— И ты будешь делать паровозы?

— А ты как думала? Конечно, подучусь сначала.

Маша принесла завтрак. Придвинула к постели табурет и поставила тарелку с двумя большими котлетами. На другой тарелке лежали кусок белого хлеба и нож с вилкой.

Максим зажал в горсть вилку, в другую взял нож, воткнул вилку в котлету и начал ее резать.

— Ой, Максим, ты и правда невоспитанный, — рассмеялась Соня, — ну кто так ест!

— А че? — удивился Максим.

— Разве так вилку держат? Вот так надо. И котлету ножом не режут.

— А зачем же тогда нож?

— Нож положено подавать, а резать им не все можно. Ты еще вздумаешь рыбу резать.

Когда Максим управился с котлетой, Маша принесла кружку сладкого чая.

«Ну если меня так будут кормить, я тут ожирею. Недаром Котька Гусаков такой толстый. Жрет, наверное, еще лучше», — подумал Максим.

Маша сказала, что и больному, и сиделке надо отдохнуть, и увела Соню. Максим попытался читать, но веки налились тяжестью, сами собой закрылись, и он уснул.

Может быть, он проспал бы до самого вечера. Но пришел Гена, начал рассказывать, как хорошо его отряд провел время на острове, а потом спросил:

— Скажи, кто в прошлом году с вами жил на острове?

— А откуда ты знаешь, что мы там жили?

— Твои друзья сказали.

— В прошлом году мы жили одни, как и это лето.

— Не ври, с вами жил хромой старик.

— Ну как же, дедушка Кожин был с нами… Иногда приезжал.

Максим догадывался: Гена неспроста расспрашивает его о прошлогодней жизни на острове, что-то хочет выпытать. Поэтому сразу насторожился и решил ничего ему не говорить. Но интересно, что Гена узнал?

— Вот видишь, дедушка Кожин. А скажи, он курит?

— Нет, не курит.

— И ты и твои друзья не курите? Так откуда же там прошлогодние окурки? И папиросные, и махорочные. Особенно много их возле землянки.

— Почему же ты думаешь, что они прошлогодние? Может быть, они позапрошлогодние.

— В позапрошлую весну было большое половодье, все смыло, а в эту разлива не было, и окурки остались целенькими.

— Ну тогда я не знаю. Может быть, кто без нас жил.

— Значит, не знаешь? А вот это тоже не знаешь?

Гена достал из кармана измятую, запачканную типографской краской бумажку и бережно развернул ее. Максим узнал листовку, которую Вася печатал в прошлом году. По всему видно, это был пробный экземпляр. Им Вася стер откуда-то краску и бросил в угол землянки.

— Ну откуда я могу знать? — смутился Максим.

— Хорошо, и этого ты не знаешь. А скажи, куда вы дели ружье, из которого ты ранен? Газис его унес вместе с тобой.

— Разве он унес? Вот молодец, а я и не видел, ведь мне очень плохо было. Куда же он его дел?

— Значит, тоже не знаешь. Имей в виду, за хранение огнестрельного оружия может очень попасть. Ну ладно, папа говорит, что ты еще больной, лежи. А я иду знаешь куда? В юнкерское училище. Офицером буду. Революции нужны свои офицеры. Котька Гусаков тоже идет. Да почти весь наш отряд бойскаутов. Нас охотно берут. Ведь мы подготовлены.

От этого разговора у Максима на сердце остался неприятный осадок. Ему было очень неловко от того, что он обманул Гену, не признался про жизнь на острове. Но как он мог сказать? Ведь это не его тайна. Нет, нельзя было ему говорить.

Вечером в столовой у Ильи Ильича собрались люди. О чем-то спорили. До Максима доходили обрывки фраз: «Мы социал-демократы!», «Наша партия эсеров», «Локаут», «Стачка», «Большевики»… Из всего этого Максим мог только понять, что и эта семья революционеры.

«Им-то что надо? — подумал Максим. — Богатые люди, а тоже о революции говорят. Наверно, Илья Ильич за рабочих. Хорошо бы подружить отца с Ильей Ильичом. Он такой хороший».

С такими мечтами Максим и уснул.