девочка на крыше. Поскольку других объяснений не было, она должна была принять слова дочери на веру. Но хотя все сходилось на том, что она, к своему позору, вела себя как ненормальная, что-то все-таки не давало ей поверить в это до конца. Почему лифт остановился на втором этаже? Там же никого не было. Ёсими хорошо помнила, как что-то вошло в лифт. Она хорошо помнила момент, когда в кабине лифта дохнуло холодом.

Как только лифт опустился на первый этаж, Ёсими обрадовалась утреннему свету, заливавшему вестибюль. Могучие солнечные лучи рассеют весь ужас этой ночи. Она увидела перед собой консьержа, с метлой в руке.

– Доброе утро, мадам, – сказал он, широко улыбаясь.

Ёсими хотела было пройти мимо, отведя взгляд и только кивнув, но потом, изменив свое намерение, остановилась и сказала:

– Извините меня...

– А, вы о сумочке? – предположил он.

– Нет, я не о том... – У нее было кое-что другое на уме, но она еще не решила для себя, спрашивать его об этом или нет.

Он больше не держал метлу наперевес и, опустив руку, любезно спросил девочку:

– В садик идешь, а?

– Это не мое дело, я понимаю, но вы упоминали, что у этой семьи на втором этаже случилась какая-то трагедия... Что именно?..

Ёсими не закончила вопроса. Широкая улыбка исчезла с лица консьержа, сменившись выражением, более подобающим для разговора о чужих несчастьях.

– А, это? Это случилось два года назад. У них была маленькая девочка того же возраста, что Икуко сейчас. Она играла где-то здесь и, видите ли, пропала.

Ёсими положила руки на плечи Икуко и покрепче прижала дочь к себе.

– Пропала? Что вы имеете в виду? Похитил ее кто-то?

Консьерж покачал головой:

– Не думаю, что кто-то похитил ее ради выкупа. Полиция, видите ли, расследовала это, дело открыто...

Обычно, если есть вероятность, что человек похищен ради выкупа, это дело расследуется под большим секретом. И только когда такая возможность исключена, дело открывают и информация о нем попадает в прессу. Таким образом можно получить за короткое время больше информации.

– Так вы говорите, что они...

Консьерж снова покачал головой.

– Ее так и не нашли. Первый год родители не теряли надежды, что она вернется. Во всяком случае, когда возник разговор о покупке этого дома, больше всего возражали именно господин и госпожа Каваи со второго этажа. Они опасались, что, если жилой блок будет разрушен, их дочери некуда будет возвращаться. Но в конце концов они сдались. Во всяком случае, прошлым летом они переехали в Йокогаму.

– Это их фамилия была Каваи?

– Да, верно. Мичан – так звали девочку – такая милая была. Да, негодяев в нашем мире много, ничего не скажешь!

– Как вы сказали – Мичан?

– Вообще-то ее звали Мицуко, но мы ее звали Мичан.

Ми, Мичан, Мицуко... Воображаемый товарищ, с которым Икуко играла в ванне. Теперь все начинало становиться на свои места, приобретать какие-то очертания. Фигурка из полотенца, помещенная в мыльницу, с которой Икуко говорила как с другом – эту фигурку ее дочь называла Мицуко.

Ёсими почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Закрыв его руками, она прижалась к стене и с трудом сделала глубокий вдох.

– Что-то случилось?

Она попыталась уйти от вопроса консьержа, поглядев на часы. Время идти. Если они не поторопятся, пропустят свой автобус. Она слегка кивнула господину Камийа и покинула вестибюль.

Чтобы узнать больше, можно было поднять старые газеты, сохраненные на микрофильмах. Даже не зная точной даты, она, конечно же, без труда могла найти заметку об исчезновении девочки по имени Мицуко Каваи, проглядев все газеты двухлетней давности. Из слов консьержа было ясно, что Мицуко не нашлась. Ее мог похитить какой-нибудь извращенец, она могла свалиться в канал. Так или иначе, девочка, без сомнения, где-нибудь лежит мертвой и никто ее не нашел.

Вечером того же дня, в восемь часов, Ёсими как раз набирала ванну, когда зазвонил телефон. Оставив воду литься, она побежала в гостиную, чтобы взять трубку.

Звонили из кабинета консьержа.

– Извините меня... Я упал и растянул левую лодыжку.

Эта фраза консьержа была в глазах Ёсими совершенно бессмысленной, и она не нашлась что ответить, кроме краткого «ох!». Она вообще не понимала, почему он звонит. Только после подробного описания того, как ушибленная нога его беспокоит, господин Камийа перешел к делу:

– Вам пришел по почте пакет.

Наконец она поняла ход его мысли. Консьерж часто заносил ей вечерами почту, потому что днем она редко бывала дома. Обычно он приносил пакеты прямо к ней в квартиру. И он имел в виду, что сейчас эта злополучная лодыжка не дает ему этого сделать. Если дело срочное, он хотел бы попросить ее саму спуститься к нему в кабинет. Ёсими знала, от кого пакет, и в нем не должно было находиться ничего неожиданного. И все же она поблагодарила консьержа за беспокойство и, прежде чем положить трубку, сказала, что спустится прямо сейчас.

Подойдя к стойке, она увидела, что там лежит почтовая посылка. Камийа стоял, опершись на нее локтем. Она знала, что это от ее подруги Хироми. У Хироми была дочь, уже пошедшая в школу, и она была так любезна, что посылала для Икуко одежду и обувь, из которых ее дочь выросла.

Когда Ёсими взяла посылку, та оказалась неожиданно тяжелой – теперь понятно, почему консьерж со своей больной ногой не мог дотащить ее на четвертый этаж.

– Как ваша лодыжка? – Она изобразила на лице сочувственную заботу, сдвинув брови.

– Так природа напоминает глупым старичкам, что они уже не такие молодые, как привыкли себе казаться, – рассмеялся консьерж. Всем видом он давал ей понять, что хотел бы, чтобы она поинтересовалась, как именно он подвернул ногу.

В действительности Ёсими занимало кое-что другое. Весь день она рылась в архивах у себя на работе в поисках газет, вышедших между июлем и октябрем позапрошлого года. Но никаких упоминаний об исчезновении Мицуко она не обнаружила. Ёсими решила, что «как-то два года назад» – это слишком неопределенно звучит и что нужна точная дата.

Она не думала, что старик помнит эту дату, но решила спросить.

– Минуточку, – ответил он и начал рыться в ящике стола, неловко ступая на поврежденную ногу. Он достал оттуда толстую замусоленную тетрадь и положил ее на стойку.

На обложке черными чернилами было написано «Журнал консьержа». Оказывается, у него было обыкновение вести каждый день записи, отчитываясь таким образом перед своим начальством. Что-то бормоча себе под нос, Камийа послюнил пальцы и стал листать страницы.

– А, вот оно. Смотрите. – Он повернул тетрадь и подвинул ее к Ёсими.

Это было 17 марта, два года назад. Сейчас на дворе сентябрь, то есть речь идет о событиях, случившихся не два, а два с половиной года назад. В тетради указывалось даже время дня. Власти признавали, что больше нет оснований рассматривать исчезновение Мицуко Каваи из квартиры 205 как преступление с финансовой мотивировкой, а потому распорядились открыть расследование для прессы; решение было принято в 11.30. Ёсими отметила для памяти число и время. Когда она возвращала тетрадку, образ водосборника на крыше, этого огромного бака телесного цвета, промелькнул в ее сознании, она сама не знала почему. Без сомнения, этот образ возник по ассоциации с каким-то прочтенным ею словом или словами. А, вот оно – слова, написанные выше, под той же датой: