«Ну почему, почему я не знала этого раньше», — с печалью думала я.

— Нашла, — наконец тихо сказала Лариска и прочитала: — «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем».

— Здорово, — медленно отозвалась я.

— Понимаешь? — вскинула она на меня глаза. — Апостол Павел говорит, что смерть не отлучила нас от Божьей любви!

— Идем, — решительно поднялась я.

— Куда?

— В церковь. Каяться и молиться о прощении. И, если Господь милостив и Апостол не наврал…

— Ночь ведь…

— На нашем кладбище есть церковь, — напомнила я. — И священник живет при ней, если что — разбудим.

— Но ведь мы не войдем! Мы не сможем войти на освященную территорию!

— Войдем, — уверенно сказала я и пошла искать дядю Пашу.

Он сидел в кабинете, энергичный и такой не похожий на того алкаша, каким предстал предо мной в первый раз. То, что он увидел дочь — словно вдохнуло в него жизнь.

— Ну, вы вышли из подполья? — поприветствовал он меня.

Я села и коротко обрисовала ситуацию.

— Здраво, — одобрил он этот план. — Я хоть и прожил всю жизнь неверующим, да только в последнее время тоже думаю — покреститься надобно. Что ж, коль так — поехали, отвезу вас.

Мы все молчали, пока ехали на кладбище. Не то что сказать нечего было — мы все были слегка растеряны от этой неправдоподобно—дикой ситуации. Покойники, некроманты, и две развилки впереди — Господь Бог и Сатана.

Перед кладбищенскими воротами мы с Лариской помедлили, переглянулись, и решительно шагнули. Дикая боль тут же обожгла нас, мы отскочили, постанывая от ожогов.

— Ну я же говорила! — заныла Лариска.

— Ни смерть, ни жизнь, — медленно процитировала я, — ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем.

Я читала эти слова по памяти, истово веруя в каждую букву, и смело шагнула на освященную землю. И она позволила мне это. Ничто не препятствовало на этот раз.

— Поверь в Господа — и пройдешь, — строго велела я подружке с той стороны.

И она, закрыв глаза и что-то тихо шепча, шагнула в ворота.

— Ну вот видишь, — улыбнулась я. — Мы на правильном пути.

Когда мы дошли до церкви, священник уже был там. Он сонно моргал и неодобрительно смотрел на дядю Пашу, поднявшего его.

— Ну, что за пожар-то? — брюзжал он.

Рассохшаяся половица скрипнула под Лариской, он обернулся на звук, и осекся.

— Бесовки, — прошептал он, стремительно бледнея.

— Батюшка, — смиренно сказала я. — Простите, что напугали. Но, пожалуйста, исполните свой долг.

— Какой? — пробормотал он, все так же в ужасе глядя на нас.

— Мы умерли без покаяния, — пожала я плечами. — И подняты из могилы силой Сатаны. Только теперь мы хотим к Господу, Богу нашему. Возможно ль это?

— Ты же самоубийца, помню я твои похороны, — дрожащим голосом сказал он. — Ты проклята перед Богом!

— Не фарисействуй, отче, — устало сказала я. — Где в Библии сказано это? Ткни пальчиком!

— Диаволовы речи! — отшатнулся он.

— Нет, отче, — покачала я головой. — Мы пришли сегодня, потому что прочитали в послании к Римлянам, «что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем». Понимаешь, отче? В этом наша надежда. Не отвергай нас, коль Господь нас не отвергнул.

— Пожалуйста, — умоляюще сказала Лариска.

— Во имя Христа, — уронила я.

— Господь блудницу простил, кто ты такой, чтобы их отвергать? — негромко, но веско сказал молчавший до того дядя Паша.

Старичок беспомощно посмотрел на нас и спросил:

— Так я не пойму: что вы хотите? Соборовать вас? Отпеть?

— Крестить! — твердо ответила я. — Крестить во едино тело Христово.

— Мертвых не крестят, — робко возразил он.

— Мертвые и не ходят, — указала я, и он сдался.

— Ладно. На исповедь готовьтесь. А вы, — посмотрел он на дядю Пашу — сходите ко мне, позовите матушку Елену, будет крестной матерью.

Лариска первая вызвалась идти на исповедь, и вскоре из комнатки, в которой они скрылись, раздался ее приглушенный сбивчивый голос. Она чуть не плакала, когда рассказывала обо всех своих грехах.

А я ходила по церкви, освещенной лишь свечами, всматривалась в иконы и чувствовала, как тяжелеет моя душа от какого-то непереносимого горя. И наконец перед иконой Христа меня прорвало.

Меня скрутило, вывернуло, бросило на крашеные желтой краской пол.

— Господь всемогущий, — рыдала я, — ты меня никогда не простишь, ибо грешна я, сильно грешна….

Я торопливо рассказывала ему про все прегрешения в жизни и в смерти, ничего не тая и не приукрашивая, ибо с ужасающей ясностью поняла всю их мерзость. Поняла, насколько я ничтожна и что ничего мне не светит, что не примет меня Господь. Но — хотя бы выговориться, хотя бы попросить прощения и … и пусть Господь благословит Андрея, которого мы свели с ума. Ленку и Витюшу, которых мы убили. И других, чьих имен я не спрашивала, перед тем, как выпить. Я стояла на коленях перед иконой Христа, раздавленная и опустошенная, когда странный мир воцарился в моей душе. Внезапно, без перехода, словно кто-то включил в темной комнате свет.

«Иди и больше не греши», — услышала я душой.

Подняла глаза на икону — и увидела, какие печальные и добрые глаза у Христа.

— Спасибо, — прошептала я. — Спасибо, Господи…

— Ну-ну, деточка, успокойся, — полная и какая-то очень уютная женщина погладила меня по голове, успокаивая.

— Он меня простил, — изумленно сказала я. — Понимаете, я не вру! Прямо сам сказал…

— Господь милостив, — мудро улыбнулась она.

Из комнатки вышла Лариска:

— Алёна, теперь твоя очередь.

— А мне не надо исповедоваться, — тихо улыбнулась я. — Меня Господь сам простил.

— Это как? — нахмурилась она.

— Я Ему все — все рассказала, и Он меня простил. Я чувствую, Лариса.

— Ну, коль так, то вопросов нет, — только и вздохнула она.

А потом нас крестили.

Дядя Паша и та самая уютная женщина были нашими крестными, я слушала слова обряда и тихо улыбалась. Я чувствовала, что Господь мне все простил. И что его благодать и любовь со мной.

А потом я легла в гроб, чтобы больше не встать.

— Ты же можешь еще ходить, еще день есть! — уговаривала меня Лариска!

— Зачем? — светло улыбалась я ей. — Я мертвая, Лариса.

Дядя Паша носил мне горячий сладкий чай в термосе и свечки с зажигалками. Лежа в гробу, я читала Библию и с наслаждением пила чай.

Батюшка с матушкой часто приходили ко мне, садились на лавочку и читали жизнеописание святых. Я внимательно прислушивалась.

А в последнюю ночь ко мне в гроб пробралась Лариска.

— Страшно? — спросила она, пытливо глядя на меня.

— Нисколько, — с улыбкой покачала я головой. — Мы же уже умерли, милая моя. И теперь просто распределение — к Богу или к Сатане отправятся наши души.

— Мы к Сатане точно не попадем? — тревожилась она.

— Нет, конечно, — покачала я головой. — Господь — Он рядом. Верь в это и никогда не сомневайся.

— Святая Алёна, — ехидно улыбнулась я.

А я сомкнула веки, чувствуя, как уносит меня отсюда. Словно мощная река подхватила мою душу и понесла …

— Уже все? — поняла Лариска.

Я не ответила. Не смогла.

«Господь — Пастырь мой, — тихо улыбаясь про себя, вспоминала я, — он ведет меня к водам тихим, и я ни в чем ни буду нуждаться…».

— Алёна!!! — отчаянно трясла меня Лариска.

«Глупенькая, — с нежностью думала я про нее. — Чего ж ты боишься? Господь — Он ведь рядом. И если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной»

Яркий свет залил мою душу, лаская и согревая ее, я открыла глаза — и поразилась окружающей меня красоте. А навстречу мне шла бабушка.