Я нарезала салаты, в то время как мама вместе с тётей Ксюшей примеряли «утягивающие» платья. Хотя утягивать им собственно было нечего. И моя мама, и моя тётя были ещё теми худышками. Как бы странно это ни было, но к своим годам они сохранили всю свою девичью красоту, точёные фигурки, и прилагающиеся к ним по правилу целую тонну загонов. «Мира погляди, как я смотрюсь в этих джинсах? Они меня полнят? А попа не кажется слишком широкой?» — даже мы с Полюшкой, несмотря на то, что под нами все весы выходили из строя, не тряслись так над своими килограммами. Хотя моя мамуля, как, наверное, и любая женщина на этой вселенной, хоть чуть ли и не рыдала, когда смотрела на себя в зеркало, всё равно активно уплетала всякую вредную, сумасшедше калорийную, но всё-таки безумно вкусную гадость. Сочувствовала я во время её коротких, но ужасно изматывающих диет, только папе, которому несмотря, ни на что, всё-таки удавалось стойко переносить мамины истерики. Да и вообще за свои двадцать два года я не перестаю удивляться, как папа ещё не загремел в психиатрическую клинику, с такой женой и дочерью. То мама разобьет о какой-нибудь столб его дорогущую машину, которую он всего лишь несколько дней назад забрал из автосалона. То я, «случайно» проходя мимо какого-нибудь ювелирного салона, не удержусь, и спишу кругленькую сумму с его карточки. А уж историю, о том, как папа решил покурить в туалете, я вообще никогда не забуду. Было это, если мне не изменяет память лет восемь назад. Родители тогда разругались в пух и прах. Мама хотела воспользоваться услугами пластической хирургии, морщинки разгладить, личико подкорректировать. Папа тогда сказал своё твёрдое мужское «нет». Мол, во-первых, он любит её такой, какая она есть, и менять ей ничего не нужно, а во вторых, это опасно. Мало ли, что произойти может. И хотя мама всегда умела в нужных ситуация «подлизаться» к мужу, в тот раз у неё ничего не вышло. Они тогда, насколько я помню, две недели друг с другом не разговаривали. До того самого дня, как папа в больницу не загремел. А произошло всё так. Как говорил мой учитель физкультуры, женщины делятся на два типа: красивые и умные. Если верить его убеждениям, то моя мама была красивой, ну просто сногсшибательной Клеопатрой. Когда мы въехали в новую квартиру нам от прежних хозяев достался целый бутыль ацетона. Мама от него сразу захотела избавиться. Вместо того, чтобы плотно закрутить крышку и выбросить ненужный контейнер в мусоропровод, мама слила всю жидкость в унитаз. Какие действия должны были обязательно за этим последовать? Правильно, мама должна была прикрыть крышечку унитаза и слить ацетон. Но вот незадача, по телевизору начался любимый сериал, а разве можно думать о какой-то «бытовухе», когда решается, останется ли Хуанита с Педрито? В общем, где-то через полчасика папа вернулся с работы. По привычке поцеловал меня в щёчку, и демонстративно прошёл мимо мамы, не поздоровавшись. Переоделся в домашнее, сел в кресло напротив телевизора, и, закурив свои любимые сигареты, переключил мамин сериал на футбол, за что тут же получил от жены нагоняй и был выгнан курить на балкон. На балкон папа, конечно не пошёл. Он у нас тогда ещё не застеклённый был, а на улице висела минусовая температура. Пришлось ему идти в туалет. Дальше повествование пойдёт уже от слов непосредственного пострадавшего во всей этой истории, то есть от папы. *Зашёл я значит в туалет, мысленно матернулся на Мирку, потёр ушибленное плечо, сел на унитаз и потянулся за сигаретой. Сделав последнюю затяжку, подумал, что пора бы заканчивать эту глупую войну. Жену всё равно переспорить невозможно. Лучше уж первым пойти на перемирие. Нервы целее будут. Собравшись с духом, решил идти мириться с благоверной. Но перед этим, нужно было сигарету потушить. Пепельницы не было, зато подо мной был унитаз. Сбросил туда бычок…и через секунду очутился уже в воздухе. Ну, а потом, первый раз за долгое время нашей совместной жизни, любимая первая пошла на примирение. Извинялась она с опущенными в пол глазами, когда я лежал на больничной койке с обгорелой задницей, а за дверьми моей палаты дико угорали все мои друзья*. Ну думаю, теперь понятно, как папе нелегко с двумя, немного прибабахнутыми женщинами в доме. Им бы с мамой второго ребёнка нужно было завести. Желательно мальчика. Тогда бы хоть силы на женских и мужских фронтах уровнялись. Но я в семье была единственным ребенком. Как-то я попыталась спросить у родителей, почему они не сходят мне за братиком, но ответа так толком и не получила. Зато в тот же день тётя Ксюша подозвала меня к себе и попросила никогда больше не задавать родителям этого вопроса. Она сказала, что маме очень тяжело дались роды, и вторая беременность была бы опасна для её здоровья. Хоть мне тогда и было лет четырнадцать, я уже отлично понимала, когда мне врут, а когда говорят правду. Тётя Ксюша тогда может, и не обманывала, но что-то явно недоговаривала. А что именно, я выяснять не стала, потому что итак прекрасно догадывалась. Наверное, родители просто опасались, что второй ребёнок родится таким же как я. Таким же больным. И их опасения можно было понять. В какой-то степени я была не столь гордостью, сколько обузой для родителей. Если бы не надо было водить меня по больницам и следить за тем как я принимаю все эти чёртовы лекарства, мама бы смогла получить высшее образование и работать по специальности. Если бы не надо было платить за дорогостоящие препараты и частные клиники, отец бы давным-давно расширил свой бизнес. Да и для меня собой, эта чёртова болезнь была далеко не подарком. Из школы пришлось уйти после девятого класса. После того, как у меня случился приступ прямо на уроке английского, родители настояли на том, чтобы я забрала документы. Перешла в колледж на заочку, правда, к счастью, на уровне моего обучения это никак не сказалось. Родители позаботились, чтобы со мной занимались лучшие репетиторы. Поэтому в институт я поступила без особых проблем, да ещё и на бюджет. Но после того как я рассталась с Борисом, я уговорила родителей отправить меня за границу. Мол, мир хочу посмотреть. Да и к тому же в Норвегии, как раз в том городе, где располагался мой вуз, был отличный лечебный пансионат. В общем, с горем пополам, но мне всё-таки удалось уломать родителей отпустить меня в другую страну.

— Юль, ты какая-то слишком задумчивая. С тех пор, как я последний раз приезжала к тебе, прошло уже больше полугода. Я думала, сегодня нас никому не удастся заткнуть, а ты всё молчишь и молчишь. Даже, наверное, не слышишь, о чём я тебе говорю. Сомик, случилось, что-то, о чём я не знаю?

Отложив ножик в сторону, я мысленно несколько раз обругала себя. Вот что значит два года, практически полного одиночества. В Норвегии я особо ни с кем не общалась, и привыкла подолгу занимать своё свободное время рассуждениями «о вечном». Только сейчас от этой привычки нужно избавляться. Я ведь даже забыла, о том, что за моей спиной стоит моя лучшая подруга, с которой мы почитай, уже месяцев шесть не виделись. И как теперь всё объяснять Полюшке? Она ведь всегда была очень проницательной. Врать бесполезно, а сказать правду тоже не вариант. Когда мы виделись в прошлый раз, её шарахало только от одного имени «Артур». И вот какого чёрта она с ним связалась? Сколько раз я предупреждала её, что мой братец — это худшее существо мужского пола, которое только есть на нашей планете. Но, чёрт побери, все мои попытки всегда сводились к нулю, всякий раз, когда Артур проходил мимо нас, подмигивая наивной и в то время до одури влюблённой Польке. А я никогда не могла понять, чем же он подкупал всех девчонок. Взять хотя бы нашу школу. По нему же не только старшеклассницы сохли, на него даже некоторые практикантки заглядывались. А чем он так хорош? Постоянно норовил кому-нибудь морду разукрасить, курил на каждой перемене, хамил всем учителям. Однажды кальян в школу притащил. Постоянно кичился своей крутизной, непонятно откуда взявшимися деньгами. Он лет с четырнадцати девок по койкам таскал. Только на всех этих девок мне было глубоко наплевать. А вот то, как он довел Полину до нервного срыва, я ему никогда не забуду. И завтра ни на какую встречу я с ним не пойду. Он, чёрт побери, что действительно думает, что я его боюсь? Пусть свой шантаж засунет себе глубоко в задницу. Я не его «шестёрка», которая с высунутым языком готова каждую его прихоть исполнять.