«Надо взять себя в руки, — решил он. — Я схожу с ума как молокосос. — Это все оттого, что давно под ним не поскрипывал матрац с женским телом вместо простыни. — Сейчас, — сказал он сам себе, — и пятидесятилетняя портовая шлюха показалась бы королевой красоты».

Дженни подняла глаза и спросила:

— Что за пакостные мысли бродят в твоей голове?

— Только что подумал, что ты самая красивая барышня изо всех, каких я видел в последнее время.

— Хорошенький комплимент, если учесть, где ты находился пару лет, — отшутилась она.

— Читаешь мои мысли, да?

Она пожала плечами и поспешила заговорить о другом.

— Недавно передавали последние известия. Ты не одинок в своей популярности. Сегодня вечером убита женщина напротив парка Джубили.

— Снова Любовник Дождя?

— Кто же еще? — Она вздрогнула от какой-то страшной мысли и медленно добавила:

— Потом, когда я ждала тебя в кухне, подумала, что, может, тот, во дворе…

— Это убийца? — подхватил Дойл. — Исключено, — твердо заявил он. — Уже того, что он сегодня отправил на тот свет одну шлюшку, вполне достаточно. Эти маньяки всегда действуют по одной схеме, по одному и тому же шаблону. Один и тот же почерк. Дебил, который напал на тебя, скорее всего просто хотел позабавиться.

Дженни поморщилась.

— Не знаю… Может, стоит сообщить в полицию? — Хотя сама сомневалась, стоит ли.

Начиная когда-то с наследства в сто фунтов, Хенри Краудер оставил матери и дочери контору, которая сейчас, включая недвижимость, стоила пятнадцать тысяч. Дженни была сделана из того же теста. Она воспитывалась в сознании, что нужно непоколебимо соблюдать законы и правила, принятые в их среде. Общение с полицией при любых обстоятельствах считалось по меньшей мере предосудительным.

— И что ты им скажешь? — поинтересовался Дойл. — Что благородный рыцарь сэр Шон Дойл, за которым по пятам несется свора легавых, прервал свой путь, дабы спасти тебя от участи горшей, чем смерть? И что за это ты обогрела и накормила его, одела и проводила снова в путь, потому что сочла себя чем-то обязанной ему? — Он хрипло рассмеялся. — Девочка, прежде чем ты закончишь свою исповедь, уже очутишься в женской тюрьме «Холлоуэй», и там у тебя будет довольно времени закончить ее.

— Пожалуй, так, — вздохнула она.

— Наверняка.

Видя, как погрустнело ее лицо от недавнего воспоминания, он поспешил сменить тему.

— Показывали меня по телевизору, да?

— Ой-ой, чуть ли не двухсерийный фильм о Великом Бомбардире Дойле.

— Нормальный человек всегда охотно пользуется бесплатной рекламой. Смею надеяться, они упомянули, что я был лучшим боксером Северной Англии?

— Кроме того, диктор подчеркнул, что ты был самым перспективным профессионалом в среднем весе после второй мировой войны, пока тебя не испортили женщины, алкоголь и скоростные автомобили. Еще он сказал, что у тебя был лучший удар со времен Джека Джонсона…

— Ого! Это уже комплимент, если хочешь знать.

— Как поглядеть. Комментатор добавил, что Джонсон скатился на дно и умер без гроша за душой. Кажется, это было что-то вроде сравнения… Намек, что ли…

Насмешливая тень ехидства была в ее голосе. Дойл ощутил, что слова ее справедливы, но с горячностью вступился за свое прошлое.

— Из экономии времени они кое-что пропустили. Между прочим, случалось, что судьи останавливали бой, который я выигрывал, обеспокоенные реками крови, заливающими мою физиономию. В последний раз, с Терри Джоунсом, мне так досталось, что пришлось две недели проваляться в больнице. Пришлось даже делать пластическую операцию. Ну, и не разрешили мне больше драться. — Помолчав немного, он тихо спросил: — Представляешь, каково мне было тогда?

— Может, и жестоко. В жизни часто такое бывает. Но все это не дает права тебе красть.

— Что ж, барышня, не стану оправдываться. В «Скрубее», когда меня посадили первый раз, надо мной трудился психиатр. Он пришел к выводу, что я сбился с пути истинного и свернул на скользкую дорожку, чтобы отомстить обществу.

— А твоя версия?

— Случай, дорогая, слепой случай и стечение обстоятельств, когда бокс стал обходиться без меня, мой капитал равнялся двумстам фунтам. Мне оставалось только одно: ишачить простым чернорабочим. Что угодно казалось мне лучше, чем это.

— Преступление тоже?

— Тогда я об этом не думал. Вышло все примерно так: я остановился в отеле «Холмарк» в Манчестере и старался держать фасон. Я вошел в долю с одним шулером, который содержал карточный клуб. Он ободрал меня как липку. Мне даже нечем было заплатить за номер… На третий вечер я увидел в баре незнакомого фраера с бумажником, так туго набитым пятифунтовыми купюрами, что, верно, было не всунуть еще хоть одну бумажку. Это был крупный букмекер…

Он на мгновение замолк, вглядываясь в огонь или в прошлое, а когда опять заговорил, Дженни поняла, что он снова там, в той ночи много лет назад, и ее сердце сжалось от сострадания.

— Мужчина этот поселился на том же этаже, что и я, через пять комнат. Под моим окном был выступ, что-то вроде карниза с завитушками из гипса. Только представь, всего сантиметров тридцать в ширину!.. Мне хватило. Я с детства не боялся высоты, и кто знает, сложись все иначе, может, я стал бы знаменитым альпинистом. Скалолазы — ребята что надо!

— Как все случилось?

— Часа в два ночи я вышел на прогулку по карнизу, через окно влез в его номер и взял бумажник. Фраер сладко храпел. Обратно вернулся тем же путем. У меня оказалось больше шестисот фунтов. Скажи мне, какой дурак полезет в шахту или попрется к станку, хапнув такие денежки? Моя судьба была предрешена. Я уже говорил, что вовсе не боялся высоты, и это главное. Не нужен никакой напарник, значит, меньше вероятность, что на тебя настучат или засыпят.

— И все-таки ты попался.

— Два раза, всего два разочка, дорогая. Сперва в Лидсе, в отеле «Квин». Несчастный случай, просто сломал ногу, падая с высоты пятнадцать метров. Второй раз меня засадили за решетку прямиком из новой гостиницы в Вендейле. Кто мог подумать, что на всех окнах понатыкана сигнализация! Но уж я погонял их по крышам! Легавые набегались до упаду! Все-таки догнали, псы чертовы! — добродушно зевнул Дойл. Голова упала ему на грудь. Он заморгал и пробормотал:

— Я лучше пойду, не сидеть же мне до утра… — Сигарета выпала из его пальцев на ковер. Дженни подняла окурок и бросила в камин. Бомбардир вздохнул и обмяк в кресле. Девушка тихо поднялась и осторожно сняла с дивана клетчатый плед. Когда она накрыла Дойла, его ладонь сонно погладила ее бедро и он почти неслышно прошептал:

— Самая красивая из всех, кого я видел…

Она не двинулась, видя, что он заснул, только бережно сняла его руку и спрятала под плед. Еще минуту она стояла, вглядываясь в его лицо, легкомысленное и невинное одновременно. Несмотря на шрамы на щеке и подбородке, оно было мужественным и красивым. Она все еще чувствовала тепло его руки там, где он коснулся ее тела. «Хорошо, что его сморил сон, — призналась она сама себе, — и не было неизбежного продолжения». Хотя она не имела бы ничего против. Она не была распутницей, просто жила, как большинство ее ровесников, в духе своего времени, и старые пуританские догмы и запреты были для нее пустым звуком.

И все же любовь, даже такая крохотная, только прорастающая, означала бы определенную ответственность, а сейчас она не смогла бы себе этого позволить. Будет лучше, если он поспит час или два и уйдет. Она потушила свет, подошла к окну, прислонясь лбом к холодному стеклу. «Что с ним будет? — думала она. — Куда он пойдет?»

Улица Нарси Плейс пересекала район, который был сущим наказанием для местной полиции. Улицы сходились друг с другом и снова разбегались, пересекались, сливались, снова разделялись, чтобы больше никогда не встретиться, образуя такую узорчатую паутину, что голова шла кругом. Солидные дома с террасами, в которых когда-то жили представители среднего класса, что пошли в гору и переселились в другие кварталы, сейчас были переполнены иммигрантами, пришельцами отовсюду, которым было не привыкать к перенаселенности кроватей. Большая часть белых покинула Нарси Плейс, а те, которым не удалось, остались мыкать горе под покрытыми сажей платанами.