Японская мудрость

– …рассказывали мне ещё байки о фута-куси-онна, женщине, на чьём затылке дополнительный срамной ротик есть. А срамной потому, что кроме ругани оттуда разве что редкие вздохи выходят. Хотя и второй ротик добром не особо радует. Так я отмахнулся, мол, для нас с тобой – в самый раз! Заткнём её уже своим добром и спереди, и сзади.

Винсент усмехнулся идее коллеги по бизнесу – Безрукому Дероку. К слову, Дерок не был безруким, но кто способен победить приевшееся прозвище былой давности? Лет двадцать назад, ещё до первого союзного договора между Японией и Англией, Дерок владел небольшой фирмой по производству протезов, преимущественно рук. Прогорел достаточно быстро, вследствие чего и стал Безруким.

– Ещё пугали сказками о хоко, тэнго, соё, – продолжал Дерок, имеющий чертовски хорошую память на имена, – какой-то собачьей тануки и сучьей, но больше лошадиной сагари. О каких-то они́.

– О́ни, – поправил Винсент. – О́ни – это демоны-людоеды, которые могут облик людей принимать. А вообще, всё, что ты перечислил, относится к категории монстров «обакэ», что означает – «переменчивое, нестабильное». Как-то так.

– Деревенская чушь, – сплюнул Дерок. – Само названьице уже так и просит, чтобы всю эту хрень стёрли из памяти и наконец-таки переменились. Ведь сколько веков консервировались япошки, ты только представь, Вин! На дворе начало, мать его, двадцатого века, а косоглазые всё о людоедах и двухротых бабах говорят, как будто в Средневековье находятся.

– А ты представь, что через неделю несколько таких тварей с нами на корабле обратно поплывут, так сказать, просвещать западную цивилизацию народной японской мудростью.

– Да иди ты к чёрту! – дружелюбно заржал Дерок.

Провожатые низкорослые японцы втягивали голову в плечи, явно пугаясь шуму, которые издавали два иностранца. А возможно, и неуважительно упоминаемым ими именам страшных духов и чудищ.

Винсент, будучи весьма начитанным человеком, с наслаждением оглядывал места, через которые их вели, вспоминая названия и сопоставляя описания с картинкой.

Городок казался ему небольшой, но чертовски колоритной деревней. Дома бедняков, называвшиеся «минка», вклинивались своими телами друг в друга, образуя непрерывный поток скатов крыш, голых или же покрытых травой. Бамбуковая и глиняная конструкция не скрывала дырявые циновки и любопытные глаза обитателей. У таких домов воняло. Приятнее было проходить рядом с «матия», широкими и длинными, уже более устойчивыми, по сравнению с минка. К тому же радовали глаз сады, всё же заметные за ограждениями. Пару раз Винсент замечал в них небольшие хижины, гадая, чайный ли это домик, тясицу, так как не помнил из книг ни его внешний вид, ни место, где он должен располагаться.

Их привели в уж чересчур традиционный дом, то есть в целом некомфортный. Хотя они сами просили антураж. Один из провожатых с полчаса тараборил что-то Дероку, который, зная язык не так уж хорошо, спокойно мог абстрагироваться от информационного потока. Низкая, но пухлая и вульгарно красивая японка задала Винсенту лишь один вопрос, коверкая английский:

– Boz or gorz? – как и любая японка, проглотила «л».

Винсент глянул на скучающего Дерока. Тот однозначно подмигнул.

– Boz, – спародировал акцент.

Японка улыбнулась, поклонившись настолько, насколько посчитала нужным. Поправила «намёк на кимоно» и засеменила к выходу. За ней пошёл мужчина. Дерок, провожая женщину взглядом, решил, что купит своей жене такой же «намёк на кимоно»: уж очень он хорош.

– Безрукий?

– Эт я, Винни.

– Что тебе тот косой набалтывал всё это время?

– Кайоши, – уточнил Дерок, опять же проявляя чудеса своей памяти на имена. – Да еду предлагал на выбор, питьё. Хотя минут двадцать из двадцати пяти зачем-то извинялся за себя, меня, тебя, ту бабищу, что с ним была. За свою жену, её любовника, его жену, её собаку. В конце я уже перестал понимать, кто кому чем приходится, кто с кем спит и спит ли кто-нибудь с собакой.

– С едой-то что?

– Будет много. Много будет и саке. А со ртами для нашего добра что?

– Как и договорились: каждому по boz.

***

Boz пришли через полчаса, обрадовав умиравших от скуки иностранцев. Два мальчика медленно отодвинули полупрозрачные сёдзи и, поклонившись, внесли еду. И повторили так раз пять, потому что еды было много. Было много и саке.

Пареньки почти не разговаривали, но, судя по реакциям, легко понимали все слова иностранцев.

Безрукий и чертовски голодный Дерок набросился на рис, поливая его, как он думал, соусом – мисосупом. Саке выплёскивалось из чашки на игусовое татами, когда он разговаривал с Кеншином, мальчиком, который ему приглянулся. Винсент наслаждался морепродуктами, плавающими в супе с лапшой, исходящей паром. Мальчик, подливавший ему алкоголь, игриво улыбался.

Винсента сильно возбуждала близость с этим существом без возраста и пола. Косогласый мальчик с пухлым бледным лицом мог оказаться и вполне взрослым – возраст касается тела японцев не так скоро, как он касается европейцев. А на именно этом теле, которое сидело перед ним, находился только лишь один «намёк на кимоно». Простой и невероятно тонкий, настолько, что по очерченным гениталиям можно было легко понять, что под тканью мальчишка абсолютно голый. И абсолютно возбуждённый.

Кеншин, мальчик Дерока, решил сыграть на кото, изящной доске, изящно обтянутой струнами. Парнишка нащипывал игривую мелодию, сидя со скрещенными ногами так, чтобы ткань приоткрывала их до середины бедра. Винсент в это время тоже нащипывал игривую мелодию, но уже на заднице своего мальчугана, слушая пьяные рассуждения Безрукого. А тот вспоминал о недавнем негодовании:

– Эти бесполезные соё, хоко, о́ни, говорю я тебе, забивают впустую головы, которые надо бы забивать другими вещами. Эта ещё… Как её… Сука эта фута-куси-онна, – даже будучи пьяным Дерок не ошибся в имени. – Двухротая баба. Ну, ты понял.

Винсент, думая о забивании рта и двухротой бабе, приподнялся и припустил штаны, прижался твёрдым членом к щеке своего мальчика.

– И ведь вдруг вся эта фута-куси-хрень-онна реально заразна? Не… Я не говорю про нас. Мы… умные. Но коль идиот какой сюда пригонит, так он же на западе всю эту чушь прокул… прокультивирует. А ты подумай, мы ведь только избавились от этого всего. От деревенского наследия. Сказок. Чтобы… Чтобы стремиться к прагматичному и реальному. Винсент! Ты меня слушаешь?

Винсент, не слушавший друга, прохрипел:

– Слушаю. – И продолжил вдалбливать член в маленький рот мальчика.

– Правильно делаешь, приятель. Все эти твари – это ведь просто воображение. Может, аллиг… аллегория. Фута-сука-куси-мать-её-онна – явно блуд. Проститутка она. Твои людоеды-оборотни о́ни – лицемеры. Жрут человека до костей, а потом его именем, заслугами его пользуются. Эй, пацан!

– Кеничи! – отозвался мальчуган, играющий на кото.

– Постой, какой Кеничи? – нахмурился Дерок. – Кеншин ведь?

Кеничи, который изначально был Кеншином, остолбенел, прекратив играть. Отсасывающий Винсенту мальчик побледнел, хотя казалось, что больше ещё некуда, и, растерявшись, случайно куснул член во рту. Мужчина с выкриком кончил: ему явно понравилась боль.

– Да плевать кто, – махнул рукой Безрукий и ей же поманил. – Тащи свой зад ко мне и на меня. Хочу опробовать тебя.

Напряжение, конденсирующееся в воздухе, тут же испарилось.

До сих пор возбуждённый даже после разрядки Винсент, озверев от выпитого, сорвал «намёк на кимоно». Лёг на своего бледного паренька, лицом к лицу, и, хохоча, стал тереться о живот. После чего, кусая стонущего мальчика, вслепую направлял член в приподнятый зад, в конце концов, с громким вздохом любовника, достигнув цели.

Дерок пихнул Кеничина, который был Кеншином, к твёрдой деревянной опоре в углу и принялся проникать в него языком. Мальчих кряхтел, ощущая, как оставшийся на языке алкоголь слегка щиплет ему слизистую. Мужчина опёрся руками о дерево и вошёл, сразу же начав быстро двигаться. Кеничин, который был Кеншином, вцепился в руки Дерока и застонал, однако, всё же подаваясь задом в сторону толчков.

Винсент, желая кончить мальчику в рот, поставил того на колени и одним проникающим движением выполнил своё желание. Бледный мальчик побледнел уж слишком сильно, глотая сперму, снежными ручками сжал яйца мужчины.

И в одно мгновение откусил пульсирующий член, оторвал яйца.

Кеничин, который был Кеншином, а может, и не был, тут же отгрыз удивительно увеличившимся ртом руку Безрукому Дероку и тем самым сделал Безрукого Дерока заслуженно безруким.

Крики мужчин были слишком недолгими, как и мучения. Две твари, выросшие из опавших кусками мяса тел мальчишек, разорвали плоть иностранцев быстро и грязно, как насекомые. Так же быстро сожрали, запихнули в свои красные глотки, раскромсали кости, поглотили даже одежду. Даже «намёки на кимоно».

После чего раздулись и снова «полиняли». Куски мяса с прослойкой жира опали, некоторые перевернули столик с едой. Тут же начали растворяться, превращаясь на татами в чёрную жижу, которая сама превращалась в воздух, ничто.

На месте двух бывших монстров стояли уже абсолютно целые и абсолютно голые Дерок и Винсент. Винсент улыбнулся, как ранее улыбался мальчик, что был Кеничином или Кеншином, и произнёс:

– А ты представь, что через неделю несколько таких тварей с нами на корабле обратно поплывут, так сказать, просвещать западную цивилизацию народной японской мудростью.

– Да иди ты к чёрту! – заржало то, что нацепило на себя шкуру Винсента, предвкушая грядущие кровь и убийства.