Заведующая почтой радистка Маша жила тут же, в смежной комнате, там же у нее была радиостанция, и, пройдя из своей комнаты в служебное помещение, она открывала дверь, впускала посетителя, пряталась за перегородкой, принимала официальный вид, слушала суть дела и начинала работать.

— Машенька, свяжи меня, пожалуйста, с заставой, — попросил Мурман.

Маша кивнула, Алекс ушел к телефону, стал ждать, пока она поколдует на рации.

— Говорите! — крикнула она ему.

— Алло, алло! — позвал Мурман.

— Привет, дарагой! — узнал его Ш.Ш. — Что случилось?

— Тут такие дела, — волновался Алекс, — твой Петров убил собаку.

— Как убил?

— Ударил ногой белую собаку, она умерла.

— Мои ребята не могут.

— Могут, как видишь. Разберись, прошу тебя. Эту собаку ты знаешь, из ее помета Серый и Дружок, твои псы. Старая белая собака…

— Эта позор! — вдруг почему-то перешел на шепот Ш.Ш. — Я его сильно накажу.

— Не в этом дело. Ты скажи ему, сейчас в одном доме идет камлание.

— Что это такое?

— Шаманят немного, бьют в бубен. Шлют на виновного насыл, порчу.

— Что это?

— Просят духов наказать злого человека, виновника.

— Ц-ц-ц… — сказал Ш.Ш. — Это мистика. Пережитки.

— Все равно. Я должен предупредить. Виновник заболеет, и сам не будет знать от чего. Такое поверье у местных.

— Я скажу, чтобы нэ ходил по ночам, где нэ надо.

— Это неважно. Ему все равно будет плохо. Ты должен его предупредить на всякий случай. Понял?

— Понял, — тихо сказал Ш.Ш.

Мурман положил трубку. Маша вышла из своей комнаты и вопросительно посмотрела на него.

— Надеюсь, тайна переговоров сохраняется? — спросил он.

Она кивнула.

Он подошел к ней:

— Спасибо.

— А собака правда умерла? — спросила она.

— Правда.

— Это собака Мэчинкы, — сказала Маша. — Он будет переживать.

— Застава ему заплатит.

— За деньги такую собаку не купишь, — сказала Маша.

— Ничего не поделаешь. Больше ничего нельзя сделать. До свидания.

— До свидания. Завтра самолетов не будет — плохое метео.

— Я знаю, — улыбнулся он.

— Вам здорово не везет, почти неделю не можете улететь.

— Значит, там так решили, — и он показал на небо.

Она засмеялась:

— Не хочет вас отпускать Полуостров. Оставались бы.

— Насовсем?

— А что? Разве тут плохо?

— Вам хорошо, вы родились тут, Маша.

— Все, кто сюда приезжают, в конце концов уезжают, — сказала она.

— А Кащеев?

— Ну… — она замялась, — он почти что чукча. Он наш. Наш.

— А вот все старые полярники тоже остаются на севере. Пенсия подходит — слетают на юг, поживут в домике с садом и морем и снова улетают на север.

— Почему?

— У них уже сердце привыкло к северу. Статистика показывает — если до пенсии жил на севере, а на старости лет уезжаешь на юг, очень быстро умираешь. Другая обстановка, другой ритм жизни, эмоциональная нагрузка другая, понимаешь?

— Понимаю.

— А у меня пока никакой эмоциональной нагрузки — ни здесь, ни там.

Он пошел к двери.

— Неправда, — сказала она.

Он посмотрел в ее серьезные глаза, засмеялся:

— Спасибо.

Почему-то ему вдруг очень хорошо стало после разговора с Машей. Он не знал, не догадывался, почему она права. А если бы он попытался отойти от своих житейских рациональных схем, до него бы дошло, что случайный здесь человек не стал бы среди ночи звонить по поводу собаки, не стал бы таким голосом разговаривать по телефону, и мудрость этой чукотской девушки в том и заключалась, чтобы по интонации, по оттенкам голоса (а сколько она их слышит каждый день!) узнавать в сиюминутном если уж не будущее, то, во всяком случае, надолго вперед. Так охотник, читая следы, знает, стоит ли ему продолжать идти вперед, угадывает, с чем в итоге он будет.

Алекс возвращался в дом Кащеева, холодный резкий ветер сбивал, его с ног, и думал он о том, что подтаявший наст за ночь подмерзнет, хорошо будет на нартах идти, вспоминал он лейтенанта, свой разговор с ним, очень важный разговор, и тут в ночи возникло лицо Старого Старика, он молчал и смотрел на Алекса с улыбкой, и понял радист, что телефонные слова его пали на благодатную почву. Жаль только — улетит он, не узнает, чем все кончится. Впрочем, начинается пурга, и никто не знает, как долго торчать тут Алексу и когда он отсюда улетит в свой непонятный отпуск.

Карабасу было жалко Бармалея. «В конце концов, — думал он, — ни одного по-настоящему злодейства Бармалей так и не совершил, никого не убил, ничего не уничтожил. Какая ж ему польза от злодейства? А может быть, он злодей-неудачник? Нет, среди злодеев неудачников не бывает. И разве настоящий, злодей будет носить злодейскую одежду, чтобы все знали за версту, что он плохой, что он разбойник? Нет и еще раз нет! Значит, Бармалей маскируется под нехорошего человека? Зачем? Он, наверное, добр, но рядится в злодея потому, что цель, которую он поставил, добром не достичь. Он стесняется своей доброты или раньше ему за эту доброту попадало от злодеев, носящих респектабельное платье, белые манишки и галстуки-бабочки, трости и черные котелки. Его, доброго, раньше не понимали, и ему не везло. И он стал маскироваться. Но какая же у него тогда цель? Завладеть сокровищами мира и отдать их детям?! Да-да! Сколько было бы на свете золотых и бриллиантовых красивых игрушек! А на Северный полюс вот он зачем попадает: он хочет там признаться доктору Айболиту в самом сокровенном. Его мечта — установить на Северном полюсе большую-большую новогоднюю елку и чтобы вокруг нее собрались все дети земного шара! Да-да! И пусть простит его доктор Айболит за очень извилистый, сложный и долгий путь к цели, столь простой и очевидной».

Такой примерно сценарий заготовил Карабас для очередной воспитательной встречи с детьми. Но что-то в нем вызывало сомнения. «А не примут ли они меня, чего доброго, за идиота?» — подумал Карабас и принялся на всякий случай «сочинять» сказку о спящей царевне и семи богатырях.

Утопая в снегу, спотыкаясь и падая, захлебываясь проклятиями, по селу мчался председатель сельсовета Джексон Кляуль. Только что случилась трагедия, и Джексон Кляуль мчался за ее виновником, черным псом Чарли, но догнать его было непросто.

А случилось вот что. Джексон Кляуль мирно беседовал с Пивнем о погоде, видах на урожай (то есть на охоту) и обсуждал новости культурной жизни. Беседа протекала в дружественной обстановке на свежем воздухе, у входа в сельсовет, Джексон небрежно крутил на пальце крохотный мешочек. Мешочек возбудил любопытство Пивня. Раскрыв его, Джексон показал резиновый кружочек — печать, символ власти и непререкаемого авторитета Джексона Джексоновича Кляуля. Джексон гордился печатью. Он не расставался с ней даже на морской охоте. Он считал ненужным хранить ее в сейфе (мало ли что может случиться), а постоянно носил с собой — так надежнее. В конце концов односельчане не мыслили Д. Д. Кляуля без печати.

Подбрасывая печать, ловя ее не глядя, Джексон выслушивал точку зрения Пивня на события в Португалии и не заметил, как к ним подошли три собаки — пограничные барбосы Серый, Чарли и Дружок. Пивень крикнул на собак, чем вывел из равновесия Джексона, в очередной раз подкидывавшего резиновый кружок, и Джексон промахнулся, не поймал печать, а вертевшийся возле него Чарли схватил ее на лету, молниеносно проглотил и дал тягу.

Джексон побледнел, у него подкосились ноги, но в тот же миг он взял себя в руки и, озверев, рыча и чертыхаясь, ринулся следом за Чарли.

Никому не понять всей бездны отчаяния, в которой волею случая очутился Джексон Кляуль.

Представьте себе державного владыку без скипетра, вот кем в мгновение ока стал Джексон. Да что там говорить, представьте себе, что шалунишка Нептун, возвращаясь домой после бурной ночи, проведенной в обществе русалок и наяд, вдруг обнаруживает под утро, что забыл у них самое главное — свой трезубец. Что такое Нептун без трезубца? Жалкий сварливый старикашка, с клочковатой, давно не чесанной бородой! А с трезубцем в руке? Царь и всех вод грозный повелитель, с прекрасной волнистой ухоженной бородой!