Объяснив свою миссию, выпущенный на свободу Тинос уже просто с отчаяния решился посетить дом Ламбрианидисов.
Но и в родном доме Ирека, по всей вероятности, никто ничего не знал, хотя газеты с объявлением о беглеце, сулящие сказочные деньги, наверняка уже дошли и сюда. Пани Леонардии доносчик, правда, не застал, Лялек, кажется, катал по заливу каких-то друзей, а маленький Лесь еще не вернулся с занятий по музыке. Дома был только Ламбрианидис. Одетый в старый халат, он протирал оливковым маслом какую-то ветхую картину на дереве. Мимоходом взглянув на Тиноса, он не прервал своего занятия, только было заметно, как напряглись мускулы на его сухом лице. «Старый лис, он наверняка будет остерегаться меня», — подумал Пандос, без приглашения усаживаясь перед хозяином дома и начиная разговор с обычных оккупационных жалоб на дороговизну, на немецкие зверства, на союзников, которые явно не торопятся с помощью угнетенным народам.
«Не ищет ли этот шакал здесь Ирека?» — в свою очередь, подумал Ламбрианидис.
Тинос оглядел столовую, прошелся по ней, заглянул в соседние комнаты — ничто не говорило здесь о присутствии постороннего человека, и вообще вся квартира была какой-то скучной и однообразной. «Явно что-то вынюхивает», — решил Ламбрианидис. «Ничего мне из него не вытянуть, слишком уж он ловкий пройдоха», — злился Пандос.
Теперь он решил попробовать с другой стороны, раскрывая перед бывшим коммерсантом свои торговые дела. Немцы, что ж, немцы — известное дело — враги, но жить-то ведь как-то надо… Он, Пандос, всегда старался быть добрым греком, но ведь есть еще и обязанности перед семьей. В конце концов не он один идет на компромисс. Люди совершают вещи и похуже, а здесь ведь речь идет только о коммерции… И доверительным шепотом Пандос признался, что ему удалось выхлопотать себе разрешение на транспортировку двух железнодорожных вагонов с товарами между северной и южной Грецией. Это может быть оливковое масло, мука, а ценнее всего была бы соль, нехватка которой так заметна в несчастных Афинах. Таким образом можно было бы помочь бедному народу, не говоря уже о колоссальной прибыли. Может быть, господин Ламбрианидис интересуется, каким образом можно заполучить такое разрешение? Так вот, по старой дружбе он, Тинос, готов раскрыть секрет перед семьей своего друга Ирека.
Тут молодой пройдоха решил ошеломить хозяина дома заранее заготовленным бланком железнодорожной фрахтовой квитанции, выписанной на предъявителя, рассыпая перед ним одновременно самые радужные перспективы, если только тот согласится на совместную торгово-транспортную сделку. Ламбрианидис сделал все, чтобы выставить Пандоса. Глянув на бланк с явным недоверием и убедившись в его подлинности, он, правда, попытался разыграть некоторое оживление. Глаза у него сверкнули почти что натурально, как это бывает у коммерсанта в предвидении больших прибылей, но, с другой стороны, он и не переигрывал: потому что какой же коммерсант станет проявлять излишнюю заинтересованность в выгодном деле? Затем с хорошо разыгранным огорчением он сказал:
— К сожалению, я не могу воспользоваться этим отличным случаем… Я занимаюсь здесь производством искусственных жерновов, от этого дела целиком и полностью зависит благополучие всей моей семьи… Нет, я не могу и не хочу рисковать… Того, что мы тут получаем, мне пока хватает, во всяком случае, должно хватать…
— Я еще к вам заеду, — сказал на прощание Тинос, когда все его уговоры не привели ни к какому результату. Он выходил из дома в твердой уверенности, что здесь его перехитрили. С улицы он оглянулся и еще раз увидел Яна Ламбрианидиса, который с хорошо разыгранным безразличием смотрел из окна ему вслед.
«Старый жулик!» — выругался про себя Тинос, одновременно дружески помахивая рукой хозяину дома.
«Вот прохвост, кто знает, не его ли специально выслали на поиски Ирека?» — подумал Ламбрианидис, очень мило отдавая последний прощальный поклон.
За время пребывания в Салониках предатель уговорил немцев провести ряд обысков в спортивных клубах, где так легко можно было скрыться среди сложенных парусов или под лодками. Обыск помог обнаружить какие-то листовки и тайный складик провизии, но на след опасного врага так и не удалось напасть.
Пандос возвращался в Афины. В Салониках он решил не оставаться ни одного лишнего дня, нюхом чуя, что пошел по неверному следу. «Теперь его нужно искать в Афинах», — решил он, но одновременно с этим почувствовал, как его пробирает холодная дрожь при мысли о мести Ирека.
Когда уже не осталось никаких сомнений относительно предательства Пандоса, Георгий на несколько дней погрузился в мрачное молчание. Он никак не мог понять, какими соображениями руководствовался Пандос, предавая его. Подсознательно он искал причины не только чисто материальные. Он хорошо помнил, как однажды, совершив какую-то мелкую кражу у ювелира, Тинос, не выдержав града упреков, которыми осыпал его товарищ, швырнул украденный серебряный браслет в первое попавшееся окно. А еще как-то Тинос пустил на очередные глупости довольно крупную сумму, выигранную им на тотализаторе, а в детстве, когда Георгий потерял деньги отчима, Тинос даже пошел на мелкое преступление, чтобы выручить товарища… Нет, хотя Пандос и стремился любыми средствами разбогатеть, Георгий был твердо уверен, что тот предал его не только ради оливкового масла, муки или денег.
Разрешить загадку помогли воспоминания. Перед глазами вставали кривые, неискренние улыбки Тиноса, когда тот бывал свидетелем спортивных побед Георгия, побед на конкурсе танцев или когда после опасного рейса он благополучно приводил «Леонардию» к пристани… О неискренности Тиноса Георгия уже предупреждали и Эпи, и другие женщины, и мать. С другой стороны, когда Георгий терпел поражения, например когда ему изменила его «пассия», Пандос моментально превращался в самого внимательного и заботливого опекуна и наперсника. Поэтому смело можно было делать вывод, что поступками Пандоса теперь руководило чувство ревности и ущемленного самолюбия. Будучи не в состоянии сравняться со своим другом ни в чем, бессильный в своих мечтах о больших деньгах, он пытался злобно столкнуть Георгия с его пьедестала, с пути, ведущего к славе и заслугам. Возможно, Георгий и простил бы своему другу измену, но теперь тот стал врагом Польши и Греции, предателем великого дела свободы, превратился в пособника врага. Он должен погибнуть!
— Дай мне пистолет, — попросил он Лабринопулоса, у которого находилось на хранении его оружие.
— Нет, — ответил грек, моментально разгадав намерения Георгия. — Знаю, что ты задумал. Ну убьешь ты Пандоса и тем самым поставишь на ноги всю немецкую сеть… У тебя в голове должны быть более серьезные вещи, чем личная месть.
— Пандос опасен не только для меня, но и для всего нашего дела, — ответил Георгий.
— Убить, убить, — ворчал грек. — Убить — дело нетрудное… Эта работа не для тебя. У тебя гениальная башка, отлично натренированная воля, ты являешься ценным специалистом. Борись головой, а не пистолетом, действуй так, как ты действовал до сих пор, обычное сведение счетов оставь другим.
Георгий не мог не согласиться с доводами Лабринопулоса и тем не менее при очередной встрече с Малиопулосом, связным от группы офицеров военно-морского флота, попросил у того какое-нибудь оружие. Моряк не привык к философским рассуждениям, и вскоре Георгий сделался владельцем отличного автоматического пистолета с инициалами «PN», что должно было означать «Полемикон Нафтикон», то есть военно-морской флот.
Во всяком случае, о том, чтобы беглец оставался на своей прежней квартире, теперь не могло быть и речи. Рабочий электростанции Минос Кодзиас, так-же состоявший в подпольной группе, получил приказ принять на себя заботы о мнимом англичанине.
— Согласен, но только сначала я должен с ним встретиться, — ответил осторожный Кодзиас. Договорились, что «смотрины» состоятся вечером у одной из церквей. Его узнают по папиросе в зубах, а незнакомец, то есть Георгий, в качестве пароля спросит у него, как пройти на улицу Стурнара. Незнакомец будет одет в габардиновый плащ.