Вот и копер. Со свистом воет ветер в его ажурных сплетениях, зловеще темна деревянная громада. Максим Филиппович быстро и ловко прикрепил полотнище к древку, подал Насте.

Взбираться почти что по отвесной стене копра очень трудно. Настя ползет, цепляясь за малейший выступ, и вскоре ощущает, какими липкими от крови стали пальцы. Под ногти впились занозы. Вцепившись распухшими пальцами за выступ доски, сделала еще одно усилие и оказалась на небольшой крыше копра. Прикрепить древко к шпилю копра было делом нетрудным. И Настя вдруг почувствовала страшную усталость. Ей казалось, что башня копра качается под ее ногами. Настя судорожно схватилась за шпиль и медленно, начала сползать с крыши. Еще один шаг вниз, еще и еще. Теперь каждое прикосновение пальцев к деревянной обшивке копра отдавалось болью во всем теле. Наконец ноги почувствовали землю, и Настя скорее упала, чем встала на нее.

— Все… — прошептала она Максиму Филипповичу, пытаясь подняться, но тот прижал ее к земле.

— Тихо!

На той стороне, где скрывались Горшков и Петряков, слышался громкий разговор.

— Патрули! — прошептал Семенов. — Неужто видели, как ты сползала?

Голоса удалялись. Настя и Максим Филиппович поползли по стылой заснеженной земле, потом встали и торопливо зашагали к забору, где притаились Леонид и Илья. А позади их, на самой верхушке копра, трепыхался советский флаг.

Утром на заборах, на стенах домов, на столбах — всюду висели листовки.

Заметались казаки и солдаты, скоблили листовки со стен и заборов, но листовок было много, словно тысячная армия подпольщиков расклеивала их всю ночь. В бессильной злобе кусал ногти Норенберг. Бешенству поручика не было предела, когда доложили, что возле копра шахты «Александр» собралась огромная толпа шахтеров, женщин и детей. На шпиле копра алой зарей полоскалось красное знамя. Попытки взобраться на копер не дали результатов — обшивка его за ночь сильно обледенела.

— Черт возьми! — заорал Норенберг. — Вы не солдаты, а базарные бабы. Объявите, что мы заплатим тысячу рублей тому, кто снимет флаг.

Шахтеры пожимали плечами и расходились по домам. В этот день, 7 ноября 1918 года, на работу никто не вышел. Напрасно метались милиционеры от барака к бараку. Следом за ними ходили агитаторы-подпольщики: Иван Лазовский и Дахретдин Хуснутдинов — на Уфалейских копях, Володя Вдовин и Александр Отрыганьев — на Емельяновских, Иван Масленников и Федор Царегородцев — на Злоказовских, Михаил Вдовин, Петр Бухалов и Леонтий Федячкин — на Кыштымских копях. Они призывали горняков продолжать забастовку до тех пор, пока не будет сокращен рабочий день и не налажено снабжение шахтеров продовольствием.

И забастовка продолжалась целую неделю. Норенберг не знал, что предпринять. Его звонки к Агапову остались без ответа: в Челябинске тоже бастовали рабочие. А в город вот-вот должен был прибыть специальный поезд адмирала Колчака.

Как писала белогвардейская газета «Власть народа»,

Поезд адмирала прибыл в Челябинск вечером. Из копей на встречу с адмиралом срочно выехали Попов и Норенберг.

18 ноября в Омске ставленник империалистов Антанты Колчак был провозглашен «верховным правителем России». Колчак объявил, что главной своей целью ставит победу над большевиками.

После отъезда Колчака в Омск среди горняков передавались частушки, сочиненные Леонидом Горшковым.

За участие в забастовке были арестованы и отправлены в челябинскую тюрьму Пантелей Прохоров и Иван Рожинцев. На копях наступила пора репрессий. Белогвардейские власти уволили и выбросили на улицу свыше 30 шахтеров.

Через Егора Полещука челябинские подпольщики передали на копи, что Прохорова и Рожинцева переправили в Троицк.

П. А. Прохоров.

— Плохой знак, — хмуро сказал Екимов Голубцову. — В Троицке суд скорый — рой могилу и пулю в лоб.

— Сообщить надо жене Пантелея, — после некоторого раздумья ответил Степан Голубцов. — Пусть съездит, узнает, нельзя ли чем помочь.

Анастасия Прохорова с радостью согласилась поехать к мужу.

— Денег вот только нет, — погрустнела она. — Продать бы что.

— Не очень-то купят нынче, — усмехнулся Екимов. — Деньги для поездки выделим.

— А дети с кем у нее останутся? — поинтересовался Демин.

— Договорились с Берсеневыми. Пелагея присмотрит.

И вот Анастасия Николаевна в Троицке. Попросилась ночевать к пожилой солдатке.

— Ты бы на кладбище сходила, — посоветовала солдатка, когда Прохорова поделилась с ней своим горем. — Там арестанты могилы роют, авось скажут о твоем.

Солдатка оказалась права. С помощью монашек Анастасия договорилась за небольшую плату с охраной. Ей разрешили подойти к арестованным. Почти бегом бросилась к ним Анастасия и вздрогнула, услышав, как кто-то зовет ее. Пантелей Прохоров стоял на бруствере могилы с лопатой в руках. Проплакавшись, торопливо начала расспрашивать мужа о жизни…

— Чего рассказывать-то? Из Челябинска разбросали нас кого куда. Ивана Рожинцева расстреляли в Миассе, а меня сюда направили. Жуть, что творится кругом. Каратели стреляют и рубят нашего брата. Мертвых потом складывают штабелями, копаем могилы. Вот и сейчас, — кивнул на яму, — роем могилу, может быть, для себя.

— Авось бог милует, — закусила губы Анастасия.

— На бога многие надеялись, — жестко усмехнулся Пантелей. — Подговорил я троих ребят бежать, не знаю, удастся ли.

С тяжелым сердцем расставалась Анастасия Николаевна с мужем. Вернувшись на копи, рассказала Екимову о том, что нашла мужа, поведала и нерадостную весть о гибели Ивана Рожинцева.

— Жаль человека, — вздохнул Екимов. — О Пантелее переговорю с челябинскими подпольщиками, помогут ему.

Оба не знали, что Прохорова уже второй день нет в живых: его расстреляли после отъезда жены.

С Софьей Авсеевной Кривой Екимов в эти дни не смог встретиться: она находилась в отъезде, занятая подготовкой городской подпольной конференции.

11 декабря 1918 года в Челябинске собралась общегородская подпольная партийная конференция. Были заслушаны доклады о текущем моменте и решениях второй Сибирской конференции. Партийная конференция постановила создать при горкоме партии Военно-революционный штаб. Был избран горком РКП(б) из семи членов и двух кандидатов. В числе кандидатов — от угольных копей В. Я. Екимов.

Полещук и Голубцов, делегаты конференции, вернувшись из Челябинска, собрали руководителей подпольных десятков на совещание. Необходимо было сообщить о решениях общегородской конференции, где особое внимание обращено на подготовку вооруженного восстания.

Совещание подпольщиков Копей проходило на квартире Степана Демина под видом именин его жены. Охрана была надежная: во дворе дома дежурили Илья Петряков и Петр Набережный. На улице с балалайкой прогуливалась веселая компания — Володя Вдовин и Клава Хохлачева, чех Марко и Лена Овечкина.

Собравшиеся были сегодня по-настоящему взволнованы. Наконец-то встал вопрос о свержении колчаковского режима. Словно свежим ветром свободы повеяло в квартире, когда все узнали от Голубцова, читавшего резолюцию общегородской подпольной партийной конференции, о сроке восстания — 12 апреля 1919 года.

— Всего четыре месяца осталось, — прошептал Иван Масленников Федору Царегородцеву. — Эх, соскучился я по свободной жизни! Просто не верится, что свобода уже не за горами…