— Совершенно верно! Кто же сомневается… — немножко даже обиделся на папу мужчина.

Когда таксист захлопнул багажник с их вещами и мама влезла в машину, «спортсмен» в очках опять подошёл к папе и коснулся рукой его плеча:

— Простите… Вас всего трое… Не будете ли вы любезны прихватить одного из моих отпрысков? Я чувствую, что мы с вами едем в один дом отдыха, в «Синегорье», верно ведь? Боюсь, что в другую машину все мои не влезут. Уж слишком я многосемейный! Я, разумеется, оплачу, вам будет дешевле…

— Никаких оплат, — сказал папа. — Давайте сюда своего отпрыска.

Тот не заставил себя долго ждать: он стоял рядом.

— Алик, полезай! — приказал очкастый. — Сиди смирно и не забудь сказать этим добрым людям спасибо.

Не успел Вася и глазом моргнуть, как «отпрыск» дёрнул на себя дверцу кабины и уселся рядом с таксистом, сел на место, которое так мечтал занять Вася. Уж здесь-то была явная вина папы: мог бы и не пустить мальчишку на это место… Нахал, а папа с ним такой мягкий и вежливый!

Машина рванулась с места, развернулась и помчалась по улицам Феодосии. И сразу же сидевший впереди мальчишка заёрзал на сиденье, закрутился, глядя в заднее стекло. Он был года на два, на три старше Васи.

— Урра, отец уже сцапал таксо! Вот увидите, они вас обгонят… Как пить дать, обгонят! Честно. Отец всегда говорит: главное в жизни — не дать себя обогнать!

— Нас обгонят, — поправил его папа. — Ты что, не с нами едешь?

— Не с вами! — задорно, с вызовом отозвался Алик. — В вашей машине, но не с вами!

— Какой ты, однако, молодец! — засмеялся папа. — Ты всегда такой?

— Всегда! Я везде как дома. Я, как говорит отец, везде как рыба в воде и никогда не даю себя в обиду! А что, не похоже?

— Будь спокоен, похоже… Более, чем похоже.

— Я никогда не вру. Честно.

— В каком же ты классе учишься? — спросил папа.

— Перепрыгнул в седьмой! Хотите знать, какие у меня отметки?

Папа хотел. Он всегда и везде всё расспрашивал, и всё ему было интересно: таким его сделала профессия.

— Наверно, сплошные пятёрки? Способней тебя и в классе-то никого нет? — прищурив глаза, спросил папа.

Алька тут же выпалил, что покамест у него не сплошные пятёрки: за диктанты встречаются и четвёрки, но в самое ближайшее время он ликвидирует их, что лучше его учатся лишь два человека в классе; ещё Алька рассказал, что живут они в большом городе на Волге в пятикомнатной квартире с автоматическим лифтом, что отец его администратор в цирке и объездил с ним почти полмира, что мама его, Вера Аркадьевна, — экономист в облисполкоме, очень добрая, весёлая, и у них всегда полный дом гостей, и, по словам этих гостей, энергия отца прекрасно дополняется мягкостью и обаянием матери; зато его сестра Тайка — вреднющая и злющая девчонка, и он от неё немало натерпелся в жизни…

Папа ничего больше не спрашивал — Алька трещал без умолку. Стёкла папиных очков весело и чуть ехидно поблёскивали, а мамины узкие губы сложились в добродушную улыбку. Один таксист был безучастен.

Алькина спина, крепкие плечи и уверенный затылок мешали Васе смотреть вперёд. Ему приходилось вертеть головой, чтобы видеть улицы, обсаженные платанами, пирамидальными тополями и акацией, дома — высокие, многооконные, современные, а потом, ближе к окраине, низкие, с толстыми белыми каменными оградами, с почерневшей черепицей, а уже за городом — бескрайнюю равнину с виноградниками и садами…

Вася смотрел на Альку, слушал его голос, и потихоньку его наполняла досада на себя. Может, он завидовал этому Альке? Да ни капельки! И хорошо, что он не такой трепач. Но вот бы ему, Васе, немножко такой же беззаботности и уверенности. Этому Альке всё трын-трава! Ни взрослые, совершенно ему не знакомые, ни Вася, которого он видит впервые, — ничто не мешало ему. Скорей наоборот! Кроме того, судя по всему, ехал он в этот Кара-Дагский с огромной охотой…

На резких поворотах мама слегка обнимала Васю, чтобы он не стукнулся о дверку или спинку Алькиного сиденья, и приходилось то и дело отстраняться от маминых рук, чтобы Алька не видел и не думал чего не надо. Ну как мама не понимает, что нельзя так? Кто он, несмышлёныш, желторотый птенец, покрытый пухом?

Алька между тем продолжал оглядываться и наконец воскликнул:

— А я что говорил? Вон они! Наша машина догонит и перегонит вас!

— Ну и на здоровье, — сказал папа, — невелика беда, если приедем на пять минут позже.

— Вы в этом уверены? — спросил Алька.

— В чём? — не понял папа.

— Что невелика беда… Скоро сами всё поймёте… Совсем скоро!

— Значит, вам квартира в Кара-Дагском не нужна? — спросил таксист, всю дорогу молчавший. — А то могу устроить. В хороший чистый дом. Пять минут ходу от моря, и столовая рядом. И такса сносная — полтора с койки.

— Не нужна, — сказал папа.

— Урра! Вас обгоняют! — Алька запрыгал на своём сиденье. — Мы первые прикатим!

Его восторг, кажется, не очень понравился таксисту.

— Между прочим, всё зависит от меня, — сказал он. — Могу не пустить Петьку вперёд и первым приехать, куда пожелаете.

«Вот хорошо бы! — подумал Вася. — Утереть бы Альке нос, чтобы не вопил, не распоряжался в чужой машине, как в своей».

— А зачем вам, дяденька, не пускать её вперёд? — вдруг горячо заговорил Алька, словно испугавшись слов таксиста и Васиных мыслей. — Ваши пассажиры совсем не спешат…

Вася с нетерпением ждал, что ответит папа. Опять будет мягкий и вежливый?

— Мне-то что, мне всё равно… — Таксист полуобернулся к папе и вдруг хитро улыбнулся. — Цыплёнка бы подкинуть к петуху — и рискнул бы, уважил бы. Кое-куда можно и опоздать…

— А цыплёнок — это что? — спросил папа. — Рубль, два, три?

— Целковый… С хороших людей не люблю драть.

— Спасибо за доброту, гражданин Зацепин, — съязвил папа — видно, прочёл на дощечке перед Алькой фамилию таксиста. — Петуха суньте в свой суп, а цыплёнок пусть побегает живой… Нам не к спеху.

Алька притих, перестал смотреть назад, на гнавшуюся за ними машину, но Вася-то отлично видел, как левая щека его радостно округлилась, и сердце у Васи упало: всё! Их обгонят. Не так, не так должен был папа ответить таксисту!

— Дело хозяйское, — ответил тот и зевнул. Снял ногу с педали акселератора, скорость упала, и Вася едва не стукнулся зубами в спинку Алькиного сиденья.

И в то же мгновение мимо них с протяжным, захлёбывающимся от восторга сигналом промчалась синяя, плотно набитая Алькиным семейством машина, и было видно, как краснолицый мальчишка восторженно кричит, широко раскрыв рот, да ещё вдобавок машет руками.

Вася зажал ладонями уши, потому что Алька заорал, как сумасшедший:

— Урра! А я что говорил? А я что говорил?

Васе захотелось стукнуть его.

— Слушай, друг, нельзя ли немного потише? — спросил папа. — Ты не один в машине… Я уже оглох на одно ухо.

— Теперь можно и потише… — Алька не спускал быстрых, счастливых глаз с удалявшейся машины.

Давно осталась позади облупленная, полуразвалившаяся церквушка с кустами на крыше, мимо проносились посёлки; справа и слева тянулись длинные, плоские, рыжевато-зелёные горы и холмы с причудливыми, плавными складками и морщинами. И не было этим горам и холмам конца и края… Тоска! То ли дело у них — леса, перелески, полянки и болотца, тоненькие берёзки и мощные, как силачи, дубы, высоченные сосны и весёлые рябинки, мелкая рябь на Мутном пруду, в который на велосипеде бесшабашно прыгал Санька. Всё там до последней травинки и ароматной земляничины, до скрипа калитки и уютного шороха листвы на яблоньке возле крыльца — своё, близкое, понятное…

А здесь? Здесь всё не так! Здесь всё открыто и громадно. Ярко. Даже глазам больно.

Ветер яростно врывался сквозь полуоткрытые стёкла в машину и, забивая бензиновую вонь, доносились терпкие запахи чебреца, полыни и моря.

Дорога делала небольшие изгибы, уходила вниз и взлетала вверх.

Вот они вынеслись на небольшой перевал, и перед ними открылся сам Кара-Даг — Чёрная Гора — некогда огнедышащий вулкан, громадный, мрачновато-коричневый, с зубцами на вершине, чем-то похожий на развалины великанской крепости. Вася притих, забыл про все свои огорчения. Нельзя было объяснить, почему, но внутри у него сильней и тревожней обычного застучало, глаза помимо его желания расширились, чтобы в них вместилось всё вот это, открывшееся впереди…