Усталость увеличивалась, но, если надо, Вася готов был ещё час, два часа, целый день работать ногами; ведь они так замечательно обогнали!

Между тем папа стал работать ногами медленней: устал?

Вася заёрзал на сиденье и свирепо посмотрел на папу, который уже едва двигал ногами. Ну что с ним? Сзади всё ближе и ближе были слышны возбуждённые голоса, плеск воды и скрежет педалей.

Девушки с победными воплями и смехом вырвались вперёд, обогнали их и замахали руками:

— Всего наилучшего! Приветик!

Вася увидел их загорелые спины, услышал их разносящийся далеко над морем ликующий смех.

— Слышишь, как они счастливы? — сказал папа. — Мы и так доказали им и себе, что не слабаки… Доказали ведь?

Вася всё понимал и тем не менее не до конца одобрял папу: уж если гонки, так гонки, и нечего тут…

Они ещё дальше отплыли от берега, и уже не торопясь, лениво резали красные лыжи их велосипеда синюю поверхность. Небо было ясное, чистое, лёгкое — ни облачка, и синий мир моря и неба был радостен и необъятен. Оба эти мира сливались, входили друг в друга. Вася, щурясь от солнца, смотрел то в воду, на голубовато-прозрачные колокола медуз, на рыбёшек с тёмными спинками, то на мелкие волны, расходившиеся от их велосипеда, то поглядывал на далёкий берег с желтоватым, живым, напряжённо вытянувшимся туловищем Хамелеона: вот-вот выстрелит язычком в добычу… На душе было легко и беззаботно.

— Па, помнишь, я тебе рассказал о тех разбитых амфорах?

— А я тебе ничего путного не ответил? — тут же подхватил его мысль папа. — Почему она разбила? А на всякий случай… Научена. А вдруг и правда археологи захотят порыться в их саду… Могло так быть? Могло. Ничего своего не хотят они отдавать другим — ни копейки, ни запаха инжира, ни тени под собственным виноградником, вот брать — это да, это их характер и профессия. На этом они стояли и будут стоять. Побольше накопить, покрепче держать в руках. А вот остальное для них не существует, остального они не понимают и даже презирают. А сколько от этого бед на земле, ты даже представить не можешь! Жажда богатства, сытости, власти — нет ничего в мире сильней, чем это! Не знаю, когда всё это кончится, и может ли кончиться? И всё начинается с «петуха», которого тот таксист заломил с нас…

Незаметно они повернули к берегу.

— Вроде бы ерунда — пятёрка, а ведь трёшка идёт в его карман, и поверишь ли — наверно, смешно, — но мне до сих пор неловко, что согласился с ним. Не хотел мелочиться, да и устали мы, торопились, и машин, как помнишь, было мало. А он, этот рыжий, всё учёл. И ещё долго будет так работать, пока не помешают. А ведь надо мешать. И один ли он такой? Я уверен, что и дом этот он построил на левые заработки… Ох, как мошенники изобретательны, изворотливы, бессовестны. Если бы ты знал, Вася, сколько я бумаги исписал, сколько исписали её другие, чтобы мир стал лучше, справедливей…

— Что, и всё напрасно? — спросил Вася.

— Да нет, почему же… Если бы мы не писали, было бы гораздо хуже. Нужно каждый день воевать с такими, а не сидеть сложа руки.

— Пап, а Алька, его мать и отец — они тоже, как те, о которых ты говорил? Ну, хищники?

— В общем-то, да, хотя и стараются всё время сдерживать себя, казаться другими. А вот с Макаркой оскандалились… Не думай, они не жадные, и найди кольцо не Макарка, отдали бы то, что обещали.

Над ними с криком косо пролетела, поджав ножки, чайка, и Вася на мгновение подумал: «А вдруг это Васька? Может, его выпустил Андрюшка?»

— Ой, мама! — вдруг воскликнул Вася, его заколотило от радости, и он показал на берег. — Собирает свои камешки… Смотри, пап, смотри… — Вася толкнул его в плечо.

Лицо папы ничего особенного не выразило. Он молча посмотрел, куда показывал Вася.

— Я покричу ей, а?

— Покричи, но, думаю, не услышит.

— Ну давай тогда быстрее поедем к берегу, пока не ушла! — Вася опять изо всех сил заработал ногами, папа тоже стал энергичней толкать педали. — Рули прямо к берегу!

Вася привстал с сиденья и во всё горло закричал, замахал руками. Мама услышала его. Она выпрямилась и стала из-под ладони смотреть в их сторону. Вася закричал ещё сильней.

Он неутомимо работал ногами, и мама становилась всё ближе. Она стояла в ярко-оранжевом сарафане, прямая, стройная, босая, с развевающимися на ветерке тёмно-русыми волосами.

Лыжи велосипеда с мягким шуршаньем въехали на берег.

— Уже накатались? — Лицо у мамы было спокойное, ровное.

— Да нет, — ответил Вася. — Положено три часа кататься, у нас ещё часа полтора осталось… Правда, папа?

— Нет, — папа посмотрел на часы. — Только один час.

— Хватит и часа! — засмеялся Вася. — Мама, садись, пожалуйста. — И он спрыгнул в воду.

— А это можно? — сдержанно спросила мама.

— Разрешается, — проговорил папа. — Васька, лезь на запятки. Ещё покатаемся. По крайней мере доедем до нашего пляжа.

Мама ступила босой ногой на лыжу, села на Васино сиденье, положила загорелые руки на поручни и чуть склонила голову набок.

— Только тебе придётся поработать ногами, — сказал папа.

— Поработаю, — мама едва заметно улыбнулась. Вернее, не она улыбнулась, а улыбнулся её голос. А может, это лишь показалось Васе? — Занятно… Ни разу не каталась на таком смешном драндулете…

Вася с папой громко засмеялись, и Вася стал кулаком вытирать слёзы.

— Что это вы? — чуть смутилась мама. — Я сказала что-нибудь не так? Или на вас подействовал морской воздух?

— Так-так, — зачастил Вася, и ему не захотелось ничего объяснять. — Ты сказала именно так!

— Как улов? — папа кивнул на лежавший на маминых коленях мешочек с камнями. — Скоро здесь ничего не останется, ничего, что радует глаз и сердце.

Узкие, чуткие брови мамы чуть дрогнули.

— Опять философствуешь? Представь себе, кое-что нашла. Дома переберу, может, что-нибудь и оставлю. Я сегодня узнала от одной женщины, что на Кара-Даге появились браконьеры-заготовители. Вчера, например, они взрывали агатовую жилу в Сердоликовой бухте.

— Как так взрывали? — Вася, сидевший на корме на корточках, привстал. — Кто им разрешил? У них что, взрывчатка есть?

— Спроси, чего у них нет, — сказал папа. — И ты думаешь браконьеры спрашивают разрешения? Хищникам закон не писан. Думал, хоть Кара-Даг оставили в покое… Так нет же!

За четверть часа до закрытия столовой Вася с родителями подошли к своему столу. Алькиного семейства там не было, зато был Виктор Михайлович. Он сидел в щегольской синей рубахе за пустым столом — все давно поужинали, — уперев голову в кулак, и кого-то ждал. Не трудно было понять — кого.

— А, Александр Иванович! Валентина Петровна! Васенька! Добрый вечер! — приподнялся он со стула и дружелюбно заулыбался. — Как покатались?

— Хорошо, — ответил папа, усаживаясь.

— Я вот о чём ещё хотел сказать… — приступил к делу Виктор Михайлович. — Хорошо, что тут и Вася… У нас здесь получилась некоторая неувязка, накладка. Вера так была рада находке, что сгоряча сделала промах и теперь страдает и мучается. Вася, ты давно не встречал Макарку? Он прибегает сюда?

— Теперь не прибегает, — ответил Вася.

— Ты знаешь, где он живёт?

— Ну знаю, — Вася уткнулся глазами в стол.

— Вера решила исправить свою ошибку, и я всецело её поддерживаю. Всё-таки нельзя так… Верно ведь? — он посмотрел в глаза папе.

— Нельзя, — сказал папа и начал есть, давая понять, что разговор на этом окончен и двух мнений быть не может.

— Всё. Спасибо. Исчезаю! Приятного аппетита! — Виктор Михайлович вскочил и, высокий, гибкий, лёгким спортивным шагом вышел из столовой.

— Что это они вдруг? — покачала головой мама. — И не жалко им расставаться с такой кругленькой суммой?

— Жалко-то жалко, да я уж говорил Васе, они по сути не жадные, не размениваются на копейку или даже на сотню, — ответил папа, — у них игра идёт покрупней, да вот сейчас они поняли, что подмочили свою репутацию и её надо срочно подсушить на горячем южном солнышке… И ещё неизвестно, сколько они ему дадут. — Папа протёр бумажной салфеткой очки и посмотрел на Васю. — Домой к Макарке ты его отведи, если попросит, но до этого не говори Макарке ни слова. Мало ли что, могут и раздумать.