НА ИМЕНИНЫ К ЛЕЙТЕНАНТУ

О массовых арестах чехов партизаны «Зарева» узнали, когда вместе с вернувшимися с задания разведчиками в отряд пришел Йозеф Букачек. Он рассказал, что гестаповцы, заполучив, вероятно, какого-то доносчика и предателя, схватили уже нескольких патриотов.

Фаустов, надвинув на лоб шапку, сидел в полуразрушенном сарае и, хмуро глядя перед собой, слушал рассказ «Бакунина». «Все же не придется вам, господа фрицы, спокойно жить, — думал капитан. — Мы вам в ближайшие дни такое покажем, — от и до! Вот только соединимся с группой Иванова».

Два дня назад, когда Юрий снова установил, после нескольких дней молчания, связь с Большой землей, было сообщено, что необходимо найти разведывательно-диверсионную группу, которая выбросилась где-то в районе Тишново. Командир при высадке погиб, нужно ориентироваться на радиста Дмитрия Иванова и взять группу в состав «Зарева».

За день до этого к отряду пристало пятеро десантников из одной неудачно высадившейся группы. Смертельно раненный командир свалился в ущелье, а рация была разбита вдребезги. Рассказывая обо всем этом, радистка Дина Шаповалова, светловолосая, хрупкая девушка, заливалась слезами. Фаустов старался успокоить радистку:

— Не волнуйся, Дина, все будет хорошо. И рация, и работа у тебя будут, порядок будет — от и до.

Сегодня Большая земля сообщила, в каком селе прячется Дима Иванов с товарищами, и теперь Фаустов по карте намечал маршрут для тех, кто должен пойти на соединение с Ивановым. За этим занятием и застали командира вернувшиеся разведчики и Букачек. Весть о расправе над чехословацкими патриотами ошеломила партизан. Юрий даже бросил налаживать рацию. Он вспомнил Яначека, высокого, как будто медлительного, но всегда и всюду успевающего, Яначека со спокойными голубыми глазами. Представил его избитым, окровавленным, увидел перед собою измученную Карлу Яйтнерову — и ярость зазвенела в ушах, сжала кулаки. Он еще слышал смех Франты Какача, любившего рассказывать разные забавные истории, видел его большие руки, потрескавшиеся от работы негнущиеся пальцы — и теперь готов был ринуться на помощь чешскому другу, которого избили эсэсовцы.

Видно, такие же чувства владели Кадлецом, который тяжело вздохнул:

— Эх, таких людей потеряли! Таких людей…

Борис Жижко только сказал:

— Командир, посылай нас с Алешей и Денисом — любое задание выполним!

— Скоро, скоро, хлопцы, — задумчиво проговорил Фаустов. — Давайте сделаем первое — найдем Иванова и его товарищей.

Крик часового заставил всех схватиться за автоматы:

— Стой! Буду стрелять.

Из-за деревьев показались двое в немецкой форме: один — низенький, сухонький старикашка, в надвинутой на уши пилотке, другой — высокий, круглолицый, с широкой пилой в руке. Они медленно подняли руки под наведенными дулами автоматов, с ужасом смотрели на вооруженных людей.

Обыскать немцев было делом минуты. Они были обезоружены. Кадлец принялся их допрашивать по-немецки. Отвечал старый солдат, испуганно и подобострастно глядя в глаза этому бородатому эсэсовскому офицеру.

Они из роты строителей, которая стоит совсем недалеко отсюда, в Бртьове. Занимаются ремонтом дороги. Рота в основном состоит из советских военнопленных, командир и унтер-офицеры — немцы. Он, старый конторщик, недавно мобилизован и, как нестроевой, направлен в эту роту. Сегодня у лейтенанта день рождения, и он решил устроить пирушку. Вот и послал этих двух солдат напилить дров.

— Спроси, сколько у них оружия, — подсказал Фаустов.

— Братцы, я ж ваш земляк! — вдруг с отчаянием закричал до сих пор молчавший высокий солдат. — Мы отутечки недалеко стоимо!

— Землячок, значит? — прошипел с ненавистью Денис Кулеш, подойдя вплотную к немцу. — А с какой это корысти ты фрицам дороги делаешь?

— Так мы ж як военнопленные. Работаем на дорози, а сбоку два нимця з автоматами стоять.

— Денис! — строго прикрикнул капитан на побледневшего от злости Кулеша.

Допрос продолжался. Второй, высокий пленный оказался украинцем из-под Чернигова, охотно отвечал на вопросы.

Да, рота состоит из военнопленных, сейчас уже почти расконвоированных, и чешских солдат-строителей. Конечно, работают, чтобы за колючей проволокой не подохнуть с голоду. Русские давно ждут, когда пошлют ближе к фронту, чтобы перейти к своим.

— Что заливаешь? Если б захотели, давно перебили бы фрицев и ушли отсюда, — заметил Николай Болотин.

— Ей-богу, братцы, только из-за жратвы и работаешь, — божился солдат. — Я ж од самой границы воевал, под Киевом попал в плен. Сколько насмотрелся, настрадался в лагерях… Що ж я, Иван, не помнящий родства?

— А как тебя зовут? — полюбопытствовал Курасов.

— Иваном.

Вокруг все весело загоготали.

— Ну вот что, Иван, где находится командир роты, знаешь? — спросил Фаустов.

— Так точно. Они с нашими немцами-унтерами собираются в харчевне после обеда. Будут до ночи пить, а нам вроде выходного дали. Именины у лейтенанта…

— Покажем мы им именины. Внимание, товарищи! Со мною пойдут Белов, Жижко, Кулеш, Болотин, Курасов, Прохазка, Павловский и…

Тут Фаустов повернулся к стоявшему в стороне майору Мельнику.

— Может быть, из своих кого дашь?

Майор помедлил.

— Хорошо. Бери Химича и Морякова.

Никто в селе не удивился появлению на улице группы вооруженных немцев. Впереди шли старик немец и Иван с зажатой под мышкой пилой. У домов стояли пленные, кричали:

— Иван, что же ты без дров? Хочешь от фельдфебеля в морду получить?

— Важное дело, ребята! Веду к начальству другое начальство, — многозначительно кивал Иван на шагающего рядом эсэсовского офицера.

— Теперь тебе перепадет на чарку!

Снова тихо в Бртьове. Мирно постукивает где-то молоток, поет петух.

И вдруг — грохот взрыва. Дробью рассыпались автоматные очереди. На улицу выбегали испуганные солдаты, на ходу одевались. Стрельба слышалась у харчевни, и все бросились туда. Навстречу бежал Иван. За ним — люди в немецкой форме.

— Остановитесь, хлопцы! Это свои, партизаны!

Но тут выбежали из-за дома двое с автоматами, на ходу стреляя. Тогда сбоку затарахтел пулемет. Автоматчики упали.

— Стойте! — уговаривал Иван. — Незачем бежать к харчевне. Там лейтенанту уже капут.

Рядом появился бородатый офицер, властно крикнул:

— Всем собраться и построиться вот здесь, возле этого дома. Только быстро! И тут же черниговцу Кадлец сказал:

— Иди, Иван, поговори со своими, а потом построишь роту.

Через полчаса солдаты были выстроены. Иван доложил Фаустову по всей форме, а потом уж совсем не по-уставному проговорил:

— Уси таки ради, таки ради!..

Фаустов подошел к строю, заговорил негромко, проникновенно. Солдаты ловили каждое его слово, застыв в неровных шеренгах.

— Среди вас есть чехи. Им я одно могу сказать — или расходитесь по домам, или идите в партизанские отряды. Ваша воля, ваша совесть, ваши дела. Что касается русских, то — нам нужно воевать. Война идет к концу. Красная Армия бьет фрицев под Берлином.

— Что нас агитировать! — загалдели в строю. — Нам только хорошего командира нужно…

Капитан улыбнулся и раскрыл портсигар.

Вечером партизаны привели радиста Дмитрия Иванова[4], которого встретили в соседнем селе. В отряд пришли также товарищи Иванова — Аркадий Рудаев, чехи Вацлав Горак, Йозеф Копржава, Владимир Шванцера.

Фаустов отозвал в сторону одного из десантников, пришедших с Диной Шаповаловой.

Сели на перевернутую разбитую повозку, закурили. Подняв высоко брови, Фаустов сбоку изучающе посмотрел в спокойное лицо десантника.

— Завтра будешь формировать свою группу.

— Вот как? А я думал…

— Что ж ты думаешь, так всю войну с нами пройти? Вас же не для этого посылали сюда? — строго спросил капитан. — Командир погиб — беда, рации не стало — двойная беда. Но задание-то осталось. Отныне вы будете прежней боевой группой с той же задачей, с которой вас выбросили сюда. Отберите из освобожденных военнопленных хороших ребят, возьмите с собою, крепче будете.

— Большое спасибо тебе, Фауст. За то, что выручил нас, что даешь путевку… От души спасибо.

— Чудак ты, друг. Здесь, в тылу, тот, кто не хочет помочь товарищу, — завтрашний предатель. Война, брат, проверяет все и всех.

Под утро Фаустов растолкал спящего Юрия. Тот сразу понял, что командир в прекрасном настроении — он напевал под нос «Ты ждешь, Лизавета, от друга привета»…