– Вера Александровна, погодите минутку, у меня для вас есть письмо от вашей сестры, – выпалил он первое, что пришло в голову.

Это сработало, дверь приоткрылась пошире, и он вновь увидел все еще пылающее лицо. Губы Веры подрагивали, но она мужественно выдержала взгляд Горчакова и, гордо вздернув подбородок, осведомилась:

– Разве вы знакомы с моей сестрой? Кстати, с которой? У меня их две.

– Я имел честь быть представленным графине Надежде Александровне. Перед отъездом из Санкт-Петербурга я посетил Кочубеев, а ваша сестра и бабушка тоже были там. У нас состоялся очень хороший разговор. Кстати, я и не знал, что мы с вами стали соседями. Мария Григорьевна сообщила мне, что Солита теперь принадлежит вам, а когда дамы узнали, что я собираюсь в свое имение, то попросили захватить для вас письмо.

Похоже, он смог убедить красавицу: та полностью открыла дверь, мгновенье помедлила, решая, пригласить ли его войти, но потом сама вышла в коридор.

– Очень любезно с вашей стороны захватить для меня письмо, – заметила она, и Платон услышал заученные интонации светской дамы. Стало жаль – смущенная и растерянная Вера Чернышева была гораздо милее величественной и прекрасной графини из дома на набережной Мойки.

– Конверт лежит в саквояже, разрешите мне его достать, подождите минутку, – попросил он.

– Да, конечно, я побуду здесь.

Платон зашел в свой номер и, не разбирая, вывалил содержимое саквояжа на кровать. Кожаный мешок с документами, где лежало и драгоценное письмо, он положил на самое дно, и сейчас тот выпал последним. Платон развязал шнурки и достал маленький конверт с ярко-алой сургучной печатью. На нем крупным, но изящным почерком четко, без единой помарки были выведены титул и имя Веры. Надин Чернышева оказалась умной и деловой (в чем князь успел убедиться лично), но всеми повадками сильно напоминала боевой таран.

«Ну и сестрицы, – успел подумать Платон, – и как с ними только обращаться? Как бы впросак не попасть».

Он вернулся в полутемный коридор. Вера по-прежнему ждала у своей двери. Она уже взяла себя в руки, лицо ее стало невозмутимо-спокойным, а взгляд фиалковых глаз – холодновато-любезным. Она протянула руку за письмом:

– Нашли? Благодарю вас.

– Да, вот оно, но, пожалуйста, не уходите. Ваша бабушка и сестра обнадежили меня, что я смогу обратиться к вам с просьбой.

Он замолчал, ожидая ответа. Девушка замерла от неожиданности, но потом откликнулась: – Слушаю вас.

– Дело в том, что в Хвастовичах меня ждут сестры. Они должны были приехать туда еще неделю назад. Я отправил их в имение вместе с гувернанткой, надеясь, что мадам Бунич не откажется присмотреть за ними до моего приезда. Но при встрече ваша бабушка сообщила, что наша соседка скончалась, вот мне и пришлось срочно выехать в поместье, чтобы устроить девочек самому. Вы разрешите мне привезти их в Солиту и представить вам?

– Конечно, привозите, – согласилась Вера, – мы пробудем здесь еще пару дней и вернемся в имение. Я буду рада видеть ваших сестер.

«Только сестер, – отметил Платон, – а мне она не будет рада – так, видимо, нужно понимать ее приглашение».

Он постарался не выдать своего разочарования и как можно равнодушнее спросил:

– Вы здесь с родными?

– Я приехала с исправником нашего уезда и своей помощницей. Родных у меня здесь нет.

Подтверждая ее слова, в конце коридора показались высокая девушка с чайным подносом в руках и несущий небольшой медный самовар мужчина в мундире.

– Вот и они, – кивнула на приближающуюся пару молодая графиня. – Приходите к нам на чай, я вас познакомлю.

– Благодарю, – успел сказать Платон до того, как она, кивнув, вернулась в свою комнату.

Пара, несущая чайные принадлежности, с любопытством оглядев князя, прошествовала за Верой, а Горчаков вошел в свой номер.

Подождав для приличия четверть часа, Платон постучал в соседнюю дверь. Ему открыл исправник.

– Проходите, ваша светлость, – пригласил он и улыбнулся, отчего его приятное темноглазое лицо сразу стало моложе. – Я – Петр Петрович Щеглов, капитан, исправник нашего уезда. Ее сиятельство вы знаете, а вторая дама – Марфа Васильевна Сорина.

Высокая девушка с короткими каштановыми волосами поднялась из-за стола, приветствуя гостя, а графиня Вера просто кивнула, указав Платону на свободный стул. Он пожал руку капитану, поклонился Сориной и сел рядом с хозяйкой.

– Вы надолго к себе в имение? – спросила Вера, передавая ему чашку.

– Нет, мне нужно вернуться в столицу, у меня там есть незаконченное дело, – дипломатично ответил Горчаков, надеясь, что она поймет его правильно.

Он не ошибся, молодая графиня чуть запнулась, но не захотела говорить при посторонних об их общей беде и перевела разговор на другую тему:

– Вы сказали, что сейчас в Хвастовичах живут ваши сестры?

– Они – близнецы, или двойняшки, я не знаю, как правильно говорить. Сестры очень похожи друг на друга, только цвет волос и глаз у них разный: Полина – рыжая с зелеными глазами, а Вероника – голубоглазая брюнетка, как вы.

Вера явно смутилась, и Горчаков сообразил, что не следовало так подчеркивать, свое внимание к ее внешности. Он поспешил исправить свой промах и вернулся к разговору о сестрах:

– Их отец был вторым мужем моей матери. Девочки не так давно потеряли сразу обоих родителей, и теперь их опекуном я стал. Я собираюсь скоро выйти в отставку и окончательно перебраться в Хвастовичи.

– Это замечательно! – с энтузиазмом поддержал его Щеглов. – Пока все хозяева имений не вернутся в уезд, довоенного благосостояния здесь все равно не достичь.

– Почему? – удивился Горчаков. – У меня в имении отличный управляющий.

– Да будь ваш управляющей хоть семи пядей во лбу, нашему уезду от этого ни жарко, ни холодно, потому что доход с поместья вы забираете в столицу. А если вы сами станете жить в имении, вы и доход будете вкладывать на месте. Так же будут делать и остальные, к тому же, жизнь в усадьбах оживится, праздники станут устраивать, в гости друг к другу ездить – вот и воспрянет наше общество.

– На это и возразить нечего, – улыбнулся Платон, – вы совершенно правы.

– Петр Петрович за наш уезд всей душой радеет, – опустив глаза, робко откликнулась Сорина.

– Да, это точно подмечено, – поддержала ее молодая графиня, – капитан Щеглов – истинный патриот нашего уезда.

– Ну, вы уж слишком сильно меня хвалите, – отмахнулся исправник.

Платону он очень нравился: Щеглов казался таким основательным, по-настоящему надежным, и при этом соображал молниеносно, вот и сейчас он сразу же нашел предлог, чтобы отвлечь разговор от собственной персоны:

– А когда коронация, ваша светлость, не скажете?

– Теперь этого никто не знает. Когда я по дороге сюда останавливался в Москве, пришло известие, что по пути из Таганрога в столицу скончалась императрица Елизавета Алексеевна. Она умерла в Белеве. Уже объявили траур.

– Да что вы говорите? Как жаль! – расстроился Щеглов. – В армии ее очень уважали, знали, как она вдовам и детям погибших на войне помогает. Чистый ангел!

Осмелев, в разговор вступила Марфа:

– А правду говорят, что государыня была очень красивая? – поинтересовалась она.

Горчаков подтвердил, но Марфа не отставала. Она подробно расспросила гостя и о новой императрице, а потом о ее детях. Выслушав, она мечтательно вздохнула:

– Как хорошо, четверо детей…

Не зная, что можно на это ответить, Платон улыбнулся, но в разговор вмешался Щеглов.

– Ваша светлость, так получается, что ваши сестры сейчас одни в имении? Я так понял, что они еще не взрослые?

– Им по пятнадцати лет. К сожалению, у нас очень маленькая семья, мне некого было с ними отправить. Я рассчитывал на мадам Бунич.

– Ну, что поделать? Хоть ее очень жаль, светлой души была женщина. Но вы не беспокойтесь – пока вас не будет, я стану наведываться в имение, следить за порядком.

– Спасибо! – обрадовался князь. – Вы меня очень обяжете.