Как описать мои чувства? Впервые за восемь лет я осталась абсолютно одна. Во дворе мычала и кудахтала скотина, возились уходящие домой работники, из дома доносились звуки музыки и смех. Я сидела у открытого окна, подперев щеки руками, слушая приглушенные звуки праздника и размышляя над тем, что будет завтра - вдруг я не понравлюсь им? Что будет, если понравлюсь? Заберут ли меня в дом? Где я буду жить? Где буду учиться? Отправят ли меня назад в приют, если я не подойду, или выгонят за ворота и я буду скитаться одна по улицам в поисках еды и крыши над головой? Тогда я впервые задумалась о своем отце и моих счастливчиках брате и сестре, которых он не бросил. Почему он так поступил именно со мной? Где они сейчас? Живы ли? Вспоминает ли кто-то из них обо мне, или они думают, что я умерла? Как всегда, я задавала слишком много вопросов, на которые никто ответить не мог.

Проспав часа два, не больше, я проснулась от стука в дверь.

- Вставай, Аня! - Арина пришла, чтобы разбудить меня. - Умывайся и пойдем, хозяйка ждут!

Спрыгнув с кровати, дрожа то ли от утренней прохлады, то ли от страха, я умылась студеной водой, расчесала косы, быстро заплела их и пошла следом за Ариной в большой дом. Утренний прохладный воздух неприятно щипал за ноги, я обняла сама себя покрепче, пытаясь согреться.

Хмурой прохладой встретил нас дом, да и его хозяева тоже. Бабка оказалась огромной женщиной - ее необъятное тело было закутано в розовый махровый халат, на голове бигуди под платком, широкое толстое лицо и маленькие глаза-угольки. Рядом с ней, за огромным дубовым столом, в самом разгаре раннего завтрака, восседал вчерашний незнакомец - очевидно, это и был ее муж.

- Здравствуйте. - Сказала я просто, как здоровалась со всем людьми. Я ничего не ждала от них взамен.

- Скажи свое имя и возраст. - приказала бабка сухо.

- Я Анна Ионеску, мне восемь лет.

- Ты знаешь, кто мы?

- Да, вы Пелагея Федоровна, а вы, - я перевела взгляд на деда, - …

- Леонид Демидович… - прошептала Арина откуда-то из-за спины.

Я повторила его имя. Прохладный взгляд, ни тени улыбки на губах. Я не тронула их сердца.

- Ты знаешь, кто мы?

- Мои бабушка и дедушка? - скорее спросила, чем ответила я.

В ответ я получила всего лишь быстрый холодный и равнодушный взгляд, и слегка поднявшиеся от удивления брови.

- Ты слишком хорошего о себе мнения. - продолжила хозяйка. - Коровы и быки на лугу тебе бабка с дедом. Никому ты не нужна, безотцовщина! Родилась как собака, как собака и помрешь! Убирайтесь с глаз моих прочь! Арина, растолкуй ей, что она должна знать и научи всему, что она должна уметь. - приказала бабка и нетерпеливо махнула рукой, чтобы мы уходили.

Служанка увела меня прочь из богато обставленной залы и от вкусного аромата жаренных гренок.

- Вот сейчас покушаем, - подбадривала меня Арина, заметив, что я заметно пала духом, - И жизнь повеселеет!

Как могла повеселеть моя жизнь? Последняя надежда на любящих дедушку и бабушку растаяла вместе с утренней росой. Никому никогда я не буду нужна. И что значит, умереть как собака?

- Пойдем!

Арина увлекла меня в свой флигель, где уже был накрыт стол: горячие щи с пышной булочкой, стакан терпкого чаю и мягкая теплая гренка. Степан уже заждался, потому что сразу же сел за стол, как только мы вошли.

- Арина, - сказала я, проглатывая ложку теплых щей, - Ты знала мою маму?

- Да, она была очень хорошей.

- Расскажи мне о ней, я же совсем ничего не знаю!

- Твоя мама была ну точно твоя копия! - она ухмыльнулась, рассматривая мое лицо - такой же вздернутый нос и крутые скулы, большие глаза и тонкие губы. Только вот она была блондинкой, а ты - темноволосая.

- А какая она была вообще?

- Добрая. Любила животных. Из здешней конюшни почти не выходила. Опекала коней, как собственных детей. Одинокая она была.

- Но она же замужем была?

- Да была, но хозяин суровый был, не разрешал веселиться совсем. Оно и не дивно - он же лет на пятнадцать старше ее был! Она совсем молоденькая была, восемнадцатый год шел, когда замуж-то выдали. Неравный брак. К пустому карману золото не липнет! Вот она тут и жила, как в приймах. А потом как хозяин заболел да и приставился, она совсем одинешенька и осталась.

- Почему она не ушла отсюда?

Арина усмехнулась, переглянувшись со Степаном.

- Так отец же твой тут работником появился. Пришел наниматься, приехал из Румынии, ни кола, ни двора. А сам высокий такой, статный! Я девчонкой еще была, так он для меня совсем взрослым был. Это впервые я иностранца-то увидела. К нам в глушь мало кто заезжает! Вот хозяева его и взяли за лошадьми смотреть, потому что конюх старый совсем был и из ума давно выжил.

- А отец какой был?

- Все-то тебе не ймется, Аня. - Степан улыбнулся из-под густых усов, потягивая чай.

- Отец твой был из беглых аристократов. Только это там он был аристократ, а тут за конями убирал.

- Почему он беглый был? - удивилась я. - От чего бежал?

- От революции, Аня.

- От революции? - переспросила я. - Почему?

Настала очередь Степана отвечать на вопрос. Вытерев усы, он серьезно посмотрел на меня:

- Революции не приносят аристократии ничего хорошего. Каждый раз много гибнет сразу или по тюрьмам и ссылкам. Вот твой отец и убежал. Один из всей семьи спасся. Был военным лейтенантом, а сделался обычным конюхом...

Так дальше и потекла моя жизнь - жила я одна в своем флигеле, росла так же, как и в приюте - словно трава. Время от времени Арина и Степан забирали меня на ночь к себе, стелили на раскладушке у самой печи. С бабкой и дедом я практически не виделась, это и не странно: они-то ведь были мне никто. Я чувствовала, что меня там не любят, вот и старалась не попадаться на глаза. Меня никогда не звали, если приезжали гости, а если, вдруг, кто-то из них меня замечал во дворе или около конюшни - одаривал холодным сухим взглядом и торопился уйти. Видимо, в доме обо мне все-таки говорили. Но мне было все равно, как на меня смотрят и что обо мне думают. Каждый мой день был интересным и насыщенным, очень часто некогда было даже присесть: проснувшись рано утром, я завтракала и шла в школу, вернувшись после обеда домой, я обедала и шла в теплицу ухаживать за розами, затем в конюшню, положить лошадям сена, убрать за ними, выгулять их на лугу, расчесать и заплести гривы. Под вечер мне приносили огромный тюк с синтепоном и красной тканью, и я стегала одеяла часов до двух ночи, а затем, без сил, падала спать.

Благодаря просьбам Арины, меня отдали учиться в школу при церкви. Она была бесплатной и самой ближней из всех. Я думаю, что бабка согласилась отдать меня в школу просто, чтобы прослыть доброй и заботливой женщиной. До школы от нашей усадьбы было далеко - километра три по извилистой дороге через холмистый луг. Конечно, можно было доехать на автобусе через город, но мне не давали денег, вот я и ходила пешком. В этой школе училось еще несколько ребятишек, таких же никому не нужных, как и я. Уроки вел противный молодой священник с козлиной бородкой и его еще более противная жена. Они преподавали нам слово божие, арифметику, язык, домоводство.

Я жутко не любила эту школу. На каждом уроке мы получали толстой деревянной линейкой по рукам - стоило только неправильно ответить, замешкаться, или повернуться на заднюю парту - линейка безжалостно с резким неприятным свистом опускалась на твои руки, а ты сам отправлялся в угол стоять на коленях на рассыпанном горохе или гречке до конца урока, сто раз повторяя “Отче наш”.

Несмотря на такую “науку”, тяга к знаниям горела во мне огнем! Я тайком пробиралась в хозяйскую библиотеку и незаметно таскала книги - прочитав, возвращала назад. За девять лет я перечитала все книги и журналы, которые были в доме, еще записалась в библиотеку в поселке, куда меня время от времени отпускали. Взрослея, я становилась хитрее и скрытнее, лучше скрывала свои походы в библиотеку и успевала сделать всю работу, лишь бы лишний раз не встречаться с хозяевами и не выслушивать от них очередную порцию унижений. Хотя, я так и не поняла, за что они меня так ненавидели.