На лице Модеста Никандровича появляется несколько мелких морщин. Он озабоченно смотрит на чертеж, беззвучно шевеля губами. Но это продолжается всего лишь несколько секунд. Его лицо снова принимает веселое выражение.

— Ах, простите! — восклицает он. — Я не обратил внимания на сноску. Ну да! Конечно, все правильно! Еще раз прошу простить меня…

К разговаривающим приближается механик Уточкин.

— Костя, как хорошо, что вы пришли! А я как раз хотел посылать за вами. Видно по всему, что деталь, которую я поручил вам собрать, уже готова. Не правда ли?

— Еще не готова, Модест Никандрович. Постараюсь выполнить ваше распоряжение через два часа. Тут вас ожидает инженер Крымов. Я пришел сообщить вам…

— Крымов?

— Ну да! Новый инженер.

— Это насчет необыкновенного проекта… Совершенно верно!

Цесарский извиняется перед конструктором, с которым только что разговаривал, и направляется к выходу.

— Очень рад с вами познакомиться! Проходите, пожалуйста… проходите, говорит он Крымову, приглашая его в свой кабинет. — Располагайтесь, как дома. А я ведь давно вас жду! Садитесь, прошу вас…

Цесарский суетится, роется в папках с бумагами.

— Вот ваш проект…

— Модест Никандрович! Разрешите мне самому объяснить вам… — начинает Крымов, пододвигая свое кресло ближе к письменному столу.

— Конечно! Конечно, Олег Николаевич! Весь превращаюсь в слух! Ведь это так интересно! Вот только я приготовлю лист чистой бумаги.

Цесарский вынимает из кармана пиджака самопишущую ручку и слегка морщится.

— Несчастье у меня с ручками. Просто несчастье! Недавно мне подарили замечательную самопишущую ручку отечественного производства. И, представьте себе, — потерял! А ведь чудесная была ручка! Удивительная! Теперь вот приходится писать старой… Итак, я слушаю вас…

После разговора с Трубниным Крымову приятно было беседовать с Цесарским. Этот человек был так обаятелен, что на душе сразу стало легко. Олегу Николаевичу казалось даже, что, если Цесарский и признает проект негодным, он все равно уйдет отсюда не слишком обиженным.

Но Цесарский не признал проект негодным. Он восторгался им, удивляясь его необычайности. Модеста Никандровича смущало только одно.

— Удивительно! — говорил он. — Удивительно, что машин, подобных вашей, не строят за границей. Видите ли… попытки, конечно, были, но, насколько мне известно, закончились неудачей. В конце концов это неважно. Моя помощь будет заключаться в том, чтобы снабдить вашу будущую машину подземным звуколокатором. Так я вас понимаю?

Модест Никандрович то начинал говорить о совершенно посторонних вещах, то снова возвращался к проекту.

Время текло незаметно. Раскаты грома доносились теперь издалека.

— Дождь льет, как из ведра… — рассказывал Цесарский, играя автоматической ручкой. — Как бы вы не простудились, говорю я министру. А он, представьте себе, совершенно не обращает на это внимания! Выходит из машины и — прямо к месту испытания моего прибора, к железнодорожному полотну.

Крымов выслушал повествование инженера о случае, доставившем ему большую славу, с явным интересом.

— Рад всегда вас видеть! Заходите, пожалуйста… Буду помогать, чем могу… — говорил Цесарский на прощание, провожая Крымова до дверей.

Покинув конструкторское бюро инженера Цесарского, Крымов направился к директору. Свидание с ним было назначено еще с утра.

В приемной к Крымову подошел молодой человек с вьющимися черными волосами.

— Разрешите познакомиться… — сказал он, весело улыбаясь. — Моя фамилия Петряк, счетовод производственного отдела.

— Инженер Крымов… — Олег Николаевич протянул счетоводу руку.

— Ну, как наш институт?

— Мне здесь нравится, — ответил Крымов, вспомнив свой разговор с Цесарским.

— У нас есть замечательные ребята, — продолжал Петряк. — Вы встретите таких людей, которые вам пригодятся для будущей работы над образами.

— Для чего пригодятся? — удивился Крымов.

— Да увидите сами! Мы хотим вас привлечь к общественной работе в самом широком смысле этого слова.

— Насколько у меня хватит умения, общественной работой займусь обязательно. Дайте только немного освоиться.

— Среди нашей молодежи вы будете пользоваться большим авторитетом. Такие люди, как вы, всюду желанные гости… Ну как, приготовились к выступлению? Катушкин мне говорил, что все в порядке!..

Крымов не знал, что они разговаривают на разных языках. Он не видел афиши, объявлявшей о литературном вечере, на котором должен был читать стихи, и не подозревал о надвигающемся скандале. Олег Николаевич мало следил за поэзией и не слышал о поэте-однофамильце, носящем к тому же его имя. Поэтому Крымов решил, что речь идет о его предстоящем свидании с директором.

— Да это, собственно говоря, будет разговор в общих чертах, — задумчиво проговорил он.

— Все равно очень интересно! У нас тут мало кто разбирается в этом деле, решительно заявил Петряк.

— Что вы! А инженер Цесарский? Я с ним только что говорил. Наконец инженер Трубнин…

Теперь настала очередь удивиться Петряку. Он впервые слышал, что Трубнин интересуется поэзией.

— Как вы смотрите на Катушкина? Будет ли из него толк? — снова задал вопрос Петряк. — Вы знаете, с ним просто беда! Парень не любит своей работы. Теперь вся надежда на вас…

— На меня?!

— Ну конечно! Мы все ждем, что вы ему поможете…

— Да… действительно, Катушкину нужно помочь… — пробормотал Крымов. Надо помочь, и я помогу ему, — закончил он твердо.

— Вот и хорошо! — радостно воскликнул Петряк, пожимая руку Крымова. — Я ему так и передам. Да, вот еще что! Ведь у нас есть ребята, подобные Катушкину! Конечно, со всеми сразу вам будет трудно заниматься, но со временем… в смысле их роста, так сказать, помочь тоже нужно. Вы меня понимаете?

— Вообще понимаю. Только вы уж слишком большие надежды возлагаете на меня…

Крымов хотел сказать еще что-то, но в это время Нина Леонтьевна предложила ему зайти к директору.

— Потом мы с вами поговорим об этом подробнее… — пообещал он, прощаясь с счетоводом.

— Константин Григорьевич, я пришел, чтобы переговорить о необходимости приступить как можно скорее к постройке модели машины, — начал Крымов, поздоровавшись с директором. — Вот тут общий вид. Первую модель, я считаю, надо строить небольшую. — Олег Николаевич разложил на столе чертежи.

Директор быстрым движением пододвинул их к себе и стал внимательно рассматривать.

— Скажите, пожалуйста… вы этим делом собираетесь заниматься серьезно или это минутное увлечение? — неожиданно спросил он, делая ударение на слове «минутное».

— Конечно, серьезно!

— Гм-ммм…

Наступило молчание.

— Видите ли… — продолжал Гремякин. — Принцип подобной машины так необычен. Я не хочу сказать, что в этом совершенно новом принципе заложена какая-либо порочная идея. Нет! Я верю, мы, можем осуществить даже идею, кажущуюся сейчас фантастической! Не в этом дело. Дело в человеке, берущемся бороться за осуществление идеи. Понимаете, бороться, преодолевать тысячу преград. Способны ли вы на это?

— Еще бы…

— А я не совсем уверен… Для осуществления предлагаемой вами машины нужна железная воля и… целеустремленность. Понимаете? Це-ле-уст-рем-ленность… Человек должен посвятить себя целиком этому делу, может быть, не на один и не на два года. Вы же… мне так кажется, решили заниматься проектом машины между прочим, параллельно с другим делом, которым уже занимаетесь с увлечением…

— Я не понимаю вас… — начал Крымов.

— Подождите. Сейчас поймете. В нашем институте разрабатываются десятки машин. Все они как воздух нужны стране… Прежде чем заняться еще одной машиной, внести ее, так сказать, в производственный план, за выполнение которого мы все отвечаем, я должен взвесить все обстоятельства. Подумать, кому поручить осуществление проекта.

Директор посмотрел на Крымова. Он увидел, что сидящий перед ним инженер слушает его с полуоткрытым от удивления ртом.