Нас теперь двое» — обязывающая фраза. Степан Осипович никогда, нигде и ни в чем не искал компромиссов. Свое патриотическое настроение он весьма недвусмысленно изложил в записке по поводу предполагаемого учреждения морских призов:
«Определение морскими призовыми правилами денежного вознаграждения военных чинов за совершенные ими военные подвиги не подходит к духу русского воинства. Призовое право занесено к нам с запада, но корень ее не соответствует почве.
Каждый военнослужащий во время войны призван… бить неприятеля всеми зависящими от него средствами… Начальство найдет, каким образом вознаградить отличившихся Русский воин идет на службу не из-за денег, он смотрит на воину как на исполнение своего священного долга и не ждет наград за свою службу».
Недаром для самого адмирала особенно дорогой наградой был Георгиевский крест 4-й степени, которым он обменялся с храбрейшим из русских военачальников генералом Скобелевым при прощании после кампании на Геок-Тепе. «Белый генерал», как звали Скобелева солдаты за пристрастие к белому мундиру, писал в приказе о подчиненных Макаров: «…они доблестно исполнили долг присяги и службы, гордо могут смотреть в глаза товарищам».
Назначение генерала Макарова командующим главной морской базой русского флота не случайно: война с Японией становилась неизбежностью, и кому, как не храброму остромыслящему флотоводцу, возглавить боевую подготовку эскадр. Запоздалое решение, невероятно обременительна ноша для адмирала-патриота: самодержавный бюрократизм и баронская коррупция сковали русский флот Но неустанные заботы по огромному хозяйству не заслонили исследований, которые вел Крылов.
«Будьте добры, — обращался военный губернатор Кронштадта к заведующему бассейном в письме от 8 мая 1903 года, возвращаясь к вопросу уширения корабля, с тем чтобы увеличилась метацентрическая высота его, — не откажите растолковать мне это простым языком; если письмом это сделать трудно, то я могу к Вам заехать».
«Постараюсь вкратце изложить, как я понимаю это дело, — писал в немедленном ответе Крылов. — Необходимо различать остойчивость корабля на тихой воде от его остойчивости при качке на волнении На тихой воде мерой остойчивости корабля, т е стремления его вернуться в прямое положение равновесия, служит возвышение метацентра над центром тяжести. Чем эта высота больше, тем больше и остойчивость корабля… на волнении — иное дело: большая остойчивость корабля вызывает малый период размахов боковой качки, поэтому корабль легко раскачивается даже небольшой зыбью; на более крупной зыби, видимый период которой при данном курсе и ходе близок к периоду корабля, размахи его становятся весьма большими и качка весьма стремительной, и если корабль не имеет развитых дейдвудов или боковых килен, то размахи качки могут достигнуть и опасной величины».
Когда научно-исследовательская программа по непотопляемости судов была исчерпана, данные обработаны и сведены в таблицы, Крылов подал в Морской технический комитет соответствующий рапорт К удивлению и радости ученого, председатель комитета вице-адмирал Ф. В Дубасов без проволочек начертал на рапорте: «К спешному рассмотрению».
Но преждевременной оказалась радость. Комитетские чиновники, которым надлежало рассматривать рапорт, и Крылов неоднозначно понимали спешность- бюрократы-столоначальники держались поговорки «Улита едет, когда-то будет». Проходил месяц за месяцем, а тот, кому адресованы были таблицы, — командир корабля — и не слыхивал о них.
— Давайте во всеуслышание назовем вещи своими именами, — предложил адмирал Макаров. — Прочтем доклад среди командования и открыто скажем, что делу непотопляемости у нас не уделяют никакого внимания.
В феврале 1903 года первая лекция «О непотопляемости военных судов» была прочитана адмиралом Макаровым в Морской библиотеке в Петербурге. На чтении присутствовало очень много высокопоставленных военно-морских чинов. Завершая лекцию, Макаров сказал:
— Капитан Крылов сформулировал все мною изложенное с краткостью и точностью математической. Прошу вас, Алексей Николаевич, прочесть ту телеграмму, которую вы мне послали.
Капитан Крылов телеграмму зачитал. Восемь ее пунктов, кратко освещавшие техническое состояние дела, завершались девятым, гласящим: «До сих пор при проектировании судов живучесть не включена в число основных требований, ее не рассчитывают; отсюда ряд ошибок и примеры их».
Как писал в дальнейшем Крылов, по окончании заседания к нему подошел старший адъютант Главного морского штаба С.И. Зилоти и произнес:
— Расплюев в «Свадьбе Кречинского» сказал: «Ну, ударь раз, ну, ударь два, а зачем же бить до бесчувствия». Эти слова могут повторить и Кутейников, и многие корабельные инженеры. Не думаю, чтобы они остались довольны вашими добавлениями к лекции адмирала Макарова.
Под видом веселенького каламбура из уст всезнающего адъютанта прозвучало совершенно недвумысленное предупреждение строптивому капитану со стороны высокого начальства. Это предупреждение можно было перевести так: если не сейчас, то некоторое время спустя ваша строптивость будет отмечена должным образом, зачем это вам, преуспевающий профессор и капитан? Ваши таблицы — дело хлопотное, дорогостоящее, для чинов и орденов малозаметное, неприбыльное, одним словом…
Но теперь их было двое. Разумеется, ни шутливое предупреждение, ни последовавшие добрые советы не были приняты строптивцем во внимание. Напротив, свою лекцию, организованную по предложению Макарова в Кронштадтском морском собрании, он еще более отточил, усилил примерами из печальной практики, которые не в бровь, а в глаз били больших начальников. Завершил же Крылов свою лекцию следующими словами: «Все, что я вам здесь изложил, принадлежит не мне, а целиком взято из ряда статей «Морского сборника», охватывающих тридцать лет; эти статьи подписаны так: мичман Степан Макаров, лейтенант Степан Макаров, флигель-адъютант Степан Макаров, контр-адмирал Макаров и, наконец, недавно вышедшая носит подпись — вице-адмирал Макаров. Его превосходительство Степан Осипович — вот кто истинный основатель учения о непотопляемости судов».
Борьба за живучесть кораблей, за внедрение на флоте таблиц непотопляемости продолжалась. То замирая, то вспыхивая с особенной силой, она обострилась после гибели адмирала Макарова 31 марта 1904 года в Порт-Артуре. Броненосец «Петропавловск», на котором находился командующий Тихоокеанским флотом, перевернулся вверх килем, то есть морская пучина поглотила корабль по той схеме, что много раз отрабатывалась в Опытовом бассейне. И хотя повреждения броненосца после взрыва на нем «были так велики, что никакими мерами спасти его было невозможно», нашлись люди, которые распустили слух, будто бы один профессор из Морской академии предсказывал именно такой исход Макаровскому флагману. Несмотря на видимую симпатию, проявленную к «одному профессору», авторы слуха, обрастающего с каждым днем новыми подробностями, метко целили в этого самого профессора, разъединяли его имя с именем погибшего адмирала Макарова, подводили под гнев непосредственного начальника генерал-лейтенанта Н.Е. Кутейникова.
Особенно усердствовала в этом газета «Русь», ее редактор М.М. Коялович. Мешая правду с вымыслом, газетные статьи, статейки и сообщения всем развешивали ярлыки, оставляя редакции право какого-то никем не избираемого третейского судьи: в мутной воде легче что-нибудь нужное поймать.
Но, к чести затронутых газетными строчками, никто из них не поддался широко задуманной провокации.
Профессорские таблицы непотопляемости судов пробили дорогу в ходовые корабельные рубки. Касаясь деталей Цусимского боя, Крылов отмечал: «Авария «Орла» описана плававшим на нем младшим штурманом Л.В. Ларионовым и послужила наглядным доказательством необходимости тех мер, которые я предлагал.
На «Орле» плавал в качестве трюмного механика знающий и талантливый корабельный инженер В.П. Костенко, который но собственной инициативе судовыми средствами устроил систему выравнивания, и хотя «Орел» получил в Цусимском бою такие же повреждения, как однотипные с ним «Александр III», «Бородино», «Суворов», но остался на плаву, тогда как остальные три корабля потонули, опрокинувшись».