— Дивной дед: «Ты, грит, Иван, липлейский небось?» — Так точно, ответствую, ваше высокоблагородие, оттудова, пензенский, только, грю, дозвольте, ваше высокоблагородие, спросить, как это вы дознались? А он в ответ: «Мы, ляплейски, людишки расейски — к нам бочком, так и мы торчком, к нам с пирогом, а мы того кваском. По языку толовому мы земляки с тобой». От дед…

— Сыскал деда, да он даве утром шестидюймовку так протабанил, что нако с маком!

— Чей-то он табанил сам, заместо молитвы, что ль?

— Не-е, озлился, думаю, опосле-то сел за станок и ну цифирью по бумаге сыпать, отписав, бородищу стал гладить — довольнехонек…

— Да кто ж он таков, братцы?

— Сказано же: полковник по Адмиралтейству.

— Всему, значит, нашему флоту голова?

— Выходит, что так.

Ночь на Черном море темная, качка привычная, плавание проходило без придирок и утомления, а потому долго еще в выносных койках на полубаке плелись степенные матросские пересуды. И никто на свете не возьмется определить, каким ветром вносится в них точное предугадывание судьбы обсуждаемого человека.

Но, видно, на этот раз ошиблись матросы. Ранним утром горнист пропел: «Койки вязать! К малой приборке — товсь!» А после завтрака щиты разводили и стреляли, да как-то по-чудному: сам полковник звал охотников целиться, и — странно! — даже кочегары не промахнулись. Посудачили об этом накоротке за обеденной чаркой да за чашкой со щами, а там и «адмиральский час» грянул — во время его хоть сам Никола Морской на корабль жалуй, никто головы от палубы не оторвет — спят. А не успели глаза как следует продрать, сыграли на общее построение. Прямо по носу — Севастополь, не ждали и не гадали.

Чудной полковник на построении и говорит: «Хочу, слышь, с вами, братцы, попрощаться да спасибо большое сказать — славно мы с вами походили, добро и постреляли, пора и к берегу мне. Кому, слышь, в Питере доведется быть — милости прошу, меня, слышь, ежели не каждая, то через одну наверняка собака от Галерки до Гавани знают».

Всем взял в этом плавании «Уралец» — и командой, и ходом, и меткой стрельбой. И волна черноморская качала его, как по-заданному, что и требовалось. В остальном бассейновые помощники донаблюдают на будущий год, им командировки он сам подписывает.

Полковника Крылова звал Петербург. Точнее — трудно рождающийся новый тип корабля — линкор. Имя первому из них будет «Петропавловск». Да, именно — «Петропавловск» — в память о погибших на Порт-артурском рейде. В память о броненосце и Степане Осиповиче Макарове, ушедшем вместе с ним. Звал срочно, даже — экстренно.

Стучали колеса курьерского поезда, мелодично побрякивала чайная ложечка в пустом стакане, в другом, полном, мелко подрагивая, колыхался чай, оттого парок поднимался ломко, рывками. Глаза непроизвольно фиксировали «волнение» чая.

Никому по дороге, как бывало прежде, даже не телеграфировал, чтобы прогуляться вместе по перрону, а то и задержаться на денек-другой… Не прогневайтесь, друзья, — Россия ждать не может… Курск… Москва. А вот и Любань, воспетая по-разному Александрами — Радищевым и Пушкиным…

— Ваше высокоблагородие, в Санкт-Петербург… Господа, прибываем в Санкт-Петербург…

В канун 1908 года Крылова вызвал в Адмиралтейство товарищ морского министра И.Ф. Бострем, в ведении которого находились службы Морского технического комитета. Обычный вызов: мало ли что пожелается высшему начальству узнать о текущих бассейновых делах.

Но Бострем был слишком торжествен для рядовых вопросов, что, конечно, сразу, обмениваясь приветствиями, отметил про себя Крылов: «Э, да меня поджидает очередная каверза».

— Господин полковник, — объявил товарищ министра, — ближайшим приказом по флоту вы будете назначены на пост главного инспектора кораблестроения…

Что уж хотел увидеть или услышать в ответ Бострем, неизвестно, но Крылов отнесся к сообщению по-своему, оно им, видимо, все-таки ожидалось, и не ошеломило его — не огорчило, но и не обрадовало:

— Считаю долгом заметить, ваше превосходительство, что есть на флоте более опытные корабельные инженеры для такого поста. Я же просто флотский офицер, профессор Морской академии, занимающийся теорией корабля, то есть изучением его мореходных качеств, как вам, должно быть, известно, ваше превосходительство.

— Не скромничайте, уважаемый Алексей Николаевич, — перешел на неофициальный тон Бострем. — Есть ли более основательные причины у вас для отвода собственной кандидатуры?

— Спросили ли вы мнение Николая Егоровича Титова? — осведомился Крылов, потому что с предшественником у него случались рабочие столкновения.

— Вот именно он-то на вас и указал, уходя в отставку по совершенно расстроенному здоровью, — ответил Бострем, и Крылову показалось, что высказанное вслух мнение старого моряка и инженера Титова не очень-то пришлось по душе товарищу морского министра.

Ну кто же после этого разговора сможет высказать сомнение в верности матросских предугадываний?

Наступил 1908 год.

Как бы ни отнекивался сам Крылов, как бы ни реагировали на его неожиданное появление в роли главного инспектора кораблестроения друзья — бурно-восторженно, враги — злобно-затаенно, — решение о его назначении, выражаясь инженерным языком, было оптимальным.

В кругах, приветствовавших назначение, знали или, во всяком случае, имели представление о «теориях Крылова», о «способах Крылова», о «курсах Крылова», о «приборах Крылова». Здесь говорили и о его сравнительной молодости для такой должности, о неподкупности, об умении постоять за себя и за дело, не ломая шапки, а уж тем более — поясницы. Здесь восхищались поразительной памятью профессора, физической силой, как у Петра Первого, поговаривали и об остром, как бритва, языке.

Недоброжелатели обо всем этом умалчивали, конечно, хотя 44-летняя молодость нового главного инспектора варьировалась по-всякому: и выслуга вроде налицо, а не генерал; пост доверили, а расположением не пользуется…

Проверка силы или слабости Крылова, нового главного инспектора кораблестроения России, должна была состояться в очень скором времени, как на оселке, на проекте Куниберти, продолжавшем беспрепятственно торпедировать пьедестал первого места. Хотя официально победившими в конкурсе были признаны фирма «Блом и Фосс», Балтийский завод и фирма «Виккерс», Морской генеральный штаб все равно отдавал предпочтение проекту Куниберти. Под неведомым давлением стали склоняться в его пользу и многие члены комиссии.

Всем стало ясно, что от слова главного инспектора кораблестроения зависит как его собственное пребыванпе на этой высокой должности, так и дальнейшее утверждение проекта Куниберти. Его «да» — и тот, кто так мощно поддерживал соискателя, не откажет новому главному инспектору в своем высоком внимании…

Произнесено было решительное «нет!». Мотивировалось оно не просто грубейшим отступлением проекта от объявленных технических условий. Проект Куниберти предусматривал расположение 120-миллиметровых орудий по диаметральной плоскости корабля. Орудия не укрывались, как было принято в русской практике и требовалось по условиям конкурса, а стояли открытыми.

Немедленно после этого, не вступая в обсуждение по существу указанных недостатков, Морской генеральный штаб, пользуясь статусом органа, ведающего стратегической подготовкой флота, просто снял эти условия с конкурса. Пьедестал для линкора Куниберти настойчиво оберегался от всех других претендентов.

Положение обострялось. Выходило, что новый главный инспектор отныне начинал борьбу не за истину в кораблестроении, а с Морским генеральным штабом. И профессор Крылов, пренебрегая формальностями, ринулся отстаивать и продвигать истину. Не возражая толковой аргументации ГИКа, морской министр, опытный адмирал и неплохой знаток техники И.М. Диков тем не менее не решался прямо одобрить ее.

Клубок страстей завязывался все туже.

Замаскированный противник предусмотрел, конечно, и такую реакцию на свои притязания. Поэтому Крылов атаковался по четко разработанной системе. Едва ли не на первом месте в ней стояла анонимка, которая в зависимости от обстоятельств то угрожала непосредственно адресату, то сообщала его высшему начальству о всяких вопиющих нарушениях с его стороны, не исключая мелкого и крупного казнокрадства. Любая нелепость шла в ход. В ответ на предложение разобрать одно анонимное письмо такого рода главный инспектор распорядился ответить министру официальным донесением: «Во исполнение резолюции Вашего высокопревосходительства на возвращаемом при сем анонимном письме прилагаю выписки из Свода законов т. 1 и т. 14.