Все это, конечно, отнюдь не призыв к тому, чтобы заволочить поле критики запретительными граблями, перейти на полуправду, отказаться от критического анализа.
Интересы углубления социалистической демократии, повышения политической культуры народа требуют полнее использовать средства массовой информации для обсуждения общественных и государственных вопросов, расширения общественного контроля, развертывания активной борьбы за усиление ответственности и укрепление дисциплины труда, соблюдение социалистической законности и правопорядка, против нарушений социальных принципов и нравственных норм советского образа жизни. Мы стремимся организовать дело так, чтобы средства массовой информации действовали как свободная, целостная и гибкая сила в масштабах всей страны, способная мобильно переключаться на освещение наиболее актуальных событий и проблем.
Гласность, критика и самокритика — это не очередная кампания. Они провозглашены и должны стать нормой советского образа жизни. Без этого никакие радикальные преобразования невозможны. Без гласности нет и быть не может демократии. А без демократии нет и быть не может современного социализма.
У нас еще немало работников, которые продолжают крайне болезненно реагировать на критику в средствах массовой информации, привносят в оценки тех или иных статей и передач личные вкусы, устарелый опыт, ложно понимаемые интересы общества, а то и просто демонстрируют свое непонимание роли печати в современном социалистическом обществе. Бывает, что пугают реакцией на ту или иную критическую статью со стороны средств западной пропаганды. Вот, мол, на Западе только и ждут нашей самокритики и поворачивают ее против нашей страны, для дискредитации социалистического образа жизни. Не знаю кого как, но меня это не пугает. Критическое переосмысление собственного опыта — признак силы, но не слабости. Именно такой подход отвечает принципам социалистической идеологии.
А бывает и другой, так сказать, «тихий» способ зажима критики или ухода от нее. Это когда иные работники на словах соглашаются с публичной критикой, даже благодарят за нее и обещают принять действенные меры, а фактически не торопятся сделать практические выводы. Видно, рассчитывают, что все кончится разговорами, «уйдет в песок», и об их грехах больше не вспомнят. Главное для них — вовремя покаяться.
Повторю в этой связи то, что говорил на январском Пленуме: отношение к критике — это важный критерий отношения человека к перестройке, ко всему новому, что происходит в обществе.
Мы сделаем все, чтобы никому не удалось ни зажать критику, ни отболтаться от нее.
Критика — горькое лекарство. Но болезни делают его необходимым. Морщишься, но принимаешь. И не правы те товарищи, которые полагают, что критику можно дозировать по времени. Не правы и те, кто склонен считать, что явления застоя уже полностью преодолены и пора осадить назад. Сбавить критические обороты — значит навредить перестройке.
Горячо поддержала перестройку интеллигенция. Здесь позволю себе одно отступление. Интеллигенция, преданная социалистическим ценностям, органичная часть советского общества, глубоко патриотическая по отношению к своей социалистической Родине, — это наше великое и, пожалуй, уникальное завоевание, наш бесценный духовный капитал. Непростая история у нашей интеллигенции. Значительная ее часть, в том числе демократическая, проклинавшая царский режим и даже боровшаяся против него, испугалась революции, была подхвачена волной белой эмиграции и оказалась за границей, отдав свой талант и знания другим народам. Это была большая потеря для молодого советского общества.
Большие, подчас невосполнимые потери понесла интеллигенция, в том числе партийная, большевистская, в результате нарушения социалистической законности и репрессий 30-х годов. И это тоже было серьезным ударом по интеллектуальному потенциалу страны.
Тем не менее процесс формирования советской интеллигенции продолжался и нарастал, отражая объективную закономерность развития социализма и его жизненную потребность. Ленинская культурная революция превратила полуграмотную и просто безграмотную страну в одну из самых образованных в мире.
Однако в период застоя сложилась парадоксальная ситуация: наше общество не могло должным образом использовать этот свой огромный культурный потенциал, творческие возможности. Причина опять же в том, что развитие демократии было искусственно заторможено. Не могли не сказаться всякого рода запреты, боязнь нового, творческого подхода в работе.
Вспоминаю, в июне 1986 года состоялась встреча с работниками аппарата ЦК КПСС. Посвящена она была перестройке. Мне пришлось попросить товарищей учиться работать с интеллигенцией в новом стиле. Пора перестать командовать ею. Это вредно и недопустимо. Интеллигенция приняла умом и сердцем программу демократического обновления общества.
Прошли съезды творческих союзов: кинематографистов, писателей, художников, композиторов, архитекторов, театральных деятелей, журналистов. Прошли они активно, страсти там кипели большие. Все съезды искренне поддержали перестройку. Их участники остро критиковали и себя. Критика была резкой, в результате многие бывшие руководители союзов не были избраны в руководящие органы. Но одновременно в них не попали и крикуны. В руководство союзов избраны видные, авторитетные люди.
Тем, кто находил дебаты чрезмерно бурными, я говорил: не надо ни удивляться, ни возмущаться, надо принимать эти съезды как явление хотя и новое, но нормальное. Ибо демократизация идет везде, приобретая порой острые формы. Кто-то возразил, что, мол, трудно будет работать в среде, где каждый сам себе философ, сам себе главный авторитет, каждый считает правым только себя. Мой ответ: гораздо хуже иметь дело с пассивной интеллигенцией, с равнодушием и цинизмом.
Как и во всяком сложном деле, не обходится, конечно, без эмоциональных всплесков: на крутых поворотах, в революционные времена так всегда бывало. Сейчас все мы как бы заново проходим школу демократии. Учимся. У нас еще не хватает политической культуры. Выслушать мнение даже своего друга, товарища — и то не хватает терпения. Это все, наверное, пройдет. Будем осваивать и эту науку. Самые острые вопросы надо обсуждать, уважая друг друга. Даже в самой крайней точке зрения есть что-то ценное, рациональное, ибо человек, отстаивающий ее честно, по-своему болеющий за общее дело, отражает какие-то реальные моменты жизни. У нас это не антагонистическая борьба, это поиск, дискуссия: как нам выйти на широкую дорогу перестройки, как ускорить шаг и сделать его твердым, а движение необратимым. Поэтому не вижу никакой драмы в полемике, в сопоставлении точек зрения. Это нормально.
Среди литераторов на почве гласности действительно проявились групповые пристрастия, нетерпимость. Был момент, когда страсти среди писателей накалились. Мы довели до них точку зрения ЦК: было бы очень печально, если вместо консолидации творческой, художественной интеллигенции разгорится перебранка и ее участники начнут использовать гласность, открытость, демократизм для сведения счетов, добиваться реванша за прошлые обиды, мстить за критику. Самое плохое, если в революционное время творческая интеллигенция погрязнет в мелочах, даст волю личным амбициям, будет тратить силы не на творчество, а на никчемные перепалки. ЦК призвал литераторов: поднимайтесь выше своих эмоций, удобных привычек и стереотипов. Поднимайтесь и думайте о народе, об обществе. Пусть ответственность интеллигенции проявляется и в том, чтобы ее творческие союзы заботились прежде всего о духовном развитии общества.
У интеллигенции — большой потенциал гражданственности, и она охотно взяла на свои плечи немалую ношу перестройки. Наша творческая интеллигенция вместе с партией начала осуществлять перемены. Все сильнее проявляется ее гражданская позиция, и мы заинтересованы в такой активности, ценим то, как она включилась в работу после апреля 1985 года, ее энтузиазм и стремление помочь перестройке общества. Надеемся, что вклад интеллигенции будет нарастать. Она выходит на новый уровень мышления и ответственности. Ее ориентиры совпадают с политической линией КПСС, интересами народа.