Глава 8

Наоми

– Мне не нужна дырка между глаз, – говорю я ему. – Ты понимаешь, что это убьёт меня? Человек не может жить с дыркой между глаз. Хотя в медицине зафиксированы несколько случаев проникновения отвёртки или гвоздя под глазное яблоко, но там всё было прекрасно, пока предмет был внутри...

– Это была угроза.

О! Я моргаю. Василий впервые по-настоящему угрожает мне. Я хмурюсь и изучаю его, пытаясь понять. Он был вежлив и заботился обо мне. Я смущена этими переменами. Возможно, выстрел в другого человека испортил ему настроение.

Он хватает мою руку и тащит меня вперёд прежде, чем я успеваю возразить, что он трогает меня.

– Давай. Идём.

Снова это.

– Идём куда?

– Нам нужно покинуть это место. Оно кишит Голубевыми.

Он тащит меня за собой по коридору, и мы снова оказываемся на пожарной лестнице. Затем он снимает ботинки и заставляет меня сделать то же, и мы тихо ползём по лестнице.

Я думаю о ноутбуке, который мы оставили наверху. Меня это беспокоит. Я должна настоять, чтобы мы взяли его с собой, стереть жёсткий диск и свои следы. Придётся залезть в него издалека, чтобы почистить. Мне не нравится оставлять мою рабочую станцию без присмотра. Это один из моих многих пунктиков, связанный с обсессивно-компульсивным расстройством, но этот действительно доводит меня так, что я не могу думать ни о чём другом.

Я настолько увлечена мыслями о ноутбуке, что почти не замечаю, как Василий суёт мне в руки обувь.

– Жди здесь.

Наклонив голову, наблюдаю, как он подходит к двери на лестнице. Он двигается, как гепард, которого я видела однажды в зоопарке. Меня тогда поразила его хищная мускулатура и излучение неизбежной опасности. Дверь распахивается, и он заходит внутрь, хватая что-то. Я вижу мелькание тёмной ткани и конечностей, и слышу шум.

Человек в костюме падает у ног Василий, у него вывернута шея под острым углом.

Василий смотрит в мою сторону и быстро импульсивно заставляет меня следовать за ним.

Я иду, аккуратно переступая тело.

– Куда мы идём?

– В аэропорт, – говорит он, поправляя пиджак. – В Рим.

Я радуюсь.

– Чтобы посмотреть на необрезанные пенисы?

– Между делом.

Он оглядывается и жестом показывает мне следовать за ним, что я и делаю. Мы выходим в переулок.

Я всё ещё прижимаю к себе свою обувь. Мы не обулись, и мне не кажется, что он собирается останавливаться. Мне стоило бы протестовать о микробах, которые мы собираем, но, кажется, сейчас не время.

За углом мы натыкаемся на другого мужчину в костюме. Я задыхаюсь и не успеваю отреагировать, а Василий хватает мужчину за голову и разбивает её об стену. Просто «бум». Мужчина падает, а Василий продолжает красться по переулку, словно хищник на работе.

Захватывающе. Признаю, я под впечатлением.

Ещё два переулка, и мы оказываемся на оживлённом перекрёстке. Василий хватается за дверь ближайшей машины и дёргает её. Он наклоняется и что-то рычит. С другой стороны улицы из машины выходят два человека и бегут. Он оглядывается на меня и указывает на такси.

Я сажусь, а Василий садится рядом.

– В аэропорт, – говорит он по-португальски, вытаскивая кучу денег. – Быстро.

Водитель кивает и берёт деньги.

Василий расслабляется, когда такси едет по улице. Он оборачивается и хрюкает.

– Они даже не преследуют. Тупой дурак Голубев. Они будут сидеть в вестибюле часами и думать, что они самые умные.

Я отдаю ему его обувь.

– Ты тихая. Не бойся меня.

У него голос мягкий и расслабляющий, и он пытается успокоить меня словами.

– Я не боюсь.

Он выгибает бровь, как бы не веря моим словам. Он выглядит почти оскорблённым, что я его не боюсь. Василий наклоняется и тихо говорит.

– Больше никакой лжи.

– Я не вру. И не боюсь.

Я немного удивляюсь, как быстро развиваются события, но не боюсь. Никто не хочет, чтобы я умерла. Чего мне боятся.

– Ты видела, как я убил двоих человек. Это тебя не пугает? Большинство женщин всхлипывали бы и плакали в углу.

– Я не знаю этих людей. Мне нужно расстроиться? – Отвечаю ему, пожимая плечами.

– Разве тебя не расстраивает то, что у человека отняли жизнь?

– Они были плохими парнями.

– Нет, моя бесстрашная девушка, мы плохие парни.

– Тогда они хуже.

Он беззвучно смеётся, изогнув рот в жёсткой улыбке.

– Твой взгляд на мир многое упрощает.

– Я не испытываю таких эмоций, как нормальные люди. – Снова пожав плечами, нагибаюсь, чтобы надеть свою обувь. – Я не знаю этих людей. Они ничего не значат для меня, ни живые, ни мёртвые.

– Не знаю, делает ли это тебя социопатом или идеальной женщиной.

Меня уже называли социопатом, но не в сочетании с идеальной женщиной. Это заставляет меня нервничать. Я моргаю и снова тянусь пальцами к бейсбольной кепке, чтобы потрогать её края и успокоиться.

Но её нет.

Понимаю, уже слишком поздно возвращаться в отель за кепкой, которая лежит рядом с ноутбуком.

И я плачу.

– А вот, и слёзы, – бормочет Василий, выглядя разочарованным.

– Моя кепка, – сквозь слёзы всхлипываю я. – Кепка осталась в отеле.

Он делает паузу.

– Ты плачешь из-за кепки?

– Это моя кепка, – кричу я, и голос становится всё громче. Очевидно, он не понимает её значения. – Мне она нужна! Я не могу без неё работать! Поворачивай!

– Мы не вернёмся, – говорит он твёрдым голосом. – Тебе придётся забыть.

– Моя кепка!

– Забудь.

– Моя кепка.

Водитель такси смотрит на нас в зеркало заднего вида, но мне всё равно. Мне нужна моя кепка. Она была со мной с детства. Она видела столько дерьма. Она центр утешения в мире, полном странности. Мне нужна она, чтобы успокоиться. Я бросаюсь в истерику, как ребёнок, но мне уже всё равно. Мне нужна кепка. Она мне нужна. Я решила, что пришло время снова применить тяжёлую артиллерию. Я начинаю дрожать всем телом. Он не остановится. Я заставлю его остановиться.

Большой русский мужчина хватает меня за подбородок и притягивает моё лицо к себе. Для человека, который не любит, чтобы его трогали, он позволяет себе много прикосновений.

– Даже не думай об этом,– шепчет он в мою кожу. – Я знаю, это ложь.

Я с силой глотаю и успокаиваюсь. Потеря моей кепки бросает меня в панику, но я узнаю угрозу, когда слышу её.

– Хорошо, – тихо говорит он, когда я успокаиваюсь.

Его взгляд опускается к моему рту, и на какой-то странный момент думаю, что он хочет меня поцеловать. Но это... странно.

– Никаких приступов. У нас нет времени на такие вещи.

Василий – первый человек, кроме Дениэла, который увидел мою игру. Даже мои родители были её жертвами. Но этот человек? Этот хищник? Я не могу блефовать перед ним. Это меня беспокоит почти так же, как потеря кепки. Я прикусываю губу. Беспокойство внутри растёт при мыслях о моей одинокой кепке, тихо лежащей в гостиничном номере. У меня скручиваются пальцы, и я понимаю, что цепляюсь за одежду Василия, выискивая хоть какой-то якорь.

– Мне нужна моя кепка, – тихо говорю я сломленным голосом. Чувствую себя сломленной. Как я смогу работать без кепки? – Пожалуйста.

– Я куплю тебе новую, – он всё ещё смотрит на мой рот и держит своими пальцами моё лицо.

Хотела бы я знать, о чём он думает.

– Это не то же самое, мою кепку нельзя заменить, – медленно говорю я ему, пока его взгляд следит за тем, как двигаются мои губы, произнося слова. – Мне нужна моя. Это мой талисман. Она помогает мне спать, помогает мне думать. Как я смогу работать без неё?

– Ты справишься, – говорит он. – Ты сильная.

В данный момент, я не чувствую себя сильной. Ощущаю себя голой и уязвимой без кепки. Мне хочется плакать сильнее, но знаю, что Василию не понравятся мои слёзы. Я вдыхаю и пытаюсь успокоиться, сжимая пальцы, и отпускаю его одежду.

– Прости. Я трогаю тебя, хоть и знаю, что тебе это не нравится.

Он хрюкает. Не знаю, с согласием или облегчением, но он отпускает меня.

Мы молчим по дороге в аэропорт. Не знаю, о чём думает Василий, а я думаю о своей кепке и ноутбуке. Мне кажется, что меня лишили всех утешающих предметов, которые мне нравятся. Меня не волнуют люди, которые нас преследуют. Всё, о чём я могу думать – это возвращение в отель за моей кепкой. И может быть, за ноутбуком. Может быть.

Я не врала Василию, что мне тяжело работать без моих талисманов. Мне нравится, чтобы всё было в порядке. Вещи должны быть на своих местах, чтобы мой мозг функционировал оптимально. Моя кепка – часть рабочего процесса. Я сажусь, надеваю кепку и наушники, и ничего не слышу. Мне нравится тишина, а наушники заглушают всё. Мышка должна быть под углом девяносто градусов справа от клавиатуры. А клавиатура должна быть с цифровой панелью. Мне нужен достаточно большой стул, чтобы я могла скрестить ноги. И я должна работать без перерыва.

У меня должно быть всё это, чтобы работать. И факт, что больше так не будет, наполняет меня страхом.

Даже ужасный Хадсон, который держал меня взаперти два года, разрешал надевать мне мою кепку. Что дальше? Кто-нибудь попытается заставить меня съесть что-то красное? Или жёлтое? Или меня лишат средства для дезинфекции рук?

Машина останавливается, и Василий указывает мне на выход.

– Идём.

Я смотрю на него.

– Я отказываюсь есть помидоры или тыкву. Просто, чтоб ты знал.

Он долго смотрит на меня, и у него дёргаются губы.

– Выходи из машины.

Я выхожу и иду к трапу самолёта. Он маленький. Интересно, сколько людей там будет.

Однако, оказавшись на борту, понимаю, что там только я и Василий. Если и есть пилот, то он не вышел нас поприветствовать. Я стою в центре прохода и разглядываю кожаные сиденья.

Василий обходит меня.

– Садись. Скоро взлетаем.

– Сначала нужно его протереть, – говорю я ему.

Без моей кепки все тревоги выходят на первый план. Чувствую безумное желание стерилизовать самолёт.

– У тебя есть антибактериальные салфетки?

Он что-то бормочет по русски и исчезает в кабине. Слышу, как он с кем-то снова разговаривает по-русски. Через минуту он возвращается с пакетом. Я открываю его и достаю салфетки, а затем начинаю протирать своё кресло. У меня дёргаются пальцы в желании пробежать по краю кепки, но, конечно, её нет. Это заставляет меня чистить дальше. Однако, в конце концов, я сажусь и пристёгиваюсь.