— Вы не застанете его дома. Тинос поехал в Салоники. Он отправился туда, чтобы сообщить обо мне моей матери.

Прошел еще день, и Лабринопулос, посоветовавшись с Папазоглу, решил проверить, действительно ли Пандос живет по указанному адресу. На Неа-Змирни они отправились втроем — два брата Лабринопулоса и Папазоглу. Один из них должен был постучаться в квартиру, а остальные ждать в стороне. В случае, если бы Пандос оказался дома, что было бы уже довольно неправдоподобно, они договорились, что скажут ему, будто бы разыскивают какого-то другого Пандоса, биржевого маклера.

…Дверь открыла пожилая женщина. На вопрос о жильце она ответила:

— В это время его никогда не бывает дома, он всегда выезжает в город.

— А как зовут этого Пандоса, который здесь живет? Потому что нам нужен тот Пандос, который работает на бирже.

— Константинос, Костас Пандос. А где он работает, не могу сказать. Приезжайте в обед и тогда наверняка застанете его, он говорил утром, что приедет к обеду.

Результат этого визита встревожил друзей Иванова. Получалось, что Пандос лгал и вовсе не ездил в Салоники. Недоверчивый Лабринопулос понял это так: предатель сидит на месте в Афинах и дожидается результатов своего подлого доклада.

— Нет, Тинос не мог меня предать, — упрямился Георгий, когда ему обо всем рассказали.

В конце концов решили, что, может, Георгий и прав, но на всякий случай посоветовали ему соблюдать крайнюю осторожность и никого не наводить на следы, ведущие к домам, в которых он будет скрываться.

Тем временем в кладовке пани Марианны Янату постепенно громоздились весьма странные припасы. Инженер наладил связь с каким-то таинственным англичанином, который был известен в Каире под кличкой Чарли. Посланцы этого офицера появлялись в условленных местах и вручали агенту № 1 пакеты разной величины. Затем двенадцатилетняя кузина Янатосов брала у инженера эти передачи, клала их в корзинку, прикрывала овощами и несла все к тете с дядей. Девочка, недавно потерявшая родителей, жила у родственников, помогая им по хозяйству. Лучшего связного трудно было бы и придумать. Сообразительная, смелая и решительная, Эли прекрасно понимала подлинный смысл своих прогулок.

Марианна Янату по вечерам наводила порядок в своей маленькой кладовке. Она уже прекрасно знала, для чего служит «сапуни» или «мыло»; «карвуна» или «кардифский уголь»; «фасоль» и, наконец, столь невинные на вид черепашьи панцири. По-гречески их назвали «хелона».

Требование каирских инструкторов избегать прежних знакомых было просто-напросто невыполнимым, также неприемлемой оказалась и их теория относительно самостоятельности в диверсионных актах. В одиночку можно было обдумывать планы будущих действий, но на практике разведывательная и диверсионная работа требовала множества исполнителей. Агент № 1, естественно, подыскивал их среди греческих патриотов, которые уже были объединены в подпольные организации и кружки. Так, например, братья Янатос принадлежали к ОАГ, шеф которой, бывший майор Боботинос, был посвящен в тайну, однако настоящей фамилии Георгия он не знал. Пациент доктора Янатоса, спортивный деятель Михаил Папазоглу, также состоял в ОАГ, тогда как бывшие офицеры полиции, с которыми познакомили Георгия, состояли совсем в другой секретной группе; отдельный отряд составляли также и бывшие офицеры военно-морского флота; были еще тайные организации студенческой молодежи и спортсменов, рабочие коммунистические группы. В горах и в провинции наиболее многочисленными в системе греческого Сопротивления были группы или даже целые отряды левых ЭАМ — ЭЛАС, революционные по своему духу и выступающие против греческого эмигрантского правительства в Каире и против марионеточного в Афинах. Всех их сейчас объединяла общая задача — изгнание захватчиков.

Постепенно начиная разбираться в составе движения Сопротивления, Георгий смог насчитать целый ряд мелких подпольных организаций и групп. Действовали они пока что довольно хаотически и борьбу с оккупантами поначалу понимали как чисто партизанские действия, недооценивая значения разведывательной работы. Диверсионную деятельность тоже следовало бы вести более целенаправленно, в зависимости от потребностей войны, а не ради одной только демонстрации. Все это Иванову приходилось объяснять руководителям многих подпольных групп. Георгия в первую очередь интересовали поставляемые разведывательные материалы, он же взял на себя роль посредника между ними и центром «004», стараясь направлять их деятельность таким образом, чтобы отдельные группы специализировались на определенных формах сбора разведданных и диверсий. Легче всего было получить сведения о морском и железнодорожном транспорте, немного труднее обстояло дело со сбором данных промышленного характера; еще труднее было получать информацию с аэродромов, и уже почти никаких сведений не поступало из Арсенала в Саламине и с далеких военно-морских и военно-воздушных баз, расположенных на островах. В глубокой тайне хранились расположения штаб-квартир итальянской и немецкой контрразведок.

И все-таки стало известно, что адмирал Канарис, глава абвера, именно в Афинах обосновал свой центр, работающий на очень обширной территории — от афганских границ до западных и южных берегов Африки. В задачи этой огромной и хорошо оснащенной сети агентов входило разжигание антианглийского движения в Иране, Ираке и других странах Ближнего и Среднего Востока. Кроме того, немцы стремились парализовать английское влияние в Турции, вызвать брожение в Египте и, наконец, поддержать сепаратистские настроения во всех английских владениях, особое внимание уделяя при этом Южной Африке, где и помимо их стараний была серьезная оппозиция Лондону. Влияние афинского центра достигало далекой Индии, Китая, причем для англичан самой настоящей загадкой оставалась быстрота и точность, с которой немецкая информация и распоряжения распространялись на такой огромной территории.

Афинский центр адмирала Канариса, вполне естественно, не входил в сферу интересов Иванова поскольку ему были поручены действия чисто военного характера, а никак не политические, тем не менее он не мог не знать о работающей в одной с ним стране крупной организации гитлеровской контрразведки уже хотя бы потому, что ему из-за этого приходилось соблюдать крайнюю осторожность.

Что же касается потенциальных помощников, то положение с ними в Афинах было довольно своеобразным. Союзники и сочувствующие находились буквально всюду, даже в самом ближайшем окружении министров марионеточного правительства, навязанного гитлеровцами Греции. Да что там! — даже в дирекции сотрудничающей с немцами греческой полиции. С другой стороны, подобное положение таило в себе большую опасность, ибо в такой же прогрессии могло возрасти число колеблющихся, готовых превратиться в самых настоящих предателей и провокаторов. Все сходились на том, что целиком и полностью можно положиться только на митрополита Дамаскиноса, который как бы олицетворял собой греческий патриотизм, резко выступая против захватчиков.

Митрополит Дамаскинос, гигант двухметрового роста, уже давно завоевал всеобщее уважение. Он выступал против греческой королевской династии и против довоенного фашистского диктатора Метаксаса, в результате чего ему пришлось эмигрировать. На родину он вернулся только после того, как итальянцы развязали албанскую войну, и с того времени поддерживал в греческом народе дух сопротивления и борьбы.

Как правило, в окружении Дамаскиноса и с его ведома скрывались оставленные англичанами агенты. Георгий подозревал, что именно там и нашел себе приют таинственный Чарли вместе с запасами «черепах», «кардифа», «мыла», динамита и грозных «фасолин».

Все эти средства необходимо было «обкатать». Первым экзамену был подвергнут «кардиф». Рекомендованный директором Папазоглу юноша, член одной из спортивных команд, без особого труда подбросил кусок «угля» в тендер поезда, идущего в западном направлении. На этой чисто туристской линии, называемой Пелопоннесской железной дорогой, царили патриархальные порядки, ничем не отличающиеся от довоенных. Поэтому никто не обратил внимания на снующих подле паровоза молодых людей. Агент № 1 решил ехать этим же поездом, чтобы лично убедиться в действии «карвуны», но далеко он не заехал. Не успели еще выбраться за городскую черту, как поезд остановился и у паровоза раздались испуганные крики, моментально собравшие целую толпу зевак. Вместе с заинтригованными пассажирами инженер подошел к паровозу. Там что-то выкрикивал взбудораженный машинист. Сквозь копоть на лице можно было заметить, как он побледнел от страха.