…Как известно, второй закон термодинамики запрещает диссимметрию. Для физика жизнь — это явление, граничащее с чудом. С позиций натурфилософии любая система, сколь бы совершенной она ни была, должна самопроизвольно переходить от более упорядоченного уровня к менее упорядоченному до полного выравнивания энергий и наступления термодинамического равновесия. Несмотря на это, энтропия биологических структур минимальна и поддерживается на таком уровне длительное время. Система получает извне энергию, преобразует ее в удобную для себя форму и таким образом поддерживает жизнедеятельность. Система открыта. Реакции, в которых участвуют диссимметрические компоненты, становятся энергетически более эффективными чем те, в которые вовлечены равносимметрические соединения — рацематы. И тогда диссимметрия, которую теперь уже целесообразно отождествлять с упорядоченностью, перестает быть случайностью и становится состоянием, к которому система стремится. Система уже эволюционирует, а не развивается случайно. Эволюционный процесс в ней питает сам себя со все возрастающей скоростью. Развитие становится неизбежным. Замерить энтропию внутри такой системы уже невозможно. Ее компоненты характеризуются высочайшей динамической упорядоченностью — диссимметрией — и отличаются способностью самоподдерживать ее в условиях, с точки зрения второго закона невозможных. А это достигается путем систематического удаления накапливающейся энтропии (шлаков) за счет получаемой извне энергии…

Классическая, отточенная до мелочей схема. И в нее прекрасно вписался биоценоз Каскадены… А потом началось что-то непонятное…

Некриты оказались типичными рацематами, то есть структурами в равной мере содержащими как левые, так и правые компоненты. С позиций молекулярной биологии они должны быть мертвы со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но они обладают многими свойствами живых биосистем и способны оказывать на эти системы воздействие. Значит их нельзя относить к проявлениям косной материи. А тогда рушится здание, в основание которого заложен принцип диссимметрии и киральности.

К сожалению, и это следует признать со всей ответственностью, мы столкнулись с крайне необычным изобретением Космоса, причем открыли это явление совершенно неподготовленными и при таких обстоятельствах, которые не дают возможности даже в приближенной мере оценить результаты обработки накопленного фактматериала. Уничтожить некритов термоядом? Сжечь половину планеты аннигиляцией?.. Но мы даже не знаем — причиной ли являются некриты или следствием патологического воздействия Эстерии на органику Земли и Нордленда. Однако выяснение природы их происхождения представляется чрезвычайно важной задачей, поскольку на таком же принципе могут существовать и более развитые формы вплоть до мыслящих существ, и нет никакой уверенности, что эти существа должны быть гуманоидами.

Вместе с тем следует признать как должное и возможность проявления всякого рода эволюционных аномалий. И если оба ценоза за сотни миллионов лет совместного обитания не истребили друг друга и находятся в состоянии устойчивого равновесия, пусть даже исключающем взаимодействие, это означает, что в данной области пространства объективно создалась среда, характеризующаяся набором физконстант, принципиально отличных от совокупности условий, приемлемых для земного и каскаденианского биосов, хотя в известной мере и не противоречащих им. Расшифровав геном некритов, мы откроем дверь в мир иных соподчиненностей и, возможно, подберем ключ к разгадке происхождения жизни в целом, не исключая ее зарождения и в альтернативных условиях…

15

Каскаденианская атмосфера, на что Шлейсер обратил внимание еще в первые дни, отличалась от земной и от дыхательной смеси, генерируемой в космических условиях, большей разреженностью. Если провести сравнение, то здесь на уровне моря доминировали условия, как на Земле в горах на высоте два-три километра. Пониженная концентрация кислорода вызывала потребность чаще или глубже дышать. Сам он справлялся с синдромом “высокогорья” сравнительно легко. Но не все террастиане с одинаковым успехом приспосабливались к новым условиям. Многих донимала гипоксия и сопутствующие ей расстройства. Но и это еще было не все. В местном воздухе содержалось меньше углекислоты, что тоже вызывало у людей апатию, вялость, упадок сил. Так бывает опять же на Земле в период весеннего равноденствия, когда происходит подъем углекислого газа в атмосферу (это явление традиционно путают с так называемым авитаминозом).

Для многих начало адаптационного периода на Каскадене было настоящей пыткой. Некоторые даже возвращались. В конце концов были созданы препараты, повышающие уровень гемоглобина в крови и количество окиси азота в легких, что способствует расширению кровеносных сосудов и активизирует газообмен в альвеолах. Действие неблагоприятного фактора было нейтрализовано.

Если продолжить сравнение, то между Землей и Каскаденой набирался еще ряд существенных различий. Вода здесь даже на нулевых отметках закипала уже при восьмидесяти градусах. Звуки разносились дальше и слышались четче, а в сильную жару бывало так, что не спасали ни ветер, ни искусственная вентиляция. Озоновый слой в атмосфере отсутствовал. Казалось бы, без средств защиты, этот факт должен был сделать жизнь террастиан здесь невозможной. Но это было не так. Спектр Даира оказался уникальным. В его составе почти отсутствовал ультрафиолет и более коротковолновые составляющие, а того, что было, вполне хватало для загара тех, кто любит поваляться на солнышке.

Первые дни он в основном проводил на станции: знакомился с оборудованием, общался по электронной связи с ультиматором, изучал материалы предшественников и местный гео-биофонд, копался в архивах информатеки. Променад если и совершал, то недолгий и далеко от периметра не удалялся. Одним словом, привыкал. Готовил себя к новой жизни.

В этот погожий день он решил прогуляться в сторону заложенного, но так и не введенного в эксплуатацию карьера, а заодно ознакомиться с распространенными здесь минеральными комплексами. Склоны холмов, с одного бока резко обрывающиеся в море, с другого перерастающие в горные цепи, густо усеивали глыбовые развалы выветрелых пород с островками незамысловатой растительности в местах скопления наносов. Солнце стояло в зените. От прямых лучей негде было укрыться. Но с моря дул свежий бриз, поэтому жара в какой-то мере смягчалась.

За пару часов он успел отшагать с добрый десяток километров. Настроение за эти дни выровнялось. Организм к условиям среды приспособился. Мышцы укрепились. Поэтому усталости, даже несмотря на долгий переход, он не испытывал.

Долина небольшой реки, по краю которой он шел, затейливо петляла среди глубоко взрезанных оперяющими ручьями возвышенностей. Под ногами упруго пружинила цвета насыщенной сирени трава, вернее то, что он принимал за траву. На самом деле это были мхи, лишайники и те же, только низкорослые тонкие деревца с перистой, линейной и вайнообразной ^[29] листвой. Травы, в том смысле как он ее понимал, на планете еще не было.

Вообще-то местная растительность если и имела сходство с земной, то больше с ископаемыми видами. Из-за разреженности атмосферы самые высокие деревья редко достигали двухметровой высоты. Среди них выделялись: членистостебельные, напоминающие хвощи растения с чешуевидными листьями; разветвленные кверху макропродуценты ^[30] с пучками листьев, растущих из шишковидных лигул ^[31]; деревья с мощными, прямыми и дихотомически ^[32] ветвящимися стволами, покрытыми спирально расположенными листовыми выростами; древовидные растения с конически расширяющимися книзу стеблями и так называемыми “подземными ветвями”, которые по принципу мангров пускают корни; крепкие растения с раскидистой кроной вроде современных хвойных; древовидные тростники и камыши с колоннообразными гладкими или изрезанными продольными бороздами стволами и сильно развитой вторичной древесиной; суккуленты с сочными мясистыми листьями и некоторые другие представители экзофлоры. Размножались они спорами, шишками, волокнами, сережками или вегетативным способом. В одних случаях растения сбивались в непроходимые заросли, в других, а это преимущественно были обитающие в приполярье, на бедных почвах и в горных областях олиготрофы, произрастали в виде разреженного чахлого кустарника.