Томас ничего не сказал. Вместо этого он встал, подошёл со стороны Джереми и сел рядом с ним. Он приобнял Джереми и притянул его ближе.

– Тише, – прошептал он Джереми на ухо. – Всё нормально. Дерьмо случается. Поэтому демократы изобрели туалетную бумагу.

Джереми хотелось отстраниться, но он не мог. Каким-то образом, пока мужчина держал его, шептал ему на ухо, говорил, что всё хорошо... каким-то образом всё было хорошо. Всё казалось лучше. Безопаснее.

– Мы возьмём стакан поменьше, – сказал Томас.

Джереми прижался лицом к плечу мужчины, закрыл глаза, пытаясь делать глубокие вдохи, чтобы успокоиться.

– Всё будет хорошо, парень. Вот увидишь. Всё будет просто отлично. Ты и я – мы справимся. Мы будем великолепны. Верно?

Джереми кивнул.

– Ты в порядке?

Джереми отстранился, опустив глаза.

– Не будь таким, – сказал мужчина, потянувшись вытереть слёзы со щёк Джереми. – У нас будет много маленьких инцидентов. Но это не большое дело.

– Прости, – прошептал Джереми.

– Не нужно извиняться. Я не могу сказать, сколько раз опрокидывал напитки, когда был таким маленьким, как ты, а мне не приходилось пытаться пить с помощью ног. Не думаю, что я вообще смог бы поднять ногу наполовину так высоко, как ты. Я слишком старый и толстый и потерял форму. Так что не переживай об этом.

Джереми смотрел на свои колени, чувствуя себя ростом в пять сантиметров.

– Хочешь кое-что узнать? – спросил Томас.

Джереми поднял на него глаза.

– Я люблю тебя, – сказал Томас. Он положил ладонь на щеку Джереми и улыбнулся. – Ты потрясающий ребёнок. Я горд быть твоим отцом. Я горд тем, что меня посчитали достаточно крутым, чтобы тебя разместили со мной. Мы справимся, хорошо? У нас всё будет просто отлично. Ты мне веришь?

Джереми пожал плечами. Он не особо понимал, что говорит мужчина, что он имеет в виду, только то, что он старался быть милым – что он был милым. Очень милым.

– Ты будешь в порядке? – спросил Томас.

Джереми кивнул.

– Мне жаль, – произнёс Томас.

– Почему? – озадаченно спросил Джереми.

– Мне жаль, потому что я знаю, что для тебя это тяжело. Я знаю. Просто старайся как можно лучше, хорошо? И всё будет отлично. Вот увидишь. Я тебе обещаю. Ты привыкнешь ко мне, а я привыкну к тебе. Мы разберёмся с этим. Правда. Я такой. Оптимист. Ты знаешь, дело не в том, наполовину стакан пуст или наполовину полон. Дело в том, что ты всегда можешь добавить в стакан водки. Вот так. А ты и я – мы дольём много водки в стакан. Поверь мне. Тебе пока нельзя водку, потому что ты слишком юный, но ты знаешь, что я имею в виду.

Джереми слушал, загипнотизированный голосом мужчины, его лицом, добротой его присутствия, его мягкостью. Он мало что понимал из слов, но знал, что они добрые. Это было хорошо. Это было приятно. От этого он чувствовал себя нормально. Безопасно. Любимым.

– Всё будет хорошо? – снова спросил Томас.

Джереми кивнул.

– Почему бы мне не принести тебе стул-подставку, чтобы ты был повыше? Знаю, они для маленьких детей, но тебе это поможет, так что всё нормально. И в любом случае, знаешь, ты маленький – я мог бы положить тебя в портфель и взять с собой на работу, и никто никогда бы не узнал. Ты такой маленький, что я думал позволить тебе спать в ящике в моём шкафу, чтобы не приходилось покупать тебе кровать.

Джереми посмотрел на него, ничего не говоря.

– Это шутка, парень. Если хочешь получать карманные деньги, придётся смеяться над моими шутками. За это я плачу.

Джереми не знал, что об этом думать.

– Я вижу, придётся поработать, – сказал Томас.

Он пошёл к передней части ресторана и попросил стул-подставку.

В его отсутствие Джереми встал, стоя возле их стола, теперь ни на кого не глядя. Он чувствовал себя напуганным, встревоженным, робким и неуверенным. И всё же он чувствовал себя нормально. Что всё будет нормально. Что всё будет в порядке, как сказал мужчина.

Томас установил подставку, и Джереми сел на неё. Так было намного легче дотянуться до стола. Мужчина улыбнулся и сделал глоток содовой, будто ничего не произошло.

– Тебе нравится бейсбол, парень?

Джереми кивнул.

– У тебя хороший вкус. Мне это нравится. Что насчёт американского футбола?

Джереми широко улыбнулся. Американский футбол был не так хорош, как европейский, но американский он тоже любил. По крайней мере, смотреть. Он никогда не сможет в него играть.

– О, понятно, – сказал Томас. – «Ребелс» или «Бульдоги»?

Он ссылался на две лучших команды Миссисипи: «Ол Мисс Ребелс» или «Бульдоги Штата Миссисипи».

– «Доги», – с гордостью сказал Джереми.

– Серьёзно? «Доги»? Миссисипи? Серьёзно?

Джереми усмехнулся.

– Я за «Ребелс», – сказал Томас. – Когда наступит футбольный сезон, мы посмотрим, кто босс, верно? Эти «Хот-доги Штата Миссисипи»! Ты будешь рыдать над своим пивом.

– Они не хот-доги! – воскликнул Джереми.

– Это их название, – парировал Томас. – «Хот-доги Штата Миссисипи». Зачем называть так команду? Почему не «Тако Штата Миссисипи»?

– Они «Доги», – яростно сказал Джереми.

– Ты имеешь в виду «Хот-доги».

– Они «Доги»!

– Во время футбольного сезона нам будет весело, да? Мы будем смотреть все игры – и не плачь, когда «Хот-доги» проиграют. И не завидуй, когда «Ребелс» выиграют каждую игру и станут чемпионами Юго-восточной Ассоциации.

– Они не выиграют, – сказал Джереми. – Мама говорила, что купит мне коровий колокольчик.

Фанаты Штата Миссисипи были знамениты тем, что звенели в раздражающие колокольчики во время каждой игры.

– Колокольчик? – спросил Томас, нахмурившись.

– Да.

– Имеешь в виду одну из тех ужасных, создающих грохот штуковин, от которых у меня зубы скрипят?

Джереми усмехнулся.

– Не знаю, можем ли мы держать в доме колокольчик. Нас могут арестовать.

– Не арестуют! – возразил Джереми.

– Если мы купим коровий колокольчик, ты не сможешь грохотать этой штукой, когда идёт игра. Я не приемлю колокольчиков. Тебе придётся понять, что мы уже в двадцать первом веке, и мне всё равно, если мы живём в заднице Библейского Пояса, я не приемлю коровьих колокольчиков.

– Мама говорила...

Его голос затих. Его вдруг переполнили воспоминания о матери. О её лице. О её голосе. О других временах, когда они сидели за столиком в "МакДональдсе". Смеялись. Улыбались. Ели картошку-фри. Много лет – всю его жизнь – были только он и мама. Всего двое. Спали в одной кровати. Каждую ночь. Он целовал мамину грудь, так, как ей нравилось, её грудь была такой большой, такой мягкой, такой красивой. Он прижимался к ней. Это было приятно. То, как она целовала его. Как прикасалась.

А теперь...

– Мы купим тебе колокольчик, – тихо сказал Томас. – Твоя мама тоже была фанаткой «Догов»?

Джереми кивнул, опустив глаза.

– Если это так, уверен, она хотела бы, чтобы у тебя был лучший колокольчик, который мы сможем найти. И если ты будешь звенеть им во время игры, полагаю, мне придётся с этим смириться, чтобы мой мальчик мог быть счастлив. Наверное, «Доги» не так плохи. У них в последнее время хороший квотербек, правда? Как там его зовут?

Джереми больше не слушал.

– Ты скучаешь по маме? – тихо спросил Томас.

Джереми кивнул, чувствуя себя несчастным.

– Готов поспорить, она была очень приятной дамой. Должна была быть, раз воспитала такого, как ты. Это нормально – скучать по ней. Это значит, что ты очень сильно её любил.

Джереми ничего не сказал.