— Доминго? — выгнув бровь, осведомилась Катриона.

Хэмиш прислушался и покачал головой:

— Нет. Каррерас. Но и он хорош.

Он жадно набросился на нее и, сдернув комбинацию, покрыл поцелуями ее небольшие груди с розовыми сосками.

— Ты прав, — выдохнула Катриона, когда его ласки стали бурными в унисон музыке. — Каррерас хорош.

Однако, вместо того, чтобы достичь высших ступеней экстаза, Катриона вдруг почувствовала, что в этот раз ее блаженство будет неполным. Почему-то она не могла забыться, окунуться в щекочущий водоворот страсти. Может быть, виной тому Верди, а может, просто она выпила чересчур много шампанского, но скорее всего, все дело в терзавших ее изнутри «большом Б и большом В», решила Катриона, занятая самоанализом в тот момент, когда ей следовало бы грезить. Большое Б — благодарность — заставило ее очень стараться, когда в предыдущие разы она позволила себе очертя голову ринуться в Сад наслаждений.

Тем не менее Хэмиш ничего не замечал. Наоборот, казалось, ее пассивность только еще больше распалила его. Но его неистовые и порой безжалостные ласки остались безответными и даже вызвали в ее равнодушном теле болезненные и неприятные ощущения. Катриона хотела попросить его остановиться, несколько раз пробовала отстраниться от него, но безуспешно. Она оставалась лежать, распростертая и пригвожденная его сильным телом, пока, наконец, ураган его страсти не разрешился таким могучим оргазмом, что Катриона едва не задохнулась. Потом он лежал, хватая ртом воздух, расслабленный и умиротворенный, а она все анализировала и гадала, что же сегодня было не так.

На этот раз ночь была как нельзя более подходящей для теракта. Вот-вот должен был пойти снег, темная масса туч закрывала небо, создавая почти непроглядную тьму. Движение на дорогах замерло, и лишь изредка случайная машина на мгновение высвечивала из темноты стройные стволы окружавших Глендоран берез.

Неосвещенная четырехколесная повозка перевалила через мост, пересекла шоссе и спряталась под прикрытием деревьев неподалеку от старого приземистого хлева. Мелькнула бесформенная черная фигура, скрючившаяся под тяжестью огромного рюкзака, и вскоре на светлой стене заплясали ярко-зеленые буквы злобного послания: «Англичане, убирайтесь прочь. ШДШ».

Ненадолго вспыхнул фонарь, потом раздался грохот, сопровождаемый яркой вспышкой, и через мгновение сквозь окна и двери рванулись языки пламени, осветив мрачную сцену и зловещую фигуру, отступившую, чтобы выбрать и поразить новую цель.

На сей раз бомбометатель не потерпел неудачи. Старые деревянные стойла легко загорелись. Пламя взвивалось до самой крыши, его отблески отражались на небе еще долго после того, как поджигатель вскарабкался на свой велосипед и уехал, злорадно ликуя. С неба начали сыпаться снежные хлопья, но их было недостаточно, чтобы остановить или хотя бы приглушить пламя, которое пока так и осталось незамеченным.

— А что ты сказал Линде? — сидя у себя в номере за завтраком, спросила Хэмиша Катриона.

— Что сказал Линде… о чем? — осведомился Хэмиш, прожевывая круассан.

— Ну, о том, что ты будешь делать в Лондоне, где остановишься и так далее.

— Сказал, что обедаю с банкирами, а остановлюсь в этом отеле. Всегда лучше говорить правду, — улыбнулся он, — хотя бы на тот случай, если ей понадобится со мной связаться.

Катриона знала, что он крепко и спокойно проспал рядом с ней всю ночь, поскольку сама она не сомкнула глаз.

— Значит, если бы она позвонила, я могла взять трубку?! — Она задохнулась от удивления, смешанного с негодованием.

Хэмиш поднял голову и взглянул на нее.

— Нет, не могла, потому что я заплатил телефонистке на коммутаторе, чтобы она сообщала нам, кто звонит, прежде чем соединять.

— Можно подумать, что ты проделываешь все это далеко не в первый раз. — От бессонницы Катриона плохо себя чувствовала и поэтому говорила с несвойственным ей сарказмом.

Не заметив ничего необычного, Хэмиш рассмеялся.

— Нет, моя милая, просто хорошо все обдумал. Могли произойти какие-то изменения в программе. Мало ли что бывает.

— В какой программе?

— Мы условились о встрече.

— Ты встречаешься с Линдой в Лондоне? Сегодня?

— Да, в аэропорту. Мы собираемся навестить сына.

— Сына! — от изумления у Катрионы сорвался голос.

— Он учится в школе под Гилдфордом. Мы возьмем его на целый день.

— Я не знала, что у тебя есть сын.

Круассан, который начала есть Катриона, вдруг показался ей похожим на комок резины. Дрожащей рукой она опустила надкусанную булочку на тарелку.

Пораженный Хэмиш взглянул на нее и нахмурился.

— Неужели ты не знала?.. Господи! Максу уже девять. Он славный парень, хотя и сорванец. — Бросив взгляд на часы, он торопливо поднес к губам салфетку. — Мне пора собираться. С минуты на минуту подъедет «роллс-ройс». Ешь поскорее, дорогая. Если будешь готова через пару минут, подброшу тебя в аэропорт.

Потрясенная открытием, что у него есть сын, и удивляясь его внезапной холодности, Катриона уставилась на Хэмиша.

— Не беспокойся, — пробормотала она, покачав головой. — Я поеду поездом. Хочу еще пройтись по лондонским магазинам.

— О, отличная идея! — Он встал, стряхнул с рубашки крошки и наклонился, чтобы запечатлеть на ее губах быстрый прощальный поцелуй. — Жаль, что я не могу пойти с тобой. С удовольствием купил бы тебе что-нибудь блестящее, прозрачное и сексуальное.

Катриона с трудом выжала из себя улыбку.

— В таком случае, хорошо, что у тебя нет времени, — как можно спокойнее сказала она. — Ты же знаешь, как я отношусь к тому, чтобы ты мне что-нибудь покупал.

Хэмиш пожал плечами.

— Мне казалось, мы покончили с этим, — жизнерадостно отозвался он, застегивая молнию на своей сумке. — Но если еще нет, то обязательно сделаем это при следующей встрече. Я очень скоро позвоню тебе.

— Желаю хорошо провести день… с Максом, — выдавила Катриона, встав из-за стола, чтобы возвратить ему поцелуй.

Я заслуживаю Оскара, думала она, глядя, как он уходит. Или, скорее, Премии за Смелость Взглянуть Правде в Глаза!

Как и множество других работающих жителей Эдинбурга, семейство Хоум-Мур обитало в симпатичном двухэтажном домике с террасой, расположенном на тихой зеленой улице Монингсайда в чистом пригороде. Летом фасад дома украшало множество роз, вьющихся по стене и обрамлявших удлиненные окна с фрамугами, но сейчас, когда весна еще боролась с уходящей зимой, в садике под сенью вишневых деревьев цвели только подснежники и крокусы, первые ростки новой жизни.

— Ты никогда не догадаешься, что произошло, — воскликнула Элисон и, схватив подругу за руку, не провела, а скорее протащила ее через весь дом прямо в отделанную сосновым деревом кухню, где царил уютный беспорядок. — Честное слово, тебе не угадать и за миллион лет!

Коридор, по которому они стремглав пролетели, напоминал галерею современной живописи: Гамильтон, Хокни, Вишневский — словом, отражавшая экстравагантные вкусы Элисон мешанина из работ американских, английских и шотландских художников. В самой кухне висел только один холст в позолоченной раме, на котором были изображены пасущиеся среди лесистых холмов овцы — дань консервативным пристрастиям Джона.

— A-а, Кэт. Привет, садись сюда. — Джон встретил ее улыбкой, поцелуем и стаканом красного вина.

Отодвинув стул, он усадил ее за уже накрытый для ужина стол. Из духовки доносился соблазнительный сырно-мясной запах, как нельзя более соответствующий тонкому аромату кьянти.

Катриона удивленно взглянула на Элисон.

— О чем мне не догадаться? Ей-богу, вы оба выглядите весьма загадочно.

— У меня будет ребенок! — с жестом фокусника объявила Элисон. — Да-да, в самом деле. У меня уже три месяца беременности!

Катриона на некоторое время лишилась дара речи. Она в растерянности переводила глаза с Джона на его жену и обратно, пока наконец не обрела способность говорить.