– Зачем его матери...?

– Ох, кто знает, мистер Томас? Я задаю себе этот вопрос миллион раз в день. Почему эти люди делают то, что делают. Если ты сможешь ответить, то выиграешь Нобелевскую премию.

– Ну, помимо этого, он отличный ребёнок, и я знаю, что поначалу был немного напуган, но я уже начинаю чувствовать себя его отцом. Его настоящим отцом. В смысле, теперь я не могу представить, что его не будет в моей жизни.

– Ты привязался?

– Очень сильно. И есть кое-что ещё.

– Оу?

– Ты помнишь того парня, о котором я тебе говорил? Рэнди? Что мы встречаемся время от времени? Кажется, всё становится более серьёзно. Он отличный парень, но сидел в шкафу так долго, что ему трудно говорить об этом открыто. Я хочу, чтобы он был одной из моих нянек.

– Ему придётся сдать отпечатки пальцев.

– Всё в порядке.

– Я всё думала, когда ты дойдёшь до этого. Ты не первый заявитель, который "встречается время от времени" и не будешь последним. Думаю, лучше быть насчёт этого открытым. Запрет на усыновление оспаривают, ты знаешь.

– Знаю.

– Если ты серьёзно-пресерьёзно, ему нужно будет пойти на занятия, полный набор. Не думаю, что это будет проблемой.

– Мы думали, что просто начнём с того, что он будет сидеть с ребёнком. Он такой парень, которому нужно облегчить свой путь. У него чуть не случился инфаркт, когда я сказал ему, что собираюсь усыновить ребенка.

– Почему?

– Это не совсем в стиле геев. Тяжело вести большой модный "гейский образ жизни", когда тебе нужно менять подгузники. Кроме того, у него уже есть двое детей, и он не может представить, почему кто-то в моём возрасте захочет проходить через это.

Она рассмеялась.

Они повернулись посмотреть на дверь, которая вела в комнату Джереми.

– Мы ничего не скажем о его отце или бабушке, – сказала она. – Не раньше, чем узнаем всё наверняка. Мы не хотим его расстроить. Согласен?

Томас кивнул.

– Позволь мне поговорить с ним, – сказала она.