Наконец, и это особенно интересно, наличие в Киеве XI века «князя Бояна» с его болгарским окружением в какой-то степени решает загадку, с одной стороны, появления в это именно время книжных феноменов эпохи царя Симеона, а, с другой, — присутствия в тексте «Слова о полку Игореве» пласта «дунайских реминисценций», заключенных в фрагментах поэтического наследия Бояна, о чем писали многие исследователи древнерусской поэмы. В этом плане особенный интерес вызывают наблюдения Н. М. Дылевского над орфографией и грамматикой Мусин-Пушкинского списка «Слова…», в котором он неизменно отмечал «строгую выдержанность системы средств болгаризированной орфографии», что, по его мнению, является безусловным доказательством «в пользу натуральности (т. е. изначальности в тексте. — А. Н.) этой системы»[45].

«Лебеди» Великой Степи[46]

О половцах упоминают все учебники русской истории, как о чем-то само собою разумеющемся и известном. Их можно встретить на страницах исторических романов и на сцене оперных театров. И всегда оказывается, что половцы — исчадия ада, злейшие враги Руси, коварные и алчные, косоглазые и меднолицые… Но так ли это? Не оказались ли мы в плену искусственных концепций, не поняв летописцев или поздних редакторов летописных сводов, смотревших на степных соседей сквозь призму уже новых, русско-монгольских отношений?

История половцев для непредвзятого исследователя полна парадоксов. Почти два века они жили бок о бок с древней Русью, иногда даже среди русских. Вместе с русскими воинами они участвовали в княжеских усобицах, ходили в помощь русским князьям на Венгрию, Польшу, Волжскую Булгарию, выдавали за них своих дочерей; вместе с русскими дружинами встали против монголов и — бежали, разбитые, чтобы потом снова возникнуть на исторической арене Восточной Европы сначала под именем кипчаков, а после насильственной исламизации в XV в. — в качестве казанских, астраханских и крымских «татар».

Сейчас наступило время, когда можно попытаться взглянуть на наших древних соседей новыми глазами. Сделать это достаточно трудно, как по причине установившейся тенденциозности, так и по крайней скудости материала, в первую очередь письменных известий об этом неуловимом народе, то появлявшемся, то исчезавшем за степным горизонтом. Но главная сложность заключается в другом: то явление, которое отмечено в русских летописях этнонимом «половцы», на самом деле представляло собой сложный и весьма пестрый конгломерат степных народов, у каждого из которых был свой язык, свой антропологический и бытовой облик, свои верования и обряды, свои традиции быта. Появившись в южно-русских степях, собственно половцы, куманы, представленные разными родовыми объединениями, судя по всему, тоже весьма отличными друг от друга вряд ли могли сильно повлиять на быт прежних обитателей степей, взимая с них дань, облагая повинностями и привлекая для участия в своих походах. Отсюда и такой разнобой в описании верований и облика куманов/кипчаков, который исследователь обнаруживает у средневековых путешественников XIV–XV вв.

В этом плане характерно свидетельство Гильома де Рубрука оставившего описание самых разных обрядов погребения у современных ему обитателей Степи, причисленных им огульно к половцам, на которое обычно ссылаются современные исследователи, когда говорят о верованиях и религии половцев:

«Команы насыпают большой холм над усопшим и воздвигают ему статую, обращенную лицом к востоку и держащую у себя в руке перед пупком чашу. Они строят также для богачей пирамиды, то есть остроконечные домики, и кое-где я видел большие башни из кирпичей, кое-где каменные дома, хотя камней там и не находится. Я видел одного недавно умершего, около которого они повесили на высоких жердях 16 шкур лошадей, по четыре с каждой стороны мира; и они поставили перед ним для питья кумыс, для еды мясо, хотя и говорили про него, что он был окрещен. Я видел другие погребения в направлении к востоку, именно большие площади, вымощенные камнями, одни круглые, другие четырехугольные, и затем четыре длинных камня, воздвигнутых с четырех сторон мира по ею сторону площади»[47].

Рубрук не был этнографом, но его описание свидетельствует, что речь идет о погребальных обрядах разных этнических групп, объединяемых общим термином куманы/кыпчаки, однако в большей своей части им не тождественных. Последнее надо иметь ввиду, поскольку всё, что будет сказано далее, относится к тем половцам, с которыми вступали в родственные контакты русские князья XI–XII вв., в первую очередь, к половцам подонским, во главе которых находились потомки Шарукана, т. е. «желтого» или «золотого хана»[48]. Наряду с потомками хана Асеня, возглавлявшими половцев подунайских, они резко выделяются из массы остальных половецких родов как по знатности, так, похоже, и по своему физическому облику и религиозным воззрениям. Основанием подобного выделения может служить и тот факт, что все русско-половецкие княжеские браки (как и половецко-грузинский брак Давида IV Строителя) связаны почти исключительно с Шаруканидами, тогда как на долю Асеновичей выпало создание Второго Болгарского царства, а дочь одного из них, Калояна, стала в 1207 г. женою Генриха, короля эфемерной Латинской империи[49]. Итак, что же мы знаем о них?[50]

1. «…самому Богу враги!»

«Того же лета (6686 — А. Н.), месяца августа, придоша иноплеменницы на Рускую землю, безбожнии измаильтяне, окаянные агаряне, нечистые исчадия делом и нравом сотониным, именем Концак, злу начальник, правоверным христианам, паче же всем церквам, идеже имя Божье славится, сими же погаными хулится, то не реку единым хрестьяном, но и самому Богу враги; то аще кто любит враги Божья, то сами что приимут от Бога?» [Ип., 612].

Пробегая глазами слова проклятий, в которые монах-летописец облек известие об очередном военном столкновении Руси со Степью в 1178 г., современный читатель воспринимает содержащуюся в них информацию как нечто естественное, поскольку она отвечает сложившемуся стереотипу мышления. Мы привыкли считать половцев «погаными», т. е. не только «язычниками», но и «нечистыми»; привыкли считать их «безбожными» т. е. агрессорами и насильниками, врагами христианства и даже мусульманами, поскольку они названы «сынами Измаила» и потомками его матери Агари. И вот тут поневоле задумаешься: а так ли это?

Что в XI–XIII вв. половцы не были мусульманами, известно достаточно определенно. Более того, можно утверждать, что всё это время они служили надежным живым щитом для славян и грузин от исламской экспансии с востока. Но были ли они язычниками, как считает большинство исследователей?

В самом деле, что несет в себе определение половцев «погаными», которое мы, не задумываясь, повторяем за летописцем и за позднейшими переработчиками «Слова о полку Игореве» на протяжении уже многих столетий? Язычники? Не-христиане? С формальной стороны, вроде бы, всё верно. Однако напрасно искать в летописях хотя бы намёк на религиозные воззрения половцев. Вряд ли это случайно. Пусть скупо, но летописи рассказывают о былом язычестве славян, обычаях «сыроядцев», обрядах евреев и мусульман, приходивших обращать Владимира Святославича в свою веру. По летописям мы можем представить себе даже «черную веру» монголов. А вот о религии народа, с которым Русь жила бок о бок на протяжении трех веков и даже успела породниться, ничего не находим.

Удивляет и другое обстоятельство. Иноверие народов воспринималось монахами-летописцами довольно безразлично, даже если те оказывались такими серьезными врагами, как печенеги или монголы. В чем же причина столь гневных филиппик по адресу половцев, напоминающих более поздние обличения Церковью «папежников»-католиков или старообрядцев? Подобную злобу и нетерпимость обычно вызывают не приверженцы чужих религий, а свои еретики и отступники. В таком случае летописцы совсем не случайно умалчивают об их вере, не приводя никаких доказательств их язычества, кроме «поганости» («ядуще мертвечину и всю нечистоту, хомякы и сусолы, и поимають мачехы своя и ятрови» [Ип., 11–12]), аналогично деревлянам, радимичам, вятичам, северо и даже кривичам, о которых сказано, что они «живяху в лесе, якоже всякыи зверь, ядуще все нечисто» [Ип., 10]. Вот почему, столкнувшись с очередным каскадом проклятий в летописях, невольно задумываешься: уж не были ли половцы христианами?

вернуться

45

Дылевский Н. М. Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве» по старым и новым данным. // Слово о полку Игореве — памятник XII века. М.-Л., 1962, с. 218.

вернуться

46

Первоначальный вариант см.: Никитин А. «Лебеди» Великой Степи. // НИР, 1988, 9–10 и 12.

вернуться

47

Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. // Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М., 1957, с. 102–103.

вернуться

48

Менгес К. Г. Восточные элементы в «Слове о полку Игореве». Л., 1979, с. 171–174; Баскаков Н. А. Тюркская лексика в «Слове о полку Игореве». М., 1985, с. 147–149.

вернуться

49

Робер де Клари. Завоевание Константинополя. М., 1986, с. 79 и 158; И. Божилов датирует это событие 1211 г. (Божилов И. Асеновци (1186–1460). Генеалогия и просопография. София, 1985, с. 72, 93–94).

вернуться

50

Для истории половцев наиболее важны следующие работы: Тизенгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды, т. I. СПб., 1884; Голубовский П. В. Печенеги, торки и половцы до нашествия татар. История южнорусских степей IX–XIII вв. Киев, 1884; он же. Половцы в Венгрии. // Университетские известия. Киев, 1889, 12, с. 45–72; Расоеский Д. А. Половцы. // 8К, Praha, (VII, 1935, 8. 245–262; VIII, 1936, 8.161–182; IX, 1937, 8. 71–85; X, 1938, 8. 155–178; XI, 1939, 8. 95-128); Кудряшов К. В. Половецкая степь. Очерки исторической географии. М., 1948; он же. О местоположении половецких веж в Северном Причерноморье в XII в. // ТИЭ, новая серия, т. 1. М.-Л., 1947, с. 98–112; Федоров-Давыдов Г. А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966; он же. Общественный строй Золотой Орды. М., 1973; Плетнева С. А. Половецкие каменные изваяния. М., 1974 (Археология СССР. Свод археологических источников. Вып. Е4-2); Добродомов И. Г. О половецких этнонимах в древнерусской литературе. // Тюркологический сборник. 1975. М., 1978, с. 102–129. Добролюбский А. О. Кочевники северо-западного Причерноморья в эпоху Средневековья. Киев, 1986. Последняя по времени книга С. А. Плетневой (Плетнева С. А. Половцы. М., 1990), к сожалению, наряду с обобщением накопленного материала, содержит много странных положений (напр., об образовании «новых этносов» внутри половцев, об антропологических «определениях» и др.) и просто фантазий (о походах Владимира Мономаха «за Дон и за Яик», о «поминальных храмах со статуями» у половцев и пр.).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: