Сверкают скалы - ножи острые, не взобраться на них обезьянам.

Убежал Ван Сань от обезьян, пришел в Небесный дворец. Встретила его старшая сестра, достала из хлопковой коробочки вату, велела Ван Саню уши заткнуть да палку крепкую припасти. Ван Сань так и сделал.

А бессмертный старец ничего не знает, сидит да радуется: «Хэй, хэй! Не вернется Ван Сань живым, разорвут его обезяны».

Только он так подумал, вдруг Ван Сань в комнату входит, барабан на спине несет. Увидел старец - зять живой вернулся и барабан принес, еще больше обозлился, решил насмерть оглушить юношу и говорит:

- Дай-ка я проверю, настоящий барабан ты принес или ненастоящий!

Поднял старец свой посох да как ударит по барабану. Дон! - прогремел барабан; ша-ша-ша - посыпались с деревьев листья. «Ну, - думает старец, - оглушил я Ван Саня до полусмерти!»

А Ван Сань говорит, как ни в чем не бывало:

- Ну-ка стукни сильнее! А то я не слышу!

Подивился старец, еще сильнее ударил:

Дон! - грохнул барабан; гэ-ча! гэ-ча! - задрожали стены. «Ну, - думает старец, - если и на этот раз он жив останется!…»

А Ван Сань опять, как ни в чем не бывало, говорит:

- Ну-ка стукни сильнее! А то я не слышу!

А старец как ударил два раза по барабану, так у него в голове помутилось. Где уж ему третий раз ударять?!

- Не можешь? - говорит Ван Сань. - Дай я попробую. - Поднял Ван Сань посох. Дон-дон-дон - забил в барабан. Закачалось небо, ходуном заходила земля, опрокинулся навзничь вредный старик и дух испустил.

Сломал Ван Сань железные ворота небесной тюрьмы, снял с Ци-цзе колодки, вынул свою флейту и радостный вместе с женой спустился к людям.

Шесть сестер вместе с ними спустились на землю и нашли себе трудолюбивых мужей. Пятнистый олень тоже спустился к людям, и все они на земле зажили радостно и счастливо.

ПОРТРЕТ ДЕВУШКИ ИЗ ДВОРЦА

Есть в горах Ишань два места. Одно зовется Цзюлункоу - ущелье Девяти драконов, другое - Цилункоу - ущелье Семи драконов. Так вот, около ущелья Девяти драконов стояла маленькая деревушка, и жила в той деревушке старуха со своим единственным сыном, по прозванию Тянь-тай. Девяти лет от роду уже умел Тянь-тай барсуков в горах ловить, двенадцати лет не страшился из волчьих нор волчат таскать. Пригожим да статным уродился юноша, никто с ним не сравнится. Лицо доброе, глядит весело, силен, смекалист, ростом высок. Уйдет спозаранку за хворостом в горы, вечером домой воротится. На высокие горы взбирается, с круч крутых спускается, через бурные реки переправляется, узкими тропинками-ниточками пробирается.

И вот однажды осенью в самый сезон дождей несколько дней кряду ливень лил, а у Тянь-тая в доме, как говорится, ни хворостинки не найдешь, ни зернышка риса не сыщешь. Ждали, ждали, пока дождь перестанет, вёдро настанет, да ждать устали. Взял юноша веревку, коромысло, топор прихватил и отправился в горы хворост рубить. А топор у юноши, сказать про то надобно, супротив обычного вчетверо тяжелее был, кузнец нарочно таким его выковал. Перешел Тянь-тай через горное ущелье, вода там бурлит - гром громыхает, взобрался на склон, дождевой водой умытый, прошел по тропинке-ниточке и наконец до лесистого места добрался. Только успел он немного хвороста нарубить, ветер дождь пригнал. Как хлынет дождь - аж камни с горы вниз посыпались, загудело вокруг, зашумело. Дождался юноша, пока дождь перейдет, залез на дерево, на самую макушку, огляделся - все ущелье водой наполнилось, реки из берегов вышли. Посмотрел юноша в ту сторону, где его деревушка стояла, и думает: «Мать, наверно, к воротам вышла, тревожится, может, унес меня бурный поток, ждет не дождется». Взяла юношу досада, так бы, кажется, и полетел сейчас домой! Только не управиться ему с горным потоком - свиреп очень! Думал юноша, думал и нечаянно топор из рук выронил. Дзинь! - упал топор на большой черный камень. Хотел юноша его поднять, наклонился. Ай-я! Камень шелохнулся, и вдруг откуда ни возьмись старуха появилась. Спрашивает старуха громким голосом:

- Кто ко мне в дверь стучался? Кто ко мне в дверь стучался? Кто ко мне в дверь стучался?

Два раза ничего не ответил юноша, а на третий расхрабрился, слез с дерева и отвечает:

- Я к тебе стучался!

А старуха опять его спрашивает:

- Что же тебе надобно, зачем стучался?

Решил юноша рассказать старухе все, как есть, и говорит:

- Ты, добрая женщина, видать, не знаешь, что я каждый день хожу за хворостом, каждый день с круч крутых спускаюсь, на горы высокие взбираюсь, тяжко мне, да не про то речь. Нынче все вокруг водой залило, как мне домой воротиться? Там меня мать дожидается одна-одинешенька. Надобно мне хворост продать да рису купить, а то нечего в котел положить.

Выслушала его старуха, поднялась с тростниковой циновки, дала ее Тянь-таю и говорит:

- Стоит сесть на эту циновку и подумать, где тебе сейчас хочется быть, мигом там очутишься.

Сказала так старуха и исчезла. А камень шелохнулся и на прежнее место встал.

Сел Тянь-тай на циновку и только подумал: «Хорошо бы сперва в воздух подняться», - как циновка медленно, плавно стала вверх подниматься. Захотел Тянь-тай на землю спуститься - циновка тихонько на землю спустилась.

Взвалил Тянь-тай на плечо коромысло с хворостом, сел на циновку и быстрее ветра помчался домой. Раньше, бывало, он за день всего раз принесет хворост, и то затемно воротится. А нынче летает себе и летает на циновке, раза четыре, а то и пять успевает с хворостом обернуться. Вскорости у него дома собралась целая куча хворосту, выменял он его на зерно - не на один день хватит. И сказал тогда Тянь-тай матери:

- Вырос я, матушка, взрослым стал, а дальше чем за сто ли от дому нигде не бывал. Есть у тебя теперь и еда и одежда, дозволь мне по свету побродить, миром полюбоваться.

- Куда же, сынок, хочешь ты отправиться?

Подумал Тянь-тай, подумал и говорит:

- Слыхал я, что в столице люду разного много да чудес всяких, вот и хочу туда отправиться поглядеть.

Говорит мать сыну:

- В столице сам император живет, смотри, сынок, будь осторожен, быстрее иди да поскорей возвращайся.

Пообещал Тянь-тай матери сделать все, как она велит, сел на циновку и взмыл в небо - ни ветром его не обдувает, пи пылью не засыпает. Не успел опомниться, как в столичном городе очутился. Глянул вниз - стены рядами высятся, к стенам красивые восьмиугольные башни пристроены, на улицах да в переулках народу видимо-невидимо. А в Запретном городе каких только нет дворцов и павильонов, так и играют всеми цветами, так и переливаются. Деревья - изумруд зеленый, меж деревьев пагоды белеют, на голубой воде лодочки покачиваются. Поглядел на все это Тянь-тай, с неба вниз спустился. Походил по широким улицам, подивился на разные чудеса, которых отроду не видел, и захотелось ему в Запретный город пробраться, так захотелось, что не совладать ему с собой, - уж очень там красиво! Дождался Тянь-тай, пока лавки да харчевни закроют, а барабаны третью стражу отобьют, сел на волшебную циновку и прилетел в Запретный город. А там пейзажей дивных - рассказывать начнешь - не кончишь, сокровищ драгоценных - не сочтешь. В пруду лотосы растут, под карнизами круглые красные фонари понавешаны, на нефритовых перилах драконы вырезаны - клыки страшные, когти острые. Стены все изукрашены не картиной, так рисунком, не рельефом, так резьбой или узором.

Прошел Тянь-тай тихонечко мимо львов - львы выше его ростом, из бронзы сделаны, пробрался через туннель - туннель в искусственной горе пробит, змеею вьется. Вдруг смотрит юноша: среди деревьев да цветов дворцовый павильон стоит. Крыша на два ската зеленой черепицей выложена, колонны красные, окна узорчатые. Огляделся Тянь-тай - вокруг ни души, - на нефритовое крыльцо поднялся. Уж очень ему хотелось получше разглядеть карниз, разрисованный цветами и травами, потрогать круглые колонны, лаком крытые. А пуще того хотелось внутрь заглянуть, в хоромы да покои. Налюбовался юноша цветами, на травы насмотрелся, потрогал круглые колонны. После подошел к резному оконцу, тихонько оторвал шелк, наклеенный на рамы, заглянул внутрь - темным-темно, хоть глаз выколи. Только хотел он назад податься, вдруг слышит: хуа-ла-ла - зашуршало что-то, вся комната разноцветными лучами заиграла, заискрилась. Увидел юноша в той комнате башенку, из слоновой кости вырезанную, бамбук, из золота сделанный, а рядом с бамбуком красавицу. У красавицы на запястьях золотые браслеты - от них золотые дорожки бегут, в волосах серебряные цветы, от них серебряные дорожки во все стороны расходятся. В ушах серьги из красного камня драгоценного, на плечах накидка разноцветная. Тонкая талия шелковым поясом перехвачена, юбка длинная чуть не до пят спускается, по нарумяненным щечкам слезы-жемчужинки катятся. Жалко стало Тянь-таю девицу. За что ее, такую нежную да слабую, наказали? За что темной ночью в доме пустом заперли? Ни кана здесь нет, чтобы лечь, ни циновки, чтоб сесть, ни одеяла, чтоб укрыться! Пока юноша думал, шелковый пояс вдруг поплыл в воздухе - стала девица к юноше приближаться. Вздрогнул юноша, хотел убежать, но тут раздался нежный девичий голос: