«Она давно бы уже перешла к делу, если бы не этот незваный визитер», – поняла Вера.

Воспоминание о сцене в вестибюле вновь раздули уголья ее гнева. Нельзя сказать, что бы она чувствовала ненависть к непорядочному командиру брата, нет, скорее это стало для нее сильнейшим разочарованием. Ведь князь Горчаков не походил на обычных светских бонвиванов, тот казался совсем другим. Высокий, широкоплечий, с шапкой темно-русых кудрей он мог считаться эталоном офицера, а его четкое лицо с упрямым квадратным подбородком было не просто красиво, но и очень притягательно. Однако это олицетворение настоящего мужчины оказалось тривиальным трусом. Он побоялся замараться, помогая «бунтовщику». А то, что этот бедняга служил под его командованием, для героя-кавалергарда ничего не значило.

Вера сердилась на себя за то, что, увидев у подножья лестницы красавца в белом мундире, восхитилась им. Пока бабушка не задала свой вопрос, и Вера не осознала, что перед ней человек, так унизивший ее мать, она даже успела залюбоваться великолепным волевым лицом. Такого с ней еще не бывало! Для нее существовал лишь Джон, а остальных мужчин Вера, в общем-то, особо и не замечала, а тут повела себя не просто глупо, но и даже непорядочно.

«Вот дура, ей-богу, только что рот не открыла, – окончательно расстроилась она, – попасть под чары такого ничтожества – это уж нужно совсем себя не уважать. Никогда больше такого со мной не случится!».

Ее душевное самобичевание прервала графиня, та спросила:

– Ты догадываешься, зачем я тебя позвала?

– По крайней мере, я поняла, что вы не больны, – отшутилась Вера.

– Да, естественно, это был просто предлог. Я хочу обсудить положение семьи. Сонюшку не стоит тревожить, она – мать, ее мысли и сердце с тем ребенком, кому сейчас плохо. Надин – девушка с характером, но она слишком молода, да и темперамент такой, что бьет через край, а нам теперь нужны трезвость и спокойствие. Поэтому я и говорю сейчас с тобой.

– Я слушаю… – отозвалась польщенная Вера.

– Сегодня я окончательно поняла, что никто помогать нам не станет – все боятся за свою шкуру, но так уж устроены люди, ничего не поделаешь. Поэтому нам нужно обсудить, как мы в таких обстоятельствах станем выживать. Ты нашла в записях брата указания на то, кому он отдал деньги?

– Абсолютно ничего: бумаг просто нет.

– Значит, и вашего приданого тоже, – констатировала Мария Григорьевна, – плохо…

– Да уж! Мы смогли бы жить на эти деньги. У нас остался только московский дом, наверное, придется его продавать.

– Надеюсь, что до этого не дойдет, – твердо заявила старушка. – У меня есть два поместья во Владимирской губернии. Они приносят небольшой доход, но позволяют содержать этот дом, а также немного откладывать. Из этих денег я дам по пятнадцати тысяч приданого твоим сестрам. Это – достойная сумма, не слишком значительная, но приличная, а нам с твоей матерью еще останется кое-что на жизнь. Ну, а тебе я хочу отписать мое имение в Полесье.

– Что вы говорите, бабушка! – ахнула Вера. – Я не могу принять такой щедрый подарок, мы не в праве вас обирать из-за собственных невзгод.

Графиня сердито затрясла головой:

– Подожди отказываться. Это ты окажешь мне услугу: в двенадцатом году Наполеон дважды прошел через Солиту, там все сожгли. У меня был очень толковый управляющий Сорин, честный и знающий человек. Я разрешила ему не присылать мне денег, а все, что начнет зарабатывать поместье, вкладывать в восстановление. Прошло уже тринадцать лет, я знаю, что деревни давно отстроены – еще три года назад Сорин писал, будто приступил к восстановлению главного дома. А теперь мой управляющий болен, и за него вынуждена работать дочь.

– Я могу съездить туда и посмотреть, что к чему, – предложила Вера.

– Я и хочу, чтобы ты туда отправилась, но не для меня, а как хозяйка имения, – возразила графиня. – Я хорошо знаю твои таланты, представляю, как ты помогала матери в делах, и даже подозреваю, что большая их часть в последние годы лежала на тебе. Поезжай, Велл, бери имение в свои руки и добывай средства для семьи. До войны Солита приносила очень большой доход, я думаю, что ты сможешь все вернуть.

Вера не знала что и сказать. Разве может она злоупотребить душевным порывом бабушки и присвоить имение? Но ведь с другой стороны – это шанс! Мама, сестры, Боб, наконец… Она бы день и ночь работала для них… Весы в ее душе качнулись, решая, что же важнее порядочность или любовь… Еще мгновение, и Вера сделала выбор. Она поцеловала морщинистую руку бабушки и призналась::

– Наверное, вы правы. Спасибо за подарок, я восхищена вашей щедростью.

– Ты – храбрая девочка, дорогая, только тебе по силам такая ноша. Я рада, что мы с тобой договорились, – признала старая графиня. Она поднялась с кресла и предложила: – Уже поздно, помоги мне дойти до постели, да и сама ложись в голубой комнате, день выдался тяжелым.

Вера проводила старушку до спальни, помогла той лечь, а сама прошла в следующую по коридору комнату, носящую название голубой. Раздевшись, она легла и закрыла глаза, но недавний разговор слишком взволновал ее. Она пыталась представить огромное поместье, лежащее среди болот и лесов Полесья. Восстановлены ли поля, и что на них сажать? Климат там мягкий, должны хорошо расти травы, может, следует держать большое стадо, продавая молоко и мясо? Или лучше поставить на что-то другое? Пшеница хорошо растет южнее, а здесь, наверное, следует сажать рожь и овес.

«Зачем гадать? – мысленно попеняла она себе, – нужно поехать туда и во всем разобраться на месте».

А как же Джон?.. Неужели придется выбирать между ним и семейным долгом? А если и так, если придется принести свою любовь в жертву благополучию семьи?.. Сердце ужалила боль, и лицо Джона всплыло из-под черноты закрытых век. Как щемит сердце… Как же тяжело, когда тебя не любят!

Выбирать было не из чего, оставалось только принять жребий, брошенный судьбой. Вера всплакнула, и, как ни странно, ей стало легче, а потом незаметно пришел сон.

Утром следующего дня, когда старая графиня под руку с Верой только что спустилась к завтраку, в дом на Мойке приехала Софья Алексеевна с младшими дочерьми.

– Доброе утро, мои дорогие, – поздоровалась она, входя в столовую. – Я не дала девочкам позавтракать, слишком спешила, но надеюсь, что вы их покормите, а я поеду к Чернышеву.

Вера вгляделась в лицо матери, и ей показалось, что со вчерашнего дня графиня еще похудела, бледное лицо ее сделалось совсем прозрачным, а потухшие глаза с распухшими веками выдавали снедавшее отчаяние. Но Софья Алексеевна старательно улыбнулась и быстро вышла из комнаты. Ее дочери грустно переглянулись. Мать рвала им сердце, но что они могли сделать? Все были бессильны…

Графиня села в карету и приказала кучеру ехать на Малую Морскую в дом Чернышева. На самом деле она боялась, что дальний родственник откажется ей помогать. Она всю ночь взвешивала то, что узнала от командира кавалергардов, и то, что сказала Загряжская, и постепенно дело с арестом имущества ее семьи стало для Софьи Алексеевны проясняться. За полученным ею предписанием и прошением на имя государя о передаче титула и майората графа Захара стоял один человек – тот, к кому она сейчас направлялась.

«Он уже наложил лапу на наше состояние, потом предложит мне свое опекунство над моими дочерьми, а там захочет большего. Сам примется вершить судьбы девочек, выберет им женихов по своей воле, а к тому времени, когда решится участь моего сына, он свяжет нас по рукам и ногам» – горестно размышляла она.

Графиня почти убедила себя в правильности этих выводов, но все-таки сомнения у нее оставались, и ей очень хотелось обмануться в своих подозрениях. К тому же избежать встречи уже не представлялось возможным – свидание с сыном она могла получить только через Чернышева.

«Пора узнать правду», – решила она.

Пока экипаж катил по заснеженным улицам столицы, Софья Алексеевна почти физически ощущала, как утекает ее мужество, и когда лакей открыл ей дверь нового трехэтажного дома, облицованного гранитом двух оттенков – красноватого и серого, ее обуял ужас.