Вдалеке захлопали выстрелы. Отделение их сержанта отошло к тому дому, который им показал Эрик, и обстреливало мотоциклистов. А те с ходу тормозили, спрыгивали со своих трехколесных машин, рассыпались по полю.

Эрик и Хуго переглянулись и дренажной канавой поползли в сторону хутора.

Заработали пулеметы. Немецкие шпарили, не переставая. ДП огрызался редко, короткими очередями: та-та-та, та-та-та. Наверно, берег патроны. Да и вообще был рассчитан на короткие очереди.

Потом приехал кургузый автомобиль с какой-то граммофонной трубой над кузовом. Сначала что-то захрипело, потом раздался громкий голос: прекратите бессмысленное сопротивление! Сдавайтесь!

Сколько все это продолжалось, ни Эрик, ни Хуго сказать не могли бы.

После нескольких взрывов — наверное, это были ручные гранаты, «Дегтярев» перестал огрызаться, смолкли и немецкие пулеметы.

Наконец, эти парни вернулись к своим машинам. Они обмахивались стальными касками и гоготали. Рукава у них были закатаны выше локтя. Это поразило Эрика, он подумал: как у мясников. Кургузая машина тоже сорвалась с места и поехала вслед за ними. А Эрик и Хуго, переждав еще с полчаса, выбрались из канавы и лугом пошли к хутору.

Эрик видел мертвых и раньше. В тяжелых гробах с золочеными ручками. Благообразных, восковых, странных, но не страшных.

Сержант лежал на спине, раскинув руки, как распятый Христос. Нигде не видно крови. Одно только было страшным — открытые глаза. Они не приличествовали смерти. Той, о которой знал Эрик. Это было почти противоестественным — покойник с широко открытыми, недвижными глазами…

Эрик бросил взгляд на ефрейтора и тут же отвернулся. Потом какая-то сила заставила его посмотреть еще раз.

Нижняя часть лица у ефрейтора осталась в целости, но не было лба и глаз. Была какая-то каша, малиново-серая каша, из которой торчали белые кости. Рядом, на тонких ножках все еще стоял ДП.

Один из бойцов сидел, прислонившись к березке, уронив на грудь продолговатую голову с рыжеватой короткой стрижкой и обеими руками зажимал пах. Кое-где между пальцами просочилась кровь.

На мертвых, гудя как пчелиный рой, слетались черные мухи.

Кто-то заговорил у него за спиной, и Эрик обернулся. Старик, наверное, хозяин хутора, что-то спрашивал у Хуго. Оба они стояли в отдалении, и Эрик не разбирал слов. Потом старик наклонился над мертвым сержантом, приподнял его ногу и стал стаскивать сапог. Эрик подошел ближе и услышал, как старик бормочет: надо сразу… пока еще теплый… задубенеет, тогда не снимешь…

Димка круто повернул направо, их тряхнуло на железнодорожном переезде, сбоку осталось желтое здание станции, и дорога перешла в дачную улицу самого фешенебельного курорта Латвии. До войны сюда приезжал Алехин, на шахматный чемпионат… Эрик вспомнил шахматиста, руководившего кружком во дворце пионеров. Приземистый, тучноватый, но сосредоточенно быстрый. В сером костюме, плотно сидевшем на плотном теле. Учил он мало, как-то… скоротечно. Устраивал сеанс одновременной игры со своими подопечными. Говорил всем «вы». Вы сделали неверный ход. Надо бы так. И, в конце концов, сам себе ставил мат. Они приходили задолго до начала занятий. У каждого был свой партнер. Старались занять нишу, в двухметровой башенной стене их было несколько, и воцарялась звенящая тишина, только мягко постукивали фигуры да чей-нибудь голос вдруг гулко отдавался в нише: гардэ, шах… Интересно, вспоминает ли об этом Янцис?..

— Забирался туда? — Димка показал головой на водокачку.

— Нет, — сказал Эрик, — не забирался.

— А меня как-то черт понес. Преисподняя. Видел ты преисподнюю?

— Разве похоже?

— Как два сапога — пара. Представляешь, железная лесенка, хилая как скелет, у нас такой скелет в школе был, вечно с него кости сыпались. И вьется эта лесенка вокруг огромного чана. И вода в нем почему-то черная. Гудит и булькает. Грешники плавают… кверху брюхом.

Оба расхохотались. И надолго. Вроде бы, уже и смех прошел, а все еще хохотали. Вот уж два дурака, прости господи!

Пистолет пристреливали в еловом лесу, возле торфяного болота. Димка цокал, хвалил Эрика, кто бы мог подумать — пять из семи!

На обратном пути Димка рассказал об Аните. Эрик помрачнел, задумался. Кое-что все-таки обмозговали.

Расстались на углу Ключевой и Гертрудинской. Димка покатил в гараж, Эрик отправился домой, перекусить. У него оставалось еще больше часу до встречи с Элиной.

Янцис с Тужуркой бродили по городу, променад крутили, как сказал бы Димка. Впрочем, прогулка их имела и свою отдаленную цель, но с этим можно было не спешить.

На Кита они наткнулись возле «Луны», он как раз выходил оттуда. Янцис глазам своим не поверил.

Вид у Кита был что надо. Новенький плащ, серая шляпа, галстук. Начищенные штиблеты.

Кит не остановился. Проходя, слегка толкнул плечом Янциса и шепнул:

— Иди на Бастионку.

Янцис ошарашенно кивнул, но Кит, наверное, и не заметил этого.

Тужурка смотрел с некоторым недоумением, но сейчас не время было отвечать на вопросы. Когда они перешли на другую сторону, Янцис показал на скамейку:

— Посиди-ка здесь. Мне надо подняться туда, — он показал глазами на Бастионную горку, — долго я не задержусь.

— Ладно, — сказал Тужурка, — я куплю газету и буду почитывать. Можешь не торопиться.

Тужурка двинулся к Колоннадному киоску, а Янцис стал медленно подниматься наверх.

Кита он ждал минут пятнадцать. Даже начал беспокоиться. Но тот, наконец, появился и сел на скамейку в некотором отдалении от Янциса, но так, чтобы можно было негромко переговариваться.

Янцис не набросился на него с расспросами. За четверть часа ожидания очень много всяческих мыслей пришло ему в голову. Радость прошла, на душе стало смутно. И Кит, наверное, это почувствовал. Он подмигнул озорно, как прежде, и спросил страшным голосом:

— Чего насупился, старый разбойник? Боишься признать меня?

Янцис совершенно не к месту вспомнил, что давно еще кто-то из ребят говорил, будто лоб у Кита как у лорда Байрона. Но причем здесь лоб?!

— Ты откуда взялся? — спросил он, отводя глаза.

Кит посуровел.

— Оттуда, куда уезжал. И брось дурить. Конспиратор, плешь тебе на макушку!

Янцис бросил на него быстрый взгляд, а потом опять уставился вдаль.

— Чего зыркаешь? По-твоему, я в ватнике должен был приехать, с гранатами за поясом? — И удивленно добавил: — Вот бандит заморский! Небось, решил, что я к Шикльгруберу в услужение пошел.

Янцис про себя усмехнулся. Всплывало что-то знакомое. Кит, например, Гитлера никогда Гитлером не называл, всегда — по настоящей фамилии, Шикльгрубером.

— И давно ты здесь?

— Со вчерашнего вечера. Живу в гостинице. Завтракал в «Луне», яичницей. Кружку пива выпил. Курю сигареты «Юно». Спрашивай дальше.

— Ладно тебе, — Янцис покраснел, — рассказал бы толком.

— Расскажу. Затем и приехал. Только не сейчас, вечером. Возле оперы. В девятнадцать тридцать. — И он пообещал: — Рассказ будет долгий, заслушаешься.

Янцис хотел сказать, что вечером он не может, но, в конце концов, пойти мог кто-нибудь другой, и Янцис промолчал.

— Все пираты целехоньки? — поднимаясь, спросил Кит.

— Целехоньки, — сказал Янцис.

— Целуй их в усы.

Кит, не спеша, как лорд на прогулке, зашагал по дорожке, круто спускавшейся к каналу, и, минуту спустя, исчез из поля зрения. А Янцис посидел еще минут пять, потом тоже направился вниз, только в противоположную сторону, к бульвару.

Тужурка сгорбившись сидел на скамейке и читал газету.

— Пошли, — сказал Янцис.

Шли молча. Тужурка понимал, что спрашивать ни о чем нельзя, а Янцису надо было подумать. Впрочем, кое-что он решил уже там, наверху, и поэтому изменил маршрут.

В парке Виестура или, как называли его старые люди, в Царском саду, Тужурке опять пришлось заняться чтением. Поскольку все сообщения и статьи он уже просмотрел, оставались только брачные объявления. Тужурка всегда помирал со смеху, читая все эти штучки, но сегодня и они оказались скучными. День был пасмурный, скамейка холодная. С Даугавы дул ветер, сырой, как сквозняк в подворотне. Тужурка сложил газету, встал и начал расхаживать по аллее. Он основательно продрог и здорово проголодался, прежде чем появился Янцис.