Если бы спуститься на кухню, к телефону… Хосе ненавидел телефон и поставил аппарат на кухне. Его держали в доме только ради больной Тересы. Марта подумала, что у Пабло в отеле телефон, наверное, есть. Можно было позвонить и к дяде в Лас-Пальмас. Необходимо, чтобы кто-нибудь помог ей вырваться из дому. Необходимо, чтобы родные помогли ей бежать… Хотя бы удрать отсюда на эти дни, удрать от наказания, наложенного Хосе, который хочет заставить ее сидеть взаперти. А это осложнит все ее планы.

Она принялась ходить по комнате. Сандалии скрипели, и Марта сняла их. Она почувствовала озноб. Убежать из дому — дело нешуточное. Но уж будьте спокойны, она своего добьется. Странно, как это она раньше не думала о побеге, не думала о нем всегда.

Пощечины, горевшие у Марты на щеках, пробудили в глубине ее души инстинкт самозащиты и борьбы. Она знала, что никто не сможет победить ее силой, никогда. Никогда! Она была возбуждена и вся дрожала. Дрожь стала настолько сильной, что мешала ей думать. Тогда, чтобы успокоиться, Марта высунулась в окно и резко, до боли, нажала на подоконник локтями, потом с яростью закусила губу, так, что выступила кровь. Наконец физическая боль привела ее в чувство, и она застыла неподвижно, прислушиваясь к последним звукам в затихавшем доме. Глядела на звезды, словно ей поручили пересчитать их. Выжидала.

Хосе и Пино поднялись в спальню, она слышала их шаги. Марта никогда не утруждала себя мыслями о Хосе и Пино. Все-таки они были очень странные люди. Быть может, в каждом человеке есть нечто странное, необычное, каким бы сереньким он ни казался. Как это говорил Пабло? У каждого есть свои демоны… Сегодня она увидела в глазах Хосе ледяной холод и ненависть. И стоило ей вспомнить об этом, как она тут же сама начинала ненавидеть его. Но она никак не могла постичь, отчего известие о ее встречах с Сиксто пробудило в брате такую неприязнь.

«Я не хочу думать о Хосе. Мне надо думать о моем бегстве. У меня остается мало времени, и я должна достать билет как можно скорее».

Постепенно Марта успокоилась. Когда перед тобой есть цель, все сомнения исчезают. Однажды, давным-давно, она уже испытала нечто подобное, но теперь ей казалось, что с тех пор прошли годы, — это случилось как-то ночью, когда у Пино сделалась истерика и Марта ухаживала за ней. То была ночь накануне приезда родных. Тогда она была настоящим ребенком. Но потом произошло столько событий.

«Оставь воспоминания. Думай о важном для тебя».

Время от времени Марта обрывала беспорядочную сумятицу своих мыслей. В ней были теперь две Марты. Одна приказывала, другая подчинялась…

«Сейчас, да, сейчас, ты спустишься на кухню позвонить. Ты, по крайней мере, известишь родных, что тебя посадили под замок. Позднее это поможет им понять, почему ты убежала», — подумала она в тысячный раз.

Марта была полна воодушевления. Как удачно, что Хосе настолько потерял самообладание! Без этого она вряд ли бы решилась бежать из дому навсегда. Ее ненависть к Хосе ослабла, приняла другой оттенок. Он внушал ей страх и отвращение, но это помогало ей, подгоняло ее.

Остановившись посреди комнаты, Марта улыбнулась в темноте. Странное чувство торжества жгло ее, как пламя. Жизнь на ее стороне. Она молода, сильна, решительна. Теперь все ее желания были сосредоточены на одном — бежать.

Когда она отодвинула задвижку, еле слышный стук которой прогремел у нее в ушах, словно грохот обвала, и открыла дверь, ею снова овладели страх и слабость. Превозмогая себя, Марта проскользнула к лестнице. Внизу в столовой, озаренной сиянием ясной ночи, было почти светло; размеренно тикали старинные часы.

Она пересекла эту громадную продолговатую комнату. Толкнула дверь на пружинах, которая вела в служебные помещения, и облегченно вздохнула. С минуту постояла в маленькой буфетной. Прямо перед ней блестел холодильник, по бокам белели двери в кладовую и на кухню.

Кухня была огромной. Настоящий зал с полом, выложенным красными плитками. Дверь и окно были открыты, за ними виднелся огород, обсаженный агавами. Молодая луна узкой полоской блестела над холмом, заставляя бледнеть свет звезд. Марте захотелось остановиться и послушать, как там, снаружи, в острых иглах агав шумит ветер.

На кухне было чисто и тепло, сюда вливалась благовонная ночь. Здесь в полумраке Марта чувствовала себя как рыба в воде; ей показалось лишним зажигать свет, и она направилась к телефону. Подойдя ближе, она удивилась старинному аппарату. Марта забыла, что здесь телефон не автоматический. Странно, но она никогда не пользовалась домашним телефоном. Секунду она постояла в растерянности, потом сердито принялась звонить на станцию. Подождала. Работает ли станция в это время? Должна работать.

Марта не знала, что за ней шли следом с верхнего этажа. А теперь, стоя с телефонной трубкой в руках, она думала только о том, как бы соединиться с городом, И когда внезапно вспыхнул свет, она отчаянно испугалась. Ослепленная, заморгав глазами, Марта выронила трубку и в страхе обернулась.

Это был Хосе. Он стоял в дверях, в пижаме и комнатных туфлях, длинный и негнущийся, как палка. Сейчас он уже не казался взбешенным, как вечером, но был сильно рассержен.

— Нельзя ли узнать, кому ты собралась звонить? Ты что, совсем с ума сошла? Этого я и боялся.

Телефонная трубка болталась на шнуре и ударялась о стену. Марте было страшно, хотя сейчас, когда прошло первое удивление, она уже не чувствовала того ужаса, что в столовой. Потом, услышав, как скрипнула дверь в комнате, где спали служанки, она облегченно прикрыла глаза. Кухню и эту комнату разделяла только стена, дверь открывалась прямо в сад, рядом с кухонной дверью. Хосе тоже услышал скрип и остановился. Послышались шаги босых ног по щебню, и в окне появилась Висента. На ней была какая-то странная нижняя одежда. Конец полуседой свернутой косы падал ей на плечо. Глаза смотрели пронзительно, как всегда.

— Сеньоре Тересе плохо?

— Убирайся к черту! — сказал Хосе. — С ней все в порядке.

Он колебался. Марта собралась с силами.

— Я хотела позвонить дяде. Могу же я известить их о моем аресте?

Хосе повесил трубку и твердыми пальцами схватил Марту сзади за шею. Девочке показалось, что он собирается ее задушить. Но он только сердито подтолкнул ее к двери.

— Отправляйся к себе… Я научу тебя извещать… Ты думаешь, я стану давать им отчет, им-то, этой банде…

От гнева он проглатывал слова, Марта почти не понимала его.

Он заставил ее подняться по лестнице, втолкнул в комнату и вытащил ключ из замочной скважины. Марта сбила ногу, ей было больно, а на шее она все еще чувствовала сильные пальцы Хосе. За ее спиной хлопнула дверь. Марта услышала, как снаружи брат повернул ключ в замке.

Несколько дней Марта провела в домашнем заточении. Положение ее было вполне терпимым. Она могла бродить по саду, по усадьбе, запрещалось только выходить за железные ворота — впрочем, всегда открытые.

Марта чувствовала, как нетерпение поднимается в ней подобно морю во время прилива, и воображение ее лихорадочно работало. Сначала она ждала, что родные будут разузнавать о ней, но шли дни, и ей пришлось отказаться от своих надежд. Конечно, с подготовкой к отъезду им хватало дела и без нее. Она больше не пыталась звонить по телефону, убедившись в конце концов, что это ни к чему не приведет.

Марта молча завтракала и ужинала в обществе Хосе и Пино и молча повиновалась, когда невестка нагружала ее какими-нибудь домашними делами. Она ожидала, что за хорошее поведение ей сократят срок наказания. Но терпение ее иссякало. Самой несносной была повинность вечерами сидеть рядом с Пино и шить. Невестке нравилось унижать девочку, и Марта действительно страдала. Но не от слов Пино, а от невозможности остаться одной, от необходимости время от времени отвечать хотя бы односложно, чтобы не слишком злить невестку. Прошло уже пятнадцать дней ее заточения, и она поняла, что больше терпеть не в силах.

— Ну и кавалер у тебя, даже записки не прислал и увидеть-то не попытался…